Radio Filipp Dzyadko

Как Эннио Морриконе писал музыку для фильмов. У нас много общего! «Иногда режиссеры выбирают худшее из того, что я им предлагаю. И я вы­нужден оттачивать эти темы, например делать новую оркестровку. Когда я понял, что нужно предлагать им только то, что вышло действительно хорошо, я придумал вот что. Я решил показывать жене все, что пишу, и спрашивать ее совета. Она говорит мне, что сохранить, а что отправить в мусорную корзину, что действительно хорошо, а что так себе. Моя жена не имеет музыкального образования, но у нее отличный инстинкт. Мария очень строгий слушатель. Так что в каком-то смысле она решила проблему: с тех пор как Мария прослушивает все мои работы, режиссеры могут выбирать только из тех композиций, которые она одобрила».

Страны-оптимисты и страны-пессимисты. Интересный текст в Re:Russia о том, как мир видит будущее в начале нового года и с чем это связано. Re:Russia вообще крутейший проект нашего времени, в котором эксперты объясняют мир так, что все становится понятнее, и хаос становится более домашним что ли. Не про новости, а про волны. Есть в этом что-то терапевтическое. «Жители развивающихся и более бедных стран, прежде всего в Юго-Восточной Азии и Латинской Америке, демонстрируют крайне высокую степень оптимизма в отношении будущего, в то время как жители благополучной Европы и развитых стран преисполнены пессимизма. При этом, однако, в отношении конкретных возможных проблем, таких как инфляция, новая пандемия или стихийные катастрофы, оптимисты считают их даже более вероятными, чем пессимисты. То есть хотя и видят мир гораздо менее предсказуемым, чем жители благополучных стран, но относятся к этому с оптимистическим фатализмом.    Пессимизм же благополучных стран может объясняться тем, что СМИ и политики, стремясь повысить значимость своей повестки, рисуют самые негативные сценарии в случае невнимания к ней».

Легендарные лекции Лотмана, война Алой и Белой розы, Псой Короленко поет о любви… В честь своего 90-летия Arzamas сделал мощный редизайн приложения с курсами и подкастами, о котором уже много лет нас просили слушатели. Там множество всяких удобных изменений, ко многому надо еще привыкнуть, но главное осталось прежним – лучшее место с лучшими лекциями об истории, искусстве и литературе. И этих рассказов там тысячи! Вот поэтому среди прочих нововведений, там появились специальные подборки. Редакторы и авторы Arzamas советуют чего послушать в первую очередь. Я сделал свою подборку, честно говоря, почти зажмурившись, потому что выбрать из тысячи аудио всего девять, как мне велел главный редактор Радио Arzamas Мика Голубовский, миссия невыполнимая. Чувствовал себя Али Бабой в пещере Сим Сим (кстати, был такой вариант названия для ГусьГуся, но обошлось) или Бильбо в глубинах Эребора и что не камень, то Аркенстон (кстати, про Толкина есть прекрасный курс Николая Эппле). Сколько же мы всего сделали! И горшочек варит каждый день, каждую неделю новые курсы и подкасты появляются в приложении. Короче говоря, я выбрал всего понемногу - если зайдете с телефона, сможете увидеть мой список (надеюсь, у вас скачано «Радио Arzamas»!). Я буду очень рад, если вы послушаете что-то из того, что я советую, или что советуют Александр Архангельский, Лев Ганкин и другие наши лекторы. А может быть составите свои рекомендации и пришлете нам. До встречи, в Эреборе! PS: В моей подборке среди прочего есть чудеснейшая книга «Мое пристрастие к Диккенсу» Нелли Морозовой, ее для нас прочитала Елена Вигдорова. Книга о любви и памяти и о том, что помогает сохранить себя. Я очень советую послушать ее. Например, прямо сегодня. И друзьям посоветовать.

Я очень ценю фразу, которой заканчивается этот текст (и знаю рядовым чьей армии себя считаю), да весь он прекрасен. Это из книги Анатолия Наймана «Записки о Анне Ахматовой». «Вдова, прелестная, хрупкая, «фарфоровая» («Любочка была фарфоровая» – так Ахматова описывала ее), избалованная, оказалась еще и выносливой, терпеливой, работящей [...]. Ее литературная одаренность была частью одаренности общей, непреднамеренно проявлявшейся в поведении, в повседневности, а эстетический вкус, привитый еще в родительской семье, был отточен в замужестве и в дружеском общении с замечательными артистами и писателями. Она знала несколько языков и стала зарабатывать на жизнь переводами американских, английских, французских пьес и рассказов, не гнушалась литературной поденщиной и при всем том оставалась анекдотически неделовой. На пенсию вышла ничтожную, но ухитрялась ездить на такси и до последних лет жизни одевалась в парижские платья. При этом говорила: «Я умру, и никто не узнает, какой у меня был вкус; потому что мы носим только то, что можно было достать – что кто-то привозил и продавал». Всю жизнь ее не оставлял страх: обыска, ареста – не конкретных за что-то, а роковых, на роду написанных; и всю жизнь она этот страх побеждала – гордостью, готовностью к худшему, наконец, беззаботным нравом. Как-то раз в поверхностном веселом разговоре я спросил Ахматову, куда девались нежные, неумелые, притягательные своей беспомощностью женщины, те самые – женский пол. «А слабые все погибли, – сказала она, сразу отбросив легкомысленный тон. Выжили только крепкие». Тогда я считал, что эти шестидесяти-семидесятилетние женщины – естественная константа любого общества, что такие пожилые дамы и такие старухи, измученные, но не ожесточенные, исстрадавшиеся, но не отчаявшиеся, с бескровными лицами, скорбными глазами, но самоотверженные, прощающие, идущие навстречу, были всегда и всегда будут. Оказалось, что это последние экземпляры вымирающего племени. Любовь Давыдовна Большинцова-Стенич сказала мне, когда умер Чаплин: «Я была рядовой той армии, которой он был генералом». Какая сейчас старуха может сказать про какую армию и про себя подобное».

Перечитываю «Войну и мир», в 41 год, с оживлением. Много очень знакомого, много доброго (сцену приема у Анны Павловны Толстой писал лет в 35, насколько я помню). «Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов». «Из-за самоуверенности, с которою он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что́ он сказал».

Сегодня д р у Arzamas. 9 лет! На сколько надо умножать, чтобы сравнить возраст проекта с человеческим? Знаю, что прошло несколько жизней, да и год в Arzamas идет за 10. Так что празднуем сегодня 90 лет. Спасибо всем, кому он нужен, всем экспектопатронусам

Подкаст! Я и забыл, как это. «Он незаметно показывал нам лучшее в нас, не важно знал ты его лично или только по текстам. Стихами, действиями, разговором, кивком головы. Предлагал человеку увидеть в себе сложное и самое хорошее, что в нем есть. Мы скучаем по этому хорошему в нас. Этот человек нам всем очень нужен, поэтому мы все так плачем. И вот на основе этого хорошего, настоящего, немножко детского, что есть в каждом человеке, он и предлагал объединяться и объединял. И продолжает делать это. Он обращается к каждому напрямую, без посредников. И я думаю, что, если говорить про то «что дальше?» Какой следующий ход? Вот что нам остается, тем, кто его знал, и тем, кто его не знал? Слушать его и читать, становиться в этом смысле богаче и радостнее, а кроме того, продолжать эту работу. Это даже работой не назовешь, какой-то смысл жизни, что ли, о котором я сейчас сказал». Маме - не откажешь. Спасибо https://www.youtube.com/watch?v=D44_CoQrjI4

САМОЕ ГЛАВНОЕ — ЭТО НАЙТИ НАИБОЛЕЕ АДЕКВАТНУЮ ФОРМУ СОЧУВСТВИЯ ДРУГ ДРУГУ К концу 2012-го было жуть как тоскливо (все относительно!), началась реакция и та самая, якобы бесконечная, зима, протесты закончились, шло «Болотное дело» и то, что называется «общественная депрессия». Мой «Большой город» закончился, но нам с Юрой Остроменцким Женя Альбац предложила соучаствовать в журнале The New Times. И я попросил Льва Рубинштейна написать NN пунктов против тоски и уныния. Хотя не то, чтобы верил, что такие пункты найдутся. А ЛР вдруг взял и написал. А сегодня эти тезисы лично ко мне вернулись, и я снова - встал и пошел. Спасибо, снова Лев Рубинштейн «Девять тезисов против уныния» «Во-первых, уныние — это вообще один из смертных грехов. Причем это правило распространяется как на очень верующих, так и на не очень. Во-вторых, мы обо всем помним и ничего не забываем. А память дана нам в том числе и в качестве парашюта. С ней мы не падаем, а лишь приземляемся. В-третьих, не знаю, кто как, но я лично уверен в том, что история работает на нас. И ее хрен остановишь. Помешать, притормозить — да, можно. И ОНИ этим и занимаются. Причем из последних сил. Но остановить — нет, нельзя. Поможем истории. Кто чем может. В-четвертых, надо почаще смотреть друг на друга. Вы только посмотрите, насколько мы все прекрасные. То есть я имею в виду «вы все прекрасные». Посмотрели? Хорошо. Дальше идти легче и веселее. В-пятых, кто они вообще все такие? Кто они и кто мы. У них, конечно, есть дубины. И это, прямо скажем, аргумент. Но дубины в условиях полного отсутствия любви и разума имеют устойчивую тенденцию терять потенцию. А у нас есть мозги и сердца. Это товар долговечный. В-шестых, мы не смирились. И не позволили проделать с собою то, что в психиатрии называется «вовлечением в бред». И это главное. А поэтому наше сопротивление обязательно будет искать и находить новые формы и жанры. В-седьмых, я прочитал когда-то у Виктора Шкловского замечательное место: «И нужно не лезть в большую литературу, потому что большая литература окажется там, где мы будем спокойно стоять и настаивать, что это место самое важное». Это, понятное дело, касается не только литературы. Спокойно стоять и настаивать. Место ли здесь для уныния? В-восьмых, жизнь, вообще-то говоря, прекрасна. Попробуйте-ка не согласиться! В-девятых, вот прямо передо мной лежит открытая книжка. А в ней написано: «Самое главное — это найти наиболее адекватную форму сочувствия друг другу». Это моя, между прочим, книжка. А я привык себе доверять».

21 декабря 1917 года родился Генрих Бёлль. На протяжении 35 лет он был тем, что сейчас саркастически называется «совесть нации», а при его жизни называлось точно так же, только без всякого сарказма. В послевоенной Германии его ненавидели примерно все современные ему политические лагери: для консерваторов он был приспешником Cоветов, для левых — буржуазным прихвостнем, для умеренных — пацифистом-экстремистом. Вместе с тем его книги попадали на первую строчку списков бестселлеров и оставались там месяцами, газетные статьи разбирали на цитаты, а коллективные политические воззвания и манифесты подписывали, если под ними уже стояла подпись Бёлля как верный знак благих целей и намерений изложенного. Отличие Бёлля от почти всей сколько-нибудь заметной немецкой литературы «после Освенцима» состоит в том, что для него Освенцим не отменяет Десять заповедей и даже не ставит их под сомнение. Время и суть всех его текстов исчерпывающе определяются тегом «послевойны», война была у него за спиной и там, за спиной, навсегда и осталась — он прошел ее в рядах вермахта с лета 1939-го до конца, до французского плена в апреле 1945-го. Но для Бёлля человечество после войны и до войны — одинаковое. И во время войны, кстати, тоже. Отказ от расчеловечивания, способность видеть в самой невыносимой и опасной фигуре живое существо одного с тобою рода и корня — большая часть писательского успеха Бёлля. Для капитулировавшей и разрушенной Германии важен был голос, говоривший, что и мир вокруг населен людьми, и сама она — не логово нелюдей. Подробнее о побежденной Германии глазами Генриха Бёлля — в тексте Ольги Федяниной.

Важно: Иосиф Хаззайя, богослов и сирийский мистик VIII века, говорит, что он взвесил на весах божественную любовь и божественную справедливость. И любовь оказалась как гора, а справедливость — как песчинка.

🇮🇱 35 ведущих музыкантов из разных уголков мира исполняют знаменитую израильскую песню в поддержку Израиля 🕊 СЕГОДНЯ У НАС ВСЕХ ЕСТЬ ТОЛЬКО ОДНО ЖЕЛАНИЕ: ВЕРНИТЕ ИХ ДОМОЙ! Автор: Наоми Шемер Аранжировка: Алексей Курбатов Режиссер: Игорь Горский Звукорежиссер: Павел Богатыренко Продюсер: Роман Минц Скрипки: Надя Артамонова, Алёна Баева, Петр Бобровский, Борис Бровцын, Бенджамин Маркиз Гилмор, Илья Грингольц, Лев Иомдин, Таня Койчуренко, Алиса Маргулис, Роман Минц, Сергей Островский, Александр Павловский, Айлен Притчин, Филипп Квинт, Александра Райхлина, Патрик Сэвадж, Александр Ситковецкий, Дмитрий Удовиченко, Полина Егудина, Игорь Юзефович Альты: Миша Беркут, София Лебедь, Михаил Рудой, Максим Рысанов, Дана Земцова Виолончели: Кристине Блаумане, Яков Кашин, Дора Кокас, Миша Майский, Феликс Немировский, Дмитрий Прокофьев, Евгений Тонха, Кирилл Злотников Контрабасы: Кирилл Байков, Ноам Массарик 🎼 Музыка в эмиграции

Мы знаем, что музыка может менять правила мира. Давайте ей помогать. Спасибо большое Роману Минцу и всем создателям этого струнного хора!

В ЧЕМ ПОДРАЖАТЬ ПРОРОКУ ИЛЬЕ? Как бы вы ответили человеку ищущему, невоцерковленному на вопрос об убийствах людей ветхозаветными пророками (например, Илией)? Ответ: Я бы сказал, что мы спасаемся не пророками и святыми, но только и исключительно Иисусом Христом. А пророкам мы можем подражать только в их любви к Богу и преданности Ему. Живя в свое время в окружении народов, приносивших человеческие жертвы и переполнявших землю нечестием и беззаконием, они видели проявление своей преданности Богу в физическом уничтожении зла. Однако Христос показал нам совершенно иной путь. Он сказал, что зло невозможно уничтожить злом. В мире, который им и так переполнен, нужно умножать не зло, а добро. Поэтому и заповедал отвечать на ненависть любовью. Один православный журналист и психолог рассказывал, как безуспешно пытался в одном уроке для воскресной школы объединить двух прославленных Церковью святителей - пророка Илью и Серафима Саровского. В конце концов он вышел и сказал: "Пророк Илия так любил Бога, что ради Него, собственноручно зарезал 450 языческих жрецов. Батюшка Серафим так любил Бога, что, когда на него напали разбойники, отбросил топор и не стал им сопротивляться. И вот, если со времен грозного пророка Илии люди научились видеть святость и в кротком Серафиме, значит, не бесплодной оказалась проповедь Евангелия для всего человечества". Конечно, этот аргумент не беспорен и мы видим, что многие церковные люди, особенно, в последние годы вернулись к дохристианскому пониманию того, как проявляется любовь к Богу. К сожалению, мало кто из них, видимо, помнит "Слово о пророке Илие» святителя Иоанна Златоуста. А между тем, они звучат очень неожиданно для нас. Так св. Иоанн видит в кровавом уничтожении пророком язычников вовсе не его заслугу, а явную слабость - скорее, грех, чем добродетель: «…Что же тогда Бог? Видя Илию не проникающимся человеколюбием к наказуемым, Он удаляет пророка от сожительства с грешниками. Я, говорит, о, Илия, знаю твою ревность, признаю твои требования, но Я милую и грешников, как скоро они наказываются сверх меры. Ты строгий судья благочестия, а род людской постоянно грешит. Остается, значит, разлучить вас друг с другом. Иди хотя на небо, раз не можешь выносить грешников, а Я переселюсь на землю. Если ты и на дальнейшее время останешься с грешниками, то весь род человеческий истребится, постоянно подвергаясь от тебя наказаниям. Что же? Иди хотя на небеса, о, Илия! Не может огонь обитать вместе с тростником. Я дам тебе в сожители безгрешных, Я поселю тебя с ликами ангелов. Переселяйся на небеса, а Я поселюсь с грешниками, Я могу носить на плечах Своих заблудшую овцу и всех грешников, призывая: придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, Я не наказывать вас буду, но Я успокою вас...». Христос, по мысли святого Иоанна Златоуста, приходит на смену пророку Илье. Не в суде, а в милосердии нуждается человечество, погрязшее в жестокости, разучившееся сострадать и любить. Может быть и нынешнее возвращение христиан к Ветхому Завету неслучайно? Оскудела любовь в тех, кто призван любить. Что остаётся Спасителю, как не Самому вернуть в мир то, без чего он не может жить - любовь, милосердие, кротость? Маран Афа! Гряди Господи!

Здравствуйте, это Варя Гладкая, управляющий редакцией Arzamas. Я пишу вам впервые. Дело в том, что очаровательная девушка на фотографии хорошо мне знакома. Это Эвелина Моисеевна Мерова — друг моей семьи и новая героиня проекта «Личный XX век». Мой дедушка подружился с Эвелиной еще подростком в послевоенном Ленинграде. Когда я была маленькой, среди многочисленных гостей, ужинавших у нас за дубовым столом под оранжевым абажуром, больше всех мне нравилась Эва. Во-первых, она была веселая и казалась очень счастливым человеком. Во-вторых, в ней чувствовалось что-то «не наше», иностранное. Такой эффект создавала не только особая манера говорить — едва уловимые, необычные интонации, — но и внешняя элегантность. Еще одна необычная деталь в облике Эвелины, которая привлекала внимание, — несколько чернильных циферок на предплечье. Однажды я спросила у бабушки, что это такое. Помню, как меня, еще ребенка, просто оглушил рассказ о судьбе другой маленькой девочки. Эвелина — чешская еврейка. В 11 лет она лишилась буквально всего: родного города, дома, школы, лучшего друга и даже любимой канарейки. Вместе с семьей Эвелину отправили из Праги в концентрационный лагерь Терезиенштадт, затем перевели в Аушвиц, а позже — в Штуттгоф. В лагерях погибла вся семья Эвелины. В 1945 году ее и других заключенных освободили советские войска. Эвелину эвакуировали в СССР, где ее удочерила семья ленинградского детского врача. Этим летом Филипп Дзядко навестил Эвелину в ее родной Праге. Туда она вернулась уже на пенсии, прожив долгую и интересную жизнь в Петербурге. Итогом двухдневной беседы стал этот проект. Я бы очень хотела, чтобы вы его послушали. Для меня вся жизнь Эвелины — это история об удивительном жизнелюбии и стойкости. А еще том, как человек оказывается больше исторического процесса. Некоторым из нас удается преодолеть самые вопиющие происки Зла, каким бы могущественным оно ни казалось. Эта мысль помогает мне изо дня в день. Слушайте рассказ Эвелины Меровой у нас на сайте и в «Радио Arzamas».

В июне я поехал на три дня в Прагу. Я нашел Ячменную улицу и встретился с Эвелиной. В ее маленькой квартире под крышей, с длинным балконом с видом на старый город. И записал рассказ, который предлагаю вам. Хотя это были часы, в которые я иногда просто не о чем не мог спрашивать, а мог только молчать или плакать, я вспоминаю эти дни как время подарка. Знаю, что сейчас, внутри войн и ужасов и тоски, особенно трудно смотреть что-то, требующее чего-то от нас. Но я думаю, что на вас встреча с Эвелиной Меровой подействует так же, как на меня. Память это сопротивление. Человек больше исторического процесса. Лучше всего об этом рассказывет Варя, благодаря которой и случился этот маленький фильм и эта встреча. Вот ее текст:

9 октября 2023 года. Так получилось, что я оказалось в эти дни рядом со своими близкими в Израиле. Во время объявленной войны . И чтобы дальше не было, скажу вам одно: всегда в минуты испытаний, «форс мажоров», понимаешь, как важна солидарность, любовь , дружеские слова, поэтому все вот эти посты про то, что надо делать так, а не этак, об этом сегодня можно говорить, а об этом нельзя, блины печь нельзя , про выборы в России говорить нельзя, говорить можно только про Израиль от и т. Д. - это все такое пустое и ненужное. Мир хрупок до невозможности. Сегодня ты купаешься в море, а завтра ты сидишь в бомбоубежище и твои близкие сходят с ума от страха. Поэтому , пожалуйста, перестаньте учить друг друга, как жить и что делать. Просто живите и говорите друзьям и близким важные слова. Любовь продолжает жизнь. А ненависть ведет к смерти.

Встретился с Игорем. Подарил ему картошку. А он мне - это стихотворение Кузмина. Пусть еще кого-то поддержит (и картошка и кроткий дух). «Декабрь морозит в небе розовом, Нетопленный мрачнеет дом. А мы, как Меншиков в Берёзове, Читаем Библию и ждём. И ждём чего? самим известно ли? Какой спасительной руки? Уж взбухнувшие пальцы треснули И развалились башмаки. Никто не говорит о Врангеле, Тупые протекают дни. На златокованном Архангеле Лишь млеют сладостно огни. Пошли нам крепкое терпение, И кроткий дух, и лёгкий сон, И милых книг святое чтение, И неизменный небосклон! Но если ангел скорбно склонится, Заплакав: «Это навсегда!» — Пусть упадет, как беззаконница, Меня водившая звезда. Нет, только в ссылке, только в ссылке мы, О, бедная моя любовь. Струями нежными, не пылкими, Родная согревает кровь, Окрашивает щеки розово, Не холоден минутный дом, И мы, как Меншиков в Берёзове, Читаем Библию и ждём». 8 декабря 1920

​​Дорогие друзья, в печать сдан «Дневник отчаявшегося» Фридриха Река-Маллечевена с послесловием Петера Чойка. Перевод с немецкого Альбины Бояркиной. Предисловие Н. А. Власова; второе послесловие Н. Л. Елисеева. В дневнике, записи в котором появлялись с мая 1936-го до ареста автора в октябре 1944 года, Фридрих Рек-Маллечевен с беспримерной остротой описывает варварство национал-социализма, предвидя неизбежный крах режима. Текст Река-Маллечевена, впервые опубликованный в 1947 году, стал наиболее известным его произведением и одним из самых важных документов гитлеровского периода. Дневник переведен на французский, голландский, английский, итальянский и испанский языки. Фридрих Рек-Маллечевен (1884–1945) — немецкий писатель, журналист. В 1944 году был помещен в концлагерь Дахау, где и погиб в феврале 1945 года. «Я пренебрегаю советами друзей и собираюсь спокойно работать над этими бумагами, которые однажды внесут свою лепту в историю нацизма. Так, я прячу каждую ночь в глухом лесу или в поле то, что однажды может расцвести буйным цветом, постоянно проверяя, не наблюдает ли кто-то за мной, постоянно меняя место. Вот так, друзья, мы и живем в это время. Представляете ли вы, покинувшие четыре года назад Германию, наше подполье и постоянную угрозу жизни из-за доноса любого истерика? Странно вспоминать о вас, странно иногда слышать ваш голос по радио, волны которого несутся через глубины океанов, из мира, давно закрытого для нас... странно заходить в места, где еще несколько лет назад мы общались с вами! Я скучаю по вам, скучаю, даже если вы были моими оппонентами и политическими противниками, как это было с большинством из вас (...) И все же в момент вашего возвращения и возобновления встреч вы уже не сможете полностью понять нас, ваших старых товарищей. Или вам действительно придется осознать, что бегство в цивилизацию было удобнее, чем пребывание на опасном форпосте, нелегальное существование под наблюдением, в варварстве... поймете ли вы, что значит жить столько лет с ненавистью в сердце, ложиться с ненавистью, видеть ненависть во сне и просыпаться с ненавистью утром — и все это в годы негарантированности твоих прав, без малейшего компромисса, без единого „хайль Гитлер“?» Перевод книги осуществлен при поддержке Гёте-Института.

Не трогай. Финал вчерашнего вечера Михаила Айзенберга в ДК Рассвет. Аплодисменты - еще несколько минут. Какой-то грандиозный был вечер, видимо, исторический. И финальная кода. Радуюсь и завидую всем, кто там был (полное видео - тут). Вот это стихотворение. Будет тем самым тулупчиком. * * * Вот одна большая идёт зима, а за ней другая, не лучше той. И хозяин льна, господин зерна говорит про тяжёлые времена прямо-таки с хозяйственной прямотой. Говорит, что и всходы за рядом ряд на удачу выросли, вкривь и вкось, словно сонный сеятель наугад там зерно разбрасывал, как пришлось. Этот мир, дичающий на глазах, берегли наша кротость и наша злость. На домашних взвешивали весах, что осталось и что нам не удалось. Берегли как одежду на каждый день, как одно обещание на устах. Потому всегда уходили в тень. Нелегко нас в тёмных искать местах. Мы природный слух Мы одно из двух на краю пустом (объясню потом) Мы подземный пласт Мы болотный газ Мы древесный уголь Не трогай нас

Контекстная реклама с глубоким пониманием контекста. Даша показала

​​Михаил Айзенберг читает свои стихи последних лет — в эту пятницу, 23 июня, в ДК Рассвет! Вход свободный по регистрации. А тем, кто не успеет на вечер (и всем остальным!), напоминаем о нашем проекте «Автор среди нас» — в нем Михаил Натанович тоже читает свои стихотворения.

Уже завтра! Радуюсь за тех, кто сможет придти, видеть и слышать и быть рядом

«Люблю все то, что людям кажется промежуточным (идти солнечным утром на работу, посмотреть на закат, "посидеть спокойно"…) и потому неважным, но которое одно, мне кажется, и есть та щель, через которую светит таинственный луч» (из «Дневника» Шмемана)

Книга «Радио Мартын» — это как если сжать в zip архив все чувства и переживания нескольких последних лет. Ты всё еще помнишь юношеские обещания и мечты, но двери уже закрываются, растет количество «нельзя», запреты доучивают тебя выученной беспомощности, и к 2022 году ты одинок, обессмыслен, безнадежен. «Раньше каждый четверг здесь стояли мужчины и женщины, молча державшие плакаты против войны, репрессий и пыток в Чечне, несмотря на то что по радио сообщили, что войны и пыток нет, и президент объявил, что Грозный – второй Париж… Стоят ларьки в пряниками, пивом и пластмассовым оружием с рыжими пульками. Стоят экраны с видео из горячек точек по всему миру, в которых воюет Россия. Стоят черные фонари на треногах, они похожи на плахи». Но психика всё еще ищет, куда бы прибиться, пристроиться, где есть та структура, в которой мир собирается обратно в живое. Так герой книги Мартын попадает в группу «изумрудных», хрупкое сообщество идеалистов без патетики, которые пытаются прорваться в эфир трех оставшихся официальных радиостанций, чтобы партизанским способом включить совсем другие истории – песни Мамонова, статьи из словаря Даля, кусочки из Робин Гуда, списки расстрелянных в 30-е годы. Они по ночам совершают вылазки, чтобы распилить бесконечные шлагбаумы и заборы, или подбрасывают в почтовые ящики любое «настоящее» из прошлого – цитаты от Матфея («увижу, когда поверю»), открытки, стихи. Но это – мизер, это даже сложно назвать надеждой, но они продолжают держать караул в своей тайной радиолаборатории, надеясь, что в любой момент прорвутся в эфир, а пока бесконечно читают по очереди старые письма и стихи: «Я думаю, мы поставим все стихи на свете. Самое важное: мы создадим защитный звуковой купол, под которым люди снова станут собой». Мартын во время пожара в отделении почты случайно спасает связку старых писем (1910-е, 1930-е годы), и не понимает, зачем они ему, как с ними поступить, постепенно вступая в наследство: «Письмо меня оглушило. То ли мне оно было написано, то ли я его написал». Вполне бессмысленно, но почти по Дон-Кихотски он начинает разносить недоставленные десятилетиями письма по указанным адресам, а тексты этих писем незаметно становятся важными слоями сюжета книги: «работою занят целый день, поэтому время летит поразительно быстро. Что с особенным удовлетворением я отмечаю. Соловки, 1935 г.». На фоне жестокой бессмысленности того, что окружает героев в новой Москве, когда «люди выстраиваются в парад мертвых вещей», только такие письма от неизвестных героев, где одно «нрзб» накладывается на другое, становятся настоящим воздухом. «Радио, которое мы делаем, - это разговор, единственный, который теперь возможен. И хорошо, что он пиратский, случайный… Хорошо, что у нас то твои письма, то лекция Зализняка… Это просто воздух, жизнь, которую мы воруем». Книгу я читала очень долго, наслаждаясь языком (привет Саше Соколову), богатым и глубоким. Чем ближе к концу, сжималась диафрагма, но вдруг появилось вполне булгаковское желанное разрешение от напряженного доминантсептаккорда – в волшебную победу добра над злом. Но это только книга, но Радио существует и хочется продолжать верить.

Спасибо! 🤍

«И последний вопрос, раз уж нам приходится вести этот диалог в трудные времена: не могли бы вы рассказать, из каких важных для вас текстов или не-текстов, следуя каким человеческим примерам, вы добываете сегодня стимулы к тому, чтобы жить и не отчаиваться? Перечитываете ли кого-нибудь с особенным вниманием и благодарностью или, наоборот, спасает чтение нового и неизведанного? – Я весь год читаю и перечитываю «Дневники» Шмемана. Например, его слова о радости. Стимулы дают люди – люди прошлого и наши современники, по обе стороны границ. Моя семья. Мои коллеги по Arzamas, наши авторы. Адвокаты, правозащитники, кочегары как Владимир Румянцев, учителя, поэты, пекари. Очень много разных способов. Художники – картины Георгия Тотибадзе, например. Вы видели его «Райский сад»? С ним не страшно, с ним «ад, где твое жало?». Люди, уже только своим существованием согревающие климат. Галина Наринская, Наум Клейман. И первооткрыватели, как например, мой друг, очень мужественный человек Андрей Курилкин, создающий красивые и вечные, необходимые вещи. Люди, меняющие климат. Да, очень правильное слово вы сказали – помогает вообще благодарность. Благодарность тем, кто изнутри отчаяния, боли, вины, растерянности, находит возможность что-то делать – каждый в меру своих сил, никто другой не знает эту меру. Таких людей много, их больше, чем кажется. Помогать другим. Снова помогать другим. Не пускать зло хотя бы в себя. Не отчаиваться. Это трудно. И именно так случаются перемены, случаются «внимание» и «начало», именно так зло отступает, проигрывает. Хотя кому-то кажется – ну это выдумки, это какая-то фантастическая литература. Нет, это самая настоящая правда. Я знаю, я об этом написал книжку. Все так и будет». Поговорили с Ольгой Баллой (весь разговор здесь) о разных таинственных вещах, спасибо!

Я и прежде не умел, а сейчас не вижу дня, когда писать о своих делах уместно. Но это не совсем о делах. Я писал «Радио Мартын», и это помогало мне. Теперь иногда мне говорят, что он пригодился. И если бы я раньше знал, как это важно, что реакция это как будто кто-то в темноте взял за руку, я бы чаще говорил бы авторам про их сочинения. Вышло две новых роскошных рецензии. Тексты не совсем про меня, и хочу, чтобы «Мартына» читали. Поэтому расскажу. Первая - рецензия Ольги Баллы. С классным названием «Это письмо каждому». Которая поразила меня - тем, какого внимательного и щедрого читателя выпало счастье встретить. Вот некоторые фразы. Спасибо! «Если бы вдруг кто-то спросил меня, какое качество этого текста видится мне наиболее ярко выраженным или первым бросающимся в глаза, я бы сказала — многоголосость — притом многоуровневая, фонетическая, акустическая объёмность. Если искать броских определений, «Радио Мартын» можно назвать акустическим романом. У главного его героя, Мартына, со слухом собственные прихотливые отношения: его проблемы со слышанием — антиглухота. Он гиперчувствителен, слышит неслышное для других. Здесь вообще многое строится вокруг темы слуха, слышимости, возможности, умения и готовности слышать — в смысле как прямом, так и переносном — в значении чуткости, понимания. (Кстати, в отношении этого последнего здесь сказано много тонкого, например: «Не понимать важно, так становишься внимательным». Это как раз о выходе из инерций — работу такого выхода и совершает роман в целом). Это роман ещё и о непрерывности — поддерживаемых усилием — человеческих связей. Чтобы быть адекватно понятой, эта динамическая, звучащая антропология должна быть непосредственно пережитой — как личный чувственный (акустический!) опыт. Такой чувственный опыт и устраивает читателю автор. Тут речь и о предметах принципиально более глубоких: о споре сил жизни с силами смерти, о сопротивлении живого — мёртвому и мертвящему (в том числе и в их вариантах: о противостоянии настоящего и искусственного / фальшивого, истинного и ложного. — Вот за живое, настоящее, истинное представительствует в романе как, с одной стороны, неправильный, нескладный неудачник Мартын и его тоже весьма неформатные соратники по «Радио NN», так, с другой, и голоса отправителей писем, которые Мартын вопреки всем здравым смыслам разносит: голоса из первой половины XX века, из совсем другого исторического состояния. Представительствует за жизнь и подлинность, кстати, ещё и та мировая культура, до энциклопедии которой, как мы уже заметили, роман при ближайшем рассмотрении стремительно разрастается. Социальная несвобода тоску по ней, как давно замечено, обостряет особенно: самим фактом своего существования мировая, несводимая к одному знаменателю культура превращается в форму протеста. Так и здесь)». Весь текст Ольгы Баллы «Радио Мартын» в Букмейте

«Учинил дебош, ударив по лицу двух работников милиции, сопровождая его выкриками: "Вот вам, щенки, от Сахарова"». В день рождения Андрея Сахарова публикуем отрывок из книги о том, как за ним следил КГБ — про поддержку политзаключенных и потасовки в судах. Спецслужбы много лет отслеживал каждый шаг нобелевского лауреата: в его квартире была прослушка, а председатель КГБ Юрий Андропов в своих донесениях в ЦК КПСС цитировал рукописи, работу над которыми Сахаров еще не закончил, и его разговоры с 14-летним сыном за уроками. Все эти документы собраны в книге «Объект наблюдения. КГБ против Сахарова». «Медиазона» публикует несколько из них — о том, как Сахаров и его жена Елена Боннер в середине 1970-х ходили на процессы над правозащитниками: Мустафой Джемилевым — одним из лидеров движения за возвращение депортированных крымских татар на родину, Андреем Твердохлебовым — физиком-ядерщиком и основателем советской секции Amnesty International, Юрием Орлов — физиком-ядерщиком и основателем Московской Хельсинкской группы. https://zona.media/article/2023/05/20/sakharov Не работает ссылка? Читайте здесь.

Держал в руках эту потрясающе красивую книгу. Рассекреченные документы: жизнь Сахарова с точки зрения наблюдавших за ним КГБшников. Книга уже стала бешеной редкостью, но тут ее можно почитать!

Читаю записки Лидии Гинзбург, вот эти слова из 1920-х как будто бы об уехавших и оставшихся: «Как странно, что мы с вами так редко встречаемся и так часто расстаемся. (Из письма.)»

Несколько месяцев назад мы говорили с Еленой Ефрос. Это мама Жени Беркович. Елена - настоящая подвижница. Несколько лет назад она придумала потрясающую историю «Сказки для политзаключенных». Вместе с несколькими активистами Елена уже много лет переписывается с политическими арестантами, что потрясающе скрашивает их жизнь за решеткой. Послушайте! https://youtu.be/c6IDAeEmE7Y

И я так думаю. «Вдруг непонятно откуда приходит спасение». И я в это верю, вместе с Бобеоби и великанами. Нам необходимо в это верить, это вопрос душевного выживания. Чтобы не засохнуть, не остолбенеть, не развалится сердцем под ежедневными ударами. Пусть знание об этом свете даст сил. Мария Степанова пишет: «Единственное, на что у меня сейчас получается надеяться, это чудо. Иногда в самых безнадежных ситуациях, когда кажется, что все кончено, все потеряно, выхода нет, вдруг непонятно откуда приходит спасение, происходит поворот и брезжит как какой-то свет». Спасибо! За этими словами, которыми и я думаю постоянно, слышу два стихотворения и одну фразу. Фраза - «мы должны помогать чуду, работать на его приближение». А стихи - Бродский: Пустота. Но при мысли о ней видишь вдруг как бы свет ниоткуда. Знал бы Ирод, что чем он сильней, тем верней, неизбежнее чудо. И второе стихотворение - Айзенберг. Свет какой-то из ничего. * * * Каждая ночь держит привычной хваткой, где б ни застала. И за её подкладкой мелкие бесы меряются чинами, где бы ни жили, где бы ни ночевали.   Окна сигналят о небольшом достатке, старые рамы с ворами играют в прятки, и ни на чём держится крестовина.   Вечная ночь тоже непредставима. Всё же и там слышится шаг нетварный и вдалеке топот враждебных армий   рваный какой-то крик лунный как будто блик или там где совсем черно свет какой-то из ничего. Пусть все это будет нашим спасительным куполом. И будет чудо.

113. А это я. 114. А это я в трусах и в майке. 115. А это я в трусах и в майке под одеялом с головой. 116. А это я в трусах и в майке под одеялом с головой бегу по солнечной лужайке. 117. А это я в трусах и в майке под одеялом с головой бегу по солнечной лужайке, и мой сурок со мной. 118. И мой сурок со мной. 119. (Уходит) Лев Рубинштейн, один из важнейших поэтов московского концептуализма, читает свои стихи в проекте «Автор среди нас».

И снова и всегда в первый раз, Лазарь вставай!

Сегодня прошли обыски у сотрудников общества «Мемориал» (признано иностранным агентом), лауреатов Нобелевской премии. Это наши друзья, и мы гордимся, что сделали вместе несколько проектов. Вот они: «Право на память»: премьера фильма об Арсении Рогинском Курс Александр Даниэля «Человек против СССР» 10 вопросов о Сандармохе (18+) Зубы, крысы и свобода: что снилось советским заключенным (18+) Зашифрованный дневник школьника сталинской эпохи 8 вопросов о Катыни И еще один, наш любимый. Первый день на свободе: переживания репрессированных, только что вышедших из лагерей (18+) 💪👐

"Мемориал" - одна из самых важных организаций, которая когда-либо была создана в России. При этом своим существованием и деятельностью она доказывает: не нужен регистрационный номер, егрюл, даже здание необязательно нужно - когда в основе забота о сохранении памяти. Так хочется властям эту память стирать, оставлять только славные или как бы славные страницы истории, но "Мемориал" и "мемориальцы" упорно и настойчивое доказывают: только сохраняя память о черных страницах, можно писать новые страницы, светлые. Сегодня на "Мемориал" и "мемориальцев" новая атака. Ее, как и прошлые, они выдержат. А мы вечером хотим показать фильм Кости Гольденцвайга, который он снимал про "Мемориал" почти два года назад, когда организацию "ликвидировали" в суде. После этого многое произошло, но фильм по-прежнему актуален, посмотрите обязательно.

Мы уезжали год назад и собирались быстро. Я почти механически взял несколько фотографий. Чтобы в новом доме, где бы и когда бы он ни был, они были с нами. Среди них есть черно белый снимок - улыбающаяся девушка, Зоя Светова, моя любимая ее фотография. Совсем скоро у неё родится первый сын, из-за которого она откажется от карьеры актрисы, но станет автором такой жизни, которая фильма. А она - его героиня. В 1985 году советская власть арестовала и проговорила ее отца, Феликса Светова. Когда он читал свое последнее слово на суде, Зоя договорилась со своим мужем: она запомнит первую часть речи, а он вторую. Чтобы сохранить слова отца: ведь всем кажется: они его больше вряд ли увидят. Тогда она работала учительницей французского. Скоро она станет журналистом. А еще позже, в двухтысячные, начнет заниматься правозащитной журналистикой. Ее телефон будет звонить ежечасно. Это осужденные со всей страны звонят ей, чтобы рассказать свою историю и попросить о помощи. Она станет писать о них, рассказывать о невинно осужденных, брать интервью у их матерей, у них самих. Еще позже она войдет в Общественную наблюдательную комиссию Москвы – восемь лет, пока не кончился ее срок работы, который власти отказались продлевать, она ходит с коллегами по тюрьмам, говорит с заключенными, борется за их права. Находит им адвокатов. Кричит, где только может о положении дел в тюремной и судебной системах. Сидит под дверьми чиновников, добиваясь пересмотра дел. Однажды она услышит историю Зары Муртазалиевой. И ее жизнь снова изменится. Несколько лет Зоя будет бороться за свободу и жизнь незнакомой ей девушки. Когда Зара выйдет на свободу, выйдет книга Зои Световой – документальный роман «Признать невиновного виновным». О судьбе Зары и о судьбе ученого Игоря Сутягина, о продажных судьях, о стране, в которой мы живем. О нравственных проблемах и пути современного человека, «отягощенного всеми бедами этого мира - всем, чем тяготит его современный мир». Вы знаете, Зоя Светова - всегда очень страстная, она антоним слову «равнодушие». Это качество чуть издалека нас поражает, но если оно твоё, с ним очень нелегко жить, наверное. От него устаёшь - ведь ты всегда держишь внимание, деятельное внимание на другом человеке. Мы виделись с мамой три дня назад - она приехала ко мне в Армению. Мне показалось, что ты не утратив эту особенность - деятельного внимания к другому - стала спокойнее, я подумал про слово прозрачность. Я очень хочу, чтобы тебе было всегда интересно и чтобы твоя вера в лучшее в людях и надежда на лучшее в мире не иссякли, надеюсь, что ты не устанешь. А любовь - она никогда не перестаёт, она с тобой всегда. Помнишь, как там поётся в той песне?

Третий сезон!

Этой зимой вышла книга, которая нам нужна. Вернее, две книги под одной обложкой. Феликс Светов «Опыт биографии» и Зоя Светова «Невиновные». Это случилось благодаря необыкновенному издателю и редактору Ирине Кравцовой и ее фантастическому «Издательству Ивана Лимбаха». Я буду очень рад, если Вы купите эту книгу. Она нам нужна. Почему - я написал в предисловии к ней. Вот его фрагмент. «Почему эти две книги – «Опыт биографии» и чуть переработанные «Невиновные» – выходят под одной обложкой в 2022 году? Их многое объединяет. И фамилии авторов: Световы. Отец и дочь. Как будто перекличка между родными людьми. И темы: поиск способов остаться собой в несвободной стране. И написанный в четыре руки портрет страны – с 1920-х по 2010-е. И то, что эти книги – помогают понять страну: что она такое. Время меняет книги. Люди читают их заново изнутри своего биографического опыта. В черном 2022 году обе книги читаются как написанные сегодня. И как одна общая книга. Расстрел отца Светова и срок в лагере для его матери, невинно осужденные люди, загубленные судьбы, несправедливость, кричащая из всех щелей. «Русский мир» – бессмысленный и беспощадный: что при Сталине, что при Путине уничтожающий в человеке человеческое, отнимающий у людей и страны будущее. Но есть у этих книг еще одна общая черта. И я думаю, она главная. Поэтому в год двадцатилетия со дня смерти Феликса Светова и десятилетия с первой публикации книги Зои Световой они выходят вместе. У этих книг есть общая нота. Какая? Надежды что ли. Несмотря ни на что. Это о жизни, побеждающей неизвестным науке способом. Книги, написанные людьми такой силы, которая из зала суда позволяет сказать «я прожил счастливую жизнь». Этот опыт свободных биографий и тайных знаний нужны нам сегодня как никогда. Ведь у Зои Световой, моей мамы, и у Феликса Светова, моего деда, не получается делать что-либо, лишенное надежды. Всегда какой-то свет светлеет в том, что они рассказывают. Феликс Светов провел в ссылке меньше, чем отмеренный ему срок, выписанный нынешним председателем Верховного суда за антисоветскую деятельность. В день приговора, когда вокруг было черно, когда было черное время, кто мог увидеть: меньше чем через полтора года Феликса Светова и его жену Зою Крахмальникову вся семья и друзья будут встречать из ссылки – с цветами в аэропорту. Кто мог знать: после своего «последнего слова» Феликс Светов будет жить еще 27 красивых лет, он увидит внуков, напишет новые книги, снова будет влюблен. Кто мог увидеть в тот день: его дочь, сквозь слезы запоминающая наизусть «прощальное слово», напишет книгу, которая продолжит дело ее отца, человека, умеющего быть счастливым вопреки всему. И продолжится разговор с ним – о любимой несмотря ни на что стране, о выборе и о свободе. О пути человека, отягощенного всеми бедами современного мира, и о надежде. Кто мог увидеть? И перекличка жива. Филипп Дзядко».