Ненадёжный рассказчик

В баре шумно. Я заказал дорогое пиво. Бармен медленно наливает. Пена в стакане. Двое зашли, принесли с улицы прозрачной темноты. Пьяный свет отражается в бутылках за барменом, льется на стойку оранжевым, тепло зеленым и рубиново-красным. Ярко, но тускло. — Это как в отношениях, — говорит кудрявый парень с длинными волосами рядом со мной. Я нехотя подслушиваю. — Ты либо рассказываешь какой ты хороший, и идешь нахуй, либо делами показываешь, и девушка сама делает выводы, — он допивает стакан и стукает им о гладкую стойку. Дальше мне не интересно. Мне отдают пиво. Смотрю, как лопается пена. В баре шумно. Сквозь шум шелестят мысли, спускаются на дно бокала. На улице тихо, ни ветра ни дождя. Убежали куда-то. Дождь только махнул хвостом и пропал. Хорошо сидеть одному среди людей. Я всегда любил быть среди людей, но не общаться. Говорить я, конечно, люблю, но не всегда. Приятно порой просто быть среди кого-то. Чувствую в этом безопасность, что ли. Не знаю. В баре галдят. Мысли, утекают. Не ухватиться ни за одну. Приятно порой быть среди кого-то. Хотя сейчас я понимаю, что это не дает ничего, кроме иллюзии, что у тебя всё хорошо. Рассеянный свет, который не дает тепла. Безопасно. Стабильно. Когда становишься взрослым, рано или поздно принимаешь, что по факту ты всегда один. Все сложности — только твои, и тебе с ними сражаться. Один против всех, все против тебя. Тебе нет ни до кого дела, и им нет до тебя дела. Плохо это. Хуёвый я человек видимо. Иногда я чувствую себя среди темного леса, телефон разрядился, фонаря нет (кто его с собой носит то?), спичек тоже. Я не курю. И где-то в лесу бродит вооруженный до зубов охотник, призраком скользящий между деревьев, незаметно отводящий в сторону ветви и старающийся ступать бесшумно. Если он встретит жизнь — другого охотника, ангела или черта, новорожденного младенца или старую развалину, фею или полубога, — у него лишь один выход: открыть огонь и уничтожить. Думаю, Лю Цысинь не против, что я украду эту у него эту метафору. Светлячком всё равно не стать. В баре шумно. Цветной свет отражается в бутылках за барной стойкой. С улицы слышу, как шипит недовольный дождь.

Читаю Лимонова и думаю, что никогда мне не быть таким романтиком, настолько съедаемым любовью. Либо уже поздно, всё выгорело, либо я лишен того жгучего и свирепого характера, устремленности, преступной увлеченности. А хотелось бы. Наверное. «Черные ткани хорошо впитывают солнце. Хорошо в них преть весной. Когда-то, может быть, у меня было такое пальто. Сейчас я уже не помню. Хорошо скинуть пальто в лужи, перешагнуть, зайти в дверь, она хлопнет за спиной, купить жареного, выпить спиртного, утереться салфеткой, сойти со стула. Сказать ха-ха-ха! Выйти в дверь, завернуть за угол налево, вынуть нож, спрятать его в правый рукав, нырнуть в подъезд Вашего дома, ударить ножом швейцара, прыгнуть в лифт и очутиться на девятнадцатом этаже. Поцеловать Вас в глупые губы, раздеть Вас к чертовой матери, выебать Вас, задыхаясь, в неразработанное детское отверстие, в слабую глупую дырочку. Шатнуться обратно к двери и получить в живот горячий кусок металла. И умирать на паркете. Лишь я Вас любил, пожалуй. Ботинки полицейских чинов в последний момент увидать». Дневник неудачника, Эдуард Лимонов

Как вы знаете, я большой ценитель японской культуры и последовательный мисимовец. Так что сегодня расскажу вам об одной интересной достопримечательности. Многие слышали про храм Ясукуни, где покоятся души погибших за Японию героев (включая военных преступников). Но есть в этой чудесной стране и куда менее попсовые культурные артефакты. В конце XVI-м века доблестные самураи господина Тоетоми Хидэеси высадились в Корее и устроили там лютейший корейцерез. Хидэеси приказал мочить всех - солдат, гражданских, женщин, детей и даже "самых убогих" (так и приказал). Это мероприятие вошло в историю как Имдинская война. По его итогам доблестные самураи нарезали не менее 38 тысяч корейцев. По традициям того времени, чтобы получить плату за подвиги, самурай должен был принести голову поверженного врага. Но голов оказалось слишком много и таскать их с собой, а потом транспортировать в Японию было неудобно. Тогда мудрый господин Тоетоми Хидэеси прислушался к жалобам своих солдат и приказал отрезать носы. Отрезанные корейские носы было решено складировать в буддийском храме в Японии, чтобы там молились за души погибших корейцев. Так, господин Тоетоми Хидэеси "проявил сострадание", пишут японские источники. В наше время на этом месте в Киото находится мемориальный холм Мимидзука ("ушной холм"). Это не ошибка, просто японцы решили заменить в названии отрезанные носы на уши, потому что, по их мнению, это "менее жестоко". Любопытно, что в XX-м веке там была интересная памятная табличка, рассказывающая незадачливым туристам следующее: «Нельзя сказать, что отрезание носов было таким жестоким по меркам того времени». Сейчас табличку убрали, а саму достопримечательность решили не включать в большинство туристических путеводителей и даже учебники истории. Знают об этом месте, в основном, только корейцы. Интересно, что правительство Южной Кореи неоднократно скандалило и требовало вернуть их носы. Однако каждый раз японцы отвечали отказом. В общем если будете в Японии, вы теперь знаете, куда сходить.

Временами поглядываю на квартиры в Питере. Устал шляться по миру и надо, где-то бросить кости. Варианты есть, но пока это единственный подходящий мне выход.

Однажды дождь начался и не прекращается с 1703 года. Вероятно дождь жил здесь и раньше, но до подлинных сведений об этом у нас нет. Иногда он устает и ненадолго затихает. Это бывает редко. Дождь ещё полон сил и уходить не собирается. За триста лет жители Петербурга познакомились со всеми видами дождя: прямым ливнем, косым дождём с ветром с залива, горизонтальным дождём, который любит ломать зонты и распахивать плащи, ведь с ветром они в сговоре, и даже дождём, который идёт снизу вверх. Дождь часто застает врасплох в любое время года. Бывает проснешься оттого, что ночь гремит. Небо сверкает белыми трещинами, и боишься, что вот-вот расколется, рухнет на землю. Грохот за грохотом ломает небо. Шумно ветер несет дождь и швыряет в окна спящих домов. В этот момент дождь делает город ещё более мрачным, дворы еще темнее. С темного неба сыпятся и летят капли, обволакивают старинные доходные дома, сверкающие вывесками отели, дворцы и сады. Если вы подумали, что видели его где-то на востоке, на модном Бали, улицах Таиланда, пока вам делали массаж с продолжением, или в равнодушном Сеуле, то вы ошибаетесь. В краях утренней свежести, восходящего солнца или острого риса живет другой дождь. Пусть он и брат, но дальний. Они похожи, но у питерского нордический характер: он не гнет пальмы к земле, не заливает улицы так, что нельзя проехать, но его нрав ничуть не мягче. Питерский дождь поднимает каналы, и раньше они с ветром устраивали наводнения. В 1824 они устроили в городе полный кавардак. Вода в Неве и каналах поднялась на 4 метра и были разрушены 462 дома, затопило 3681, утонули от 200 до 600 человек, а многие пропали без вести, вода унесла их тела в Финский залив. Мир вокруг — дома, небо и люди — дождь растворяет в сыром и мглистом безвременье: ни день, ни вечер, ни зима, ни весна. Порой люди здесь забывают о времени года, какое сегодня число — неважно. Дождь заставляет затянуть воротник пальто и вытащить чёртов зонт, который у вас всегда с собой. Дождю всё равно на статус, историю, наследие. Но этот же дождь, сам того не зная, уравнивает нас с людьми прошлого: дождь лил тогда как и сейчас. Границы между прошлым и настоящим стираются, остается только дождливое сейчас. Этим дождь напоминает, что вы тут так, мимо проходили, а он здесь насовсем. Это его болота.

В эти выходные никуда не спешил, а никуда не спешить очень сладкое чувство. Даже слаще горячего чая с сахаром, после встречи с холодным июльским дождём.

Популярные посты, самые залайканые, обсуждаемые и те, что пошерили — такое я не люблю показывать. Такое знакомство с каналом отдает пластиковым мейнстримом. Лучше представьте, что вы зашли в питерский бар. Заплутали ночью во дворах. Даже не посмотрели название. Заманила красная неоновая вывеска. За стойкой — бармен, синеватый, хамоватый. Да и вы, право, не очень уж в своём уме. Он подзывает вас. — Слушай, у меня тут история есть, — начинает он, наливая себе пива из крана. Наливает и вам. В баре кроме только пара человек, но они давно уткнулись мордами в стол. — Так вот, — говорит бармен, — была у меня фанатка, лет шесть назад прилипла ко мне и до сих пор не отлипает. Шиза у неё, по-любому. Она мне такие длинные письма писала, что можно книгу выпустить. Была там и публичная исповедь про её блядовые похождения. Про её кукуху. Говорила, что было у неё больше пятидесяти мужиков. Тут я прихуел. Но, разок всё же к ней наведывался, ну сам понимаешь, — подмигивает вам. Бармен делает глоток пива, смотрит вам в глаза и продолжает: — И не отвязывается же, бля. Раз в год всплывает, пишет то мне, то моей жене. Жена, конечно, в ахуе — кто это, мол, и что ей надо? А я, бля, что сделать могу? Больной человек же, ей богу. Короче до сих пор пытается меня поддеть. Ну, чтобы привлечь внимание. Но мне то уже давно похуй. Вы мотаете головой в знак, то ли согласия, то ли непонимания, что с этим делать. — Вот и я, — говорит бармен, — но я думаю об этом еще вот как. Если появились фанаты, а я пишу немного, истории всякие. Люди же разные заходят, вот и я поднабрался. Короче, фанаты пусть и ебанутые, или хэйтеры там. Значит людям не всё равно, значит слава и чо там еще, — он призадумался, — признание! Значит эти твари метафизические уже высунули свои морды и пырят на меня из глухого леса равнодушия. Бармен усмехается, затем разом опрокидывает бокал пива. Всё это происходит здесь и сейчас, перед вами. Хочется посмотреть, что было в канале до? Это можно. Мешайте омут памяти и читайте. Не воспрещается. Но вот чтобы зачитать вам монолог, о чем у нас тут, это уж извольте. Лучше представьте, что здесь атмосфера будто вы зашли в питерский бар. Заплутали ночью во дворах. Не посмотрели название и всё равно заглянули.

VIII. ЧТО ИНТЕРЕСНОГО я посмотрел за месяц. Сейчас куча «новостей», куча ненужных телеграм каналов и видео на Ютуб, где слухи, фейки, пропаганда и прочий цифровой мусор. В то же время, стоящие вещи теряются в этом потоке. Что меня заинтересовало за месяц: · Как правильно заниматься самопрезентацией. · Закат эпохи кайфожорства. Либо вести себя с контролируемой грациозностью, либо отдаться неконтролируемой свободе. Но только один из этих путей ведет к всеобщему благополучию, и мы можем совершенствоваться на этом пути. · Популярные виды кимоно в Японии. Узнал, что в Японии множество разных видов кимоно. Кимоно для замужних девушек и незамужних отличаются. · Тревожное поколение по Джонатану Хайдту: почему современные подростки страдают от депрессии. «Культура отмены, во многом развившаяся благодаря все тем же соцсетям, привела к болезненной гипертрофии собственной уязвимости. Подростки ждут малейшего повода, чтобы почувствовать себя оскорбленными, они воспринимают все слишком серьезно, везде ищут дискриминацию, а травля из благородных побуждений становится одной из самых распространенных форм активности». Отлично дополняет следующее видео от Ирины Якушенко. · Рост неприемлемого, – следствие бага в работе нашего мозга. «В последние годы стало очень просто кого-нибудь оскорбить. Постоянно расширяющийся список того, что мы теперь считаем оскорбительным и неприемлемым, — результат эволюционно обусловленного способа, при помощи которого наш мозг оценивает входящие сигналы не объективно, а в зависимости от контекста». · Пиши для себя. Алексей Марков рассуждает для кого же писать. «Хороший писатель, конечно, пишет для себя». Но, как говорят модные блогеры, дочитайте эту статью до конца. · Интервью Николая Картозии на Esquire Weekend 2019. Обожаю как пишет Картозия, но так и не смотрел ни одного его шоу (разве что «Орел и Решка»). Интервью с ним тоже всегда отличные. Прямо таки мой пример для литературного подражания. #интереснозамесяц

Питерские дворы имеют сезонность. Месяц назад в моем дворе кто-то играл на скрипке. Теперь, вместо скрипки слышу пьяный бубнеж и радостные карканья трех бомжей. Один развалился на поломанном пуфике и спиной подпирает ограду помойки, двое других сидят на клумбе под деревом и что-то живо обсуждают. Не удивлюсь, если философские проблемы. Питер же.

Так! Про очень затейливую категорию граждан расскажу вам сегодня. Пристёгивайтесь. Меня сильно восхищает количество энергии у людей, которые заходят в комментарии важной гусиной поступью, встают в позу сахарницы и сообщают автору, что тот на своём канале как-то не так пишет. Ну там, длинно/ коротко/ коряво/ с матами и тэ дэ и тэ пэ — я недоволен, всё фигня, переделайте. Честное слово, они могли бы на этой своей энергии отапливать пару бетонных заводов, если бы не тратили её на вот такую межгалактическую чепуху. Наблюдаю подобных пассажиров у других, наблюдаю у себя, наблюдаю у всех, и хочется знаете чего? Хочется встать на табуретку и рассказать прекрасную, прекрасную байку про Белинского, послушайте: «Виссарион Григорьевич Белинский едет по вечернему Петербургу на извозчике. Извозчик видит — барин незаносчив, из простых, пальтишко на нём худое, фуражечка, — в общем, можно поговорить. Спрашивает: — Ты, барин, кем будешь? — А я, братец, литературный критик. — А это, к примеру, что ж такое? — Ну вот писатель напишет книжку, а я ее ругаю… Извозчик чешет бороду, кряхтит: — Ишь, говна какая…» Никакой морали тут, экскьюзе муа — слезаю с табуретки, бью кокошником в пол и ухожу, довольная, как молодой гусар. Всё!