Ненадёжный рассказчик

Чувствую себя как Амиран Сардаров, который дует шары на диване, заплывший, в трусах и потом плачет по кому-то или по себе. Только я залипаю в Стеллар Блейд, тапаю ебучего хомяка, ем готовые обеды и всякую няку из Вкусвилла и не хочу уже ничего. Сладкое отупляет, глюкоза забивает мозг идеей «всё нормально, ничего не делай у тебя всё хорошо братан». А может очередной приступ выгорания. На счет второго я вспоминаю пост Картозии о выгорании, когда часто это просто депрессия. Короче, шары я дуть не хочу, да и списывать на то, что вот я мол выгорел пожалейте тоже. Тут я прихожу к банальной мысли — когда всё на расстоянии вытянутой руки, то не очень то хочется изъебываться, чтобы добежать до сверх цели. Зачем что-то делать если и так нормально? Все потребности удовлетворены с лихвой, сыт, в комфорте, всё под боком и в один клик. Чрезмерный комфорт топит в болоте. А я ведь помню, когда я был переполнен вдохновения и новых идей. Это было на випассане, когда я десять дней молчал, медитировал и смотрел как гусеница ползет по дереву. Больше делать на ретрит было нечего. Но как получать этот же опыт в городе? Я не очень понимаю. И в городе крайне маргинальна мысль об аскезе. В городе наоборот нужно бежать, стремиться и гореть. Правда даже самых успешных эти городские огни могут привести к дивану, балона с хуй пойми чем и рыданию на аудиторию в несколько миллионов.

Ты ночью: да не может же мой сосед сверху катать по полу шары, всё это давно исследовано, это просто напряжение в арматуре В это время сосед сверху:

Сходил на свидание. Закончилось тем, что девушка попросила зарегаться в хомяке, чтобы ей упали бонусы. Но я то уже давно зареган в хомяке (8 млн токенов так-то!), так что хер ей!

— Я бы мог тебя сейчас выключить, — говорит мужик другому (пьяному), — но я не буду этого делать потому что я культурный человек. Пьяный продолжает его провоцировать и что-то кричать. Идут они рядом друг с другом. Раньше бы давно уже попиздились. А сейчас культура!

Первое и яркое впечатление от Питера, ладно, России в целом — пиздец как выросли цены на билеты. В Нижний летал за 16к. Билеты в Самару купил за 26к (ладно, это «Аэрофлот», а не обдираловка «Победы»). Путешествовать по нашей необъятной стало по цене билетов в Рим с пересадкой Баку. Но Самара всё же не Рим, и даже не третий Рим. Походу надо больше тапать хомяка.

Когда Питер стал настолько… модным? Я не был здесь всего года два, но совсем не узнаю Петроградку. Построили модные жк, открыли ворох стильных кафе и ресторанов, зелено, очень стало зелено! и люди красивые в этих местах, часто стильные, порой «крутые» конечно, этого у нас не отнять. Как же так вышло, что за эти полтора года, город так преобразился? В новостях левацких сми я читал совсем другое.

Как Лёха затапал хомяка до поездки в психушку. Сначала он поставил будильник каждые три часа, дабы не проебланить респаун монет. Лёха надо не меньше миллиона токенов. Каждый час проверял приложение. Подбирал комбинацию из трех карточек, будто взламывает Форт-Нокс. Вместо секса со своей девушкой они разгадывали шифр из азбуки морзе, нашли только букву «А». Сучий хомяк не поддавался. Кто стоит за хомяком никому не известно. Лёхе было всё равно. Лёха тапал по экрану в метро, тапал на пешеходном переходе (чуть не сшибла машина), тапал в автобусе, тапал на созвонах. В туалете и даже душе. Времени до листинга было меньше, чем трезвых людей на Октоберфесте. Миллион был нужен позарез. У Лёхи сломался режим сна, начались галлюцинации. Лёха был настойчив. Санитары тоже были упорные и еще более настойчивы, чем Лёха.

В путешествии важно не куда отправиться, а к кому. Люди одушевляют место. Гуляешь с другом по городу, и даже не примечательное здание может обладать историей. — Вот здесь сейчас будет сектантский дом. Там иконы на стенах и всякие надписи. Там одно время даже мойка была, но я бы не рискнул туда заезжать, — рассказывает друг. — А в этот парк я ездил перед школой кататься на лыжах, я учился во вторую смену. Иной раз попросту хочется разделить с кем-то эмоции. Стоишь на берегу у океана в шесть утра, ловишь на губах соленых привкус тумана, волны шуршат, ветер растрепал волосы, зябко и сыро, прилив то и дело пытается дотянуться до кроссовок, подошва вязнет в липком песке. Смотришь ей в глаза. Можно не говорить. Жирный минус этого отношения к путешествиям — больно расставаться, потому что прощаешься с человеком, а не местом. Месту всё равно, человеку часто нет.

Всё что я пишу, думал я раньше, это чтобы найти своих: одаренных, вдохновленных, неуемных и живых. И пока никого не нашел. Может кто-то втихомолку читает и думает, что это про него или про неё. Мне нравится думать, что так может быть. Своих я в итоге нашел шатаясь по миру. Кто-то на Бали, кто-то в Москве (но еще не знает, что она «своя»). Один через пару месяцев улетит в Париж (встретимся у той церкви напротив погоревшего Нотр-Дама). Другой прилетит в Москву (пусть не на долго, я знаю как ты любишь этот город и не выносишь Питер). Другая ждет в Питере (я уже скоро, тоже скучаю). Другие тоже в Питере (на окрошку забегу, только если на квасе!). В Питере много «своих». Он ведет к ними через дворы колодцы. Пишу это в самолете Нижний Новгород — Санкт-Петербург. Чтобы увидеться со «своими» не трудно и пролететь сколько-то сотен км. Это как из Польши сходить в Чехию за пивом. Всего полдня. И уже не чужой любовью горят города. Всё что я пишу, думал я раньше, это чтобы найти своих. Оказалось эта писанина нужна мне, чтобы сначала понять себя. Уже началась посадка.

Купил в Нижнем томик стихов Бродского и книгу Лимонова «Старик путешествует». И вспомнил цитату, а точнее некролог, из «Книги мертвых» Лимонова на смерть Бродского: «Когда он умер, я по-своему помянул его добрым словом. Я вспомнил, что где-то в 1978 году он прислал мне здоровую высокую жопастую девку Лизу Т. Дочь известного американского писателя, цинично уведомив меня по телефону, что придет она как студентка, но «ты можешь её выебать, ей это нравится. У меня для такой кобылы уже здоровье не то». Что я и сделал в первый же вечер и потом еще периодически с удовольствием впивался в нее. «Спасибо тебе за это Святой Джозеф», — сказал я. И повторяю своё „спасибо“».