Nalmes

Здесь верно отмечается важный момент: человек, не привязанный к тому или иному национальному государству, он как бы не считается полноценным человеком в рамках современной мировой политической системы. Другой очевидный пример этого - палестинцы. Естественно, эта концептуализация существует сугубо в рамках современных представлений о государстве и не имеет полноценных эквивалентов в предмодерновых обществах, включая исламское. С исламской точки зрения, наличие паспорта не делает человека более или менее моральным существом. В плоскости исторической литературы вспоминается книга американского историка Алана Тэйлора, в которой он упоминает, что во время американской войны с Британией за независимость британские власти считали американских военнопленных урожденными подданными короны, в то время как американцы заявляли, что таковыми не являются, а являются гражданами зарождающейся американской республики. То есть, фактически, это был один народ, но часть его стала мыслить себя принципиально новым образом — сквозь призму национализма.

Я о чем твержу каждый раз: пустить мужское сердце, не упиваться, надевая кандалы привязанности к миру [будь то через тебя или всякое другое] на его душу. Он куда больше побед принесёт, усладивших твое же сердце, устремляясь к свободе духа и воинствуя в своих битвах [будь они возвышенны]. Восхитительный (как происходящий от chytiti, хватать; хватающий сердце, внимание, уважение) мужчина открывает женщине всякие углы своей души, когда она — не его ориентир или воздвигнутое божество, а соратник, хранящий верность общему пути, не позволяющий его духу сгинуть с него. Быть с мужчиной, продавшим душу, — быть с рабом. Достойные достойным. Свободные свободным.

Вспомнила эти слова Мавроди, тут можно взять за пример две детали: При несоответствии внутреннего мерила морали и внешнего социального человек ускользает от как такового наказания, даже подвергаясь ему, ибо ментально он свободен. Так, имея некоторую обособленность от матричной оценки, чувство стыда вызывается в человеке труднее, ведь то, что находится не на уровне его личного понимания о достоинстве, славе, подвиге, не может обрушить его в это чувство — оно никак не попадает в позицию оценивающего или судьи. Разница моральных критериев и масштабов. Это как трудно судить человека дел государственного и всякого масштабного действия так же, как судят рядового. Разный масштаб требует разного подхода к ошибкам. Поэтому мораль каждого будет лежать на разных уровнях, но будут те, чье устройство внутренней оценки и чувства вины будет устроено куда сложнее.

И так получается при наличии внутренней моральной шкалы, окрашенной эмоциональным: от нормального до низкоморального. Что есть упадок личностный, а где её линия нормальности. И мерило этого «плохо» по большей части индивидуально сформировано. В меньшей мере зависимо от внешних оценок. Поэтому попадая самолично под собственный же суд, редко будут приняты помилования извне. Тут своя система, своя специфика закона и расплаты. Но так как человек взаимодействует с социумом и находится в реальности, ему необходимы рычаги как раз внешних событий, организовавших бы внутренний приговор и искупивших бы чувство вины — щекочущее осознание, преследующее человека, о том, что он сделал что-то неверно, за что должен получить наказание, ведь такое описание реальности было им получено. Так мозг начинает провоцировать события, вводящие его в обстоятельства, реализующие наказание за внутреннее ощущение вины. Это программа. А большинство склонны реализовывать программы, данные большинству. Отсюда бывает и то, что мы зовём бумерангом или справедливостью. От наказания Господа не уйти. Но порой люди устраивают себе самосуд ещё раньше.

Внутренний приговор не подлежит внешней отмене.

Порой человек впадает в несчастье, посягнув на что-то нагло и беспринципно, но как занимательно, что организатором этих бед становится он сам [не столько внешнее веяние судьбы], а именно, — внутреннее чувство вины. Его можно не признавать, не поднимать на поверхность, но неосознанно вести себя на расправу, на получение наказания, вынесение негласного приговора будь даже за другое несуществующее обвинение, ведь это именно то, чего так желает [ожидает] что-то таящееся внутри него — нечто, что мнит он правильным порядком вещей.

В этом есть искусство — устанавливать слово [термин] в том месте, в котором оно должно быть, не обессмысливая сказанное и не извращая это слово неподобающим ему включением в текст. Работать с тем, чтобы выдерживать смыслы слов. Это искусство и оно требует совершенствования. Порой через отсечение [лишнего в изъяснениях] и упрощение своих речей ради оттачивания до идеала понимания соотношения слов и смыслов.

Хуже того, многие люди не хотят по-настоящему думать. Они ищут только лозунгов и повиновения. Они не спрашивают, а если отвечают, то разве что повторением заученных фраз. Они умеют только повиноваться, не проверять, не понимать, и поэтому их нельзя убедить. Как говорить с людьми, которые отстраняются там, где надо проверять и думать и где люди идут к своей самостоятельности через понимание и убеждение! Карл Ясперс

Период примерно с 16 до 18 лет практически весь у меня был посвящен ревизии своих мыслей. «Так, этого здесь быть не должно, а это еще что такое, а это-то как здесь оказалось?». Просто вычищал весь мусор, все, что не соответствовало моим реальным убеждениям, но каким-то образом оказалось внутри моей головы. Процесс довольно трудоемкий и даже болезненный. За многое не получается ухватиться, так как матрица засела очень глубоко за те годы, что был в спячке. Эти матричные установки кажутся естественными как воздух, как 2х2=4, как то, что солнце встает на востоке. Обнаружить в себе очень трудно, и еще труднее дифференцировать себя от этого. Но мало помалу успехи стали более видимыми. По сути, за это время я себя заново перепрошил. Как по формуле шахады. Первая часть — отрицание, вторая — утверждение. Сначала очистка пьедестала от всего, что его недостойна, а затем — манифестация самого главного.