Stoff

Театр. Стасис Красаускас. 1962 Глаза, острие, росток, улыбка, печаль, жизнь, танец, боль, половые губы, усмешка — кавалькада сменяющих друг друга метонимий и метафор, которую удалось вписать в всего несколько линий. Графика Красаускуса — это язык линий и пустоты. Язык, не ограниченный словом, а потому вмещающий слишком много. Визуальный верлибр. #Fetzen

Слов почти всегда либо слишком много, либо слишком мало. Наиболее точное слово буквально извивается, пытается выскользнуть из пальцев. Особенно эту ущербность чувствуешь, когда пишешь письмо любимой. Сложно выразить эту трагедию слова лучше, чем это сделал Лакан:

«Объекты символического обмена — эти сосуды, в которые ничего не положишь, щиты, слишком тяжелые для битвы, венки, которым суждено засохнуть, пики, втыкаемые в землю, — всегда бывают либо заведомо бесполезны, либо избыточно обильны». См. «Функция и поле речи и языка в психоанализе»

#Лакан

Слов почти всегда либо слишком много, либо слишком мало. Наиболее точное слово буквально выскальзывает из рук. Особенно эту ущербность чувствуешь, когда пишешь письмо любимой. У Лакана есть насыщенный фрагмент о трагедии слова: «Объекты символического обмена — эти сосуды, в которые ничего не положишь, щиты, слишком тяжелые для битвы, венки, которым суждено засохнуть, пики, втыкаемые в землю, — всегда бывают либо заведомо бесполезны, либо избыточно обильны». См. «Функция и поле речи и языка в психоанализе». #Лакан

Жак Лакан различал влюбленность и любовь/любовную сублимацию. Если первая предполагает практически полную захваченность воображаемым объектом, нарциссическую идентификацию с ним и его утилизацию, то вторая, наоборот, устремляет субъекта куда-то по ту сторону реальности, ее символическо-воображаемого порядка. Любовь ориентирована на разрыв в этом порядке, пусть это и возвращает Я к изначально заложенной в нем фрустрации. Такой опыт предполагает соприкосновение с чем-то радикально инаковым по отношению к себе, более — заботу об этой инаковости. «Сонеты темной любви» Федерико Лорки вообще и это стихотворение в частности — хорошая иллюстрация перехода от влюбленности к любви. Перехода, который, говоря откровенно, происходит крайне редко: обычно после завершения влюбленности (у нее, как и у горевания, всегда есть начало и конец) остается, в лучшем случае, привычка. Можно сказать, что весь сборник «Сонетов…» посвящен исследованию того, что остается от любви по ту сторону образа. Вся мощь огня, бесчувственного к стонам, весь белый свет, одетый серой тенью, тоска по небу, миру и мгновенью и новый вал ударом многотонным. Кровавый плач срывающимся тоном, рука на струнах белого каленья и одержимость, но без ослепленья, и сердце в дар — на гнезда скорпионам. Таков венец любви в жилище смуты, где снишься наяву бессонной ранью и сочтены последние минуты, и несмотря на все мои старанья ты вновь меня ведешь в поля цикуты крутой дорогой горького познанья. Пер. А.Гелескула #Лорка #Entwurf

Он мог бы остаться. Стать селебрити. Ездить по мероприятиям, принимать букеты от девушек и раздавать автографы мальчишкам. Улыбаться своей знаменитой улыбкой. При любом строе он бы имел высокий статус. Может, успел бы посидеть Думе. Но он предпочел холодный и нежный свет звезд, бился о небо, умерев космонавтом. Исполненная Кристалинской песня отрывается от советской действительности, от исторического и социального, уносит куда-то очень далеко. Туда, где Гагарин встречается с Экзюпери, где все свершается раз за разом без конца, если уже не свершилось. А мы остаемся здесь, на пустой Земле. #Fetzen

Он мог бы остаться. Стать селебрити. Ездить по мероприятиям, принимать букеты от девушек и раздавать автографы мальчишкам. Улыбаться своей знаменитой улыбкой. При любом строе он бы имел высокий статус. Может, успел бы посидеть Думе. Но он предпочел холодный и нежный свет звезд, бился о небо, умерев космонавтом. Исполненная Кристалинской песня отрывается от советской действительности, от исторического и социального, уносит куда-то очень далеко. Туда, где Гагарин встречается с Экзюпери, где все свершается раз за разом без конца, если уже не свершилось. А мы остаемся здесь, на пустой Земле. #Fetzen

В человеческих мирах объекты и фигуры не существуют сами по себе. Необходимо усилие, функция, собирающая обрывки и лоскуты, вычленяющая их из месива, наделяющая их цельностью, преврающая их в фигуру. То, как именно этот процесс будет разворачиваться, обусловлено отношениями с первым и самым важным Другим – с Матерью. В известном смысле все объекты, с которыми сталкивается субъект, лежат в Ее отстветах и отблесках. Она неявно, а иногда вполне открыто, стоит за любой фигурой. В своем верлибре это хорошо показал Владимир Бурич: Смотрел на нее — не видел видел солнце выпрыгнувшее из моря ветку пальмы плывущую по волнам берег Смотрел на нее — не видел видел мамин халат на веревке себя купаемого в корыте Увидел Внезапно распалась голова туловище руки ноги #Бурич

Впервые залез в предисловие к «Психоаналитической диагностике» Мак-Вильямс и обнаружил там трогательное:

«Наконец, те люди, которые внесли самый значительный вклад в эту книгу, должны остаться неназванными; я надеюсь, они представляют себе, как многому они меня научили. Быть психоаналитическим терапевтом — это самый непосредственный способ, который я нашла для удовлетворения своего желания прожить более чем одну жизнь в то короткое время, которое отпущено каждому из нас. Я не только приобрела знания о том, что это такое — быть алкоголиком, или депрессивным, или булимическим; я ощутила также, что значит быть расторгающим брак юристом, ученым, раввином, кардиологом, геем-активистом, дошкольным воспитателем, механиком, офицером полиции, медсестрой в палате интенсивной терапии, матерью на пенсии, актером, студентом-медиком, политическим деятелем, художником и многими другими людьми. Мне всегда казалось удивительным, что можно с энтузиазмом, которому позавидовал бы любой сторонний наблюдатель, оказаться полезным для других и зарабатывать себе на жизнь одновременно. Мои пациенты — мои первые вдохновители в этой попытке описать одну из областей психоаналитического знания».

Думаю, Нэнси Мак-Вильямс немного лукавит: даже самой развитой эмпатии не хватит для того, чтобы прожить чужую жизнь. Другой — это всегда Другой, чужая жизнь всегда чужая, и в этом смысле аналитических отношений не существует также, как и сексуальных. Но путь психоаналитика или психоаналитического психотерапевта определенно точно предполагает даже не просто соприкосновение с великим множеством миров, а пропуск их через себя. И только от человека, претендующего на этот путь, зависит, будет ли это его наполнять или, наоборот, иссушать и размывать. #МакВильямс #Entwurf

Ее лицо исчезает. Овеянная туманом, она уходит. Остается только поверхность слов и тел. Запахи духов и пота, плоские глаза. Механизм, наделяющий окружающее нас сенсорное месиво целостностью и ценностью, членящий его на объекты, позволяющий разглядеть в нем мужскую или женскую фигуру, нечто желанное, иногда дает сбой. В такие моменты декомпрессии можно успеть увидеть, что за шестерни — быть может, те самые «зубчатые колеса» Акутагавы? — обеспечивают функционирование нормативной гендерной сексуальности. И, в принципе, любой аксиологической системы. Юлия Кристева как-то заметила, что «нельзя переоценить гигантское психическое, интеллектуальное и аффективное усилие, которое требуется совершить, чтобы обнаружить в другом поле эротический объект». Пока балансирующие механизмы работают исправно, это напряжение остается почти незаметным. Но равновесие слишком легко потерять. #Entwurf #Кристева

«Я не могу заснуть. Я стараюсь ни о чем не думать. Я вспоминаю, что это невозможно, и стараюсь не напрягать мысли. Пусть думается о чем угодно. Вот я думаю об огромной ложке и вспоминаю басню о татарине, который видел во сне кисель, но забыл взять в сон ложку. А потом увидел ложку, но забыл… забыл… забыл… Это я забыл, о чем я думал. Уж не сплю ли я? Я открыл для проверки глаза. Теперь я проснулся. Как жаль, ведь я уже засыпал и забыл, что это мне так нужно. Я должен снова стараться заснуть. Сколько усилий пропало зря. Я зевнул. Мне стало лень засыпать. Я вижу перед собой печку. В темноте она выглядит темно-зеленой. Я закрываю глаза. Но печку видеть продолжаю. Она совершенно темно-зеленая. И все предметы в комнате темно-зеленые. Глаза у меня закрыты, но я моргаю, не открывая глаз. «Человек продолжает моргать с закрытыми глазами, — думаю я. — Только спящий не моргает». Я вижу свою комнату и вижу себя, лежащего на кровати. Я покрыт одеялом почти с головой. Едва только торчит лицо. В комнате всё серого тона. Это не цвет, это только схема цвета. Вещи загрунтованы для красок. Но краски сняты. Но эта скатерть на столе хоть и серая, а видно, что она на самом деле голубая. И этот карандаш хоть и серый, а на самом деле он желтый. — Заснул, — слышу я голос». #Хармс