Redroom Text

Как вам факт, что в 1990 году исламские фундаменталисты чуть было не захватили власть в небольшом государстве НА КАРИБАХ? В Тринидаде и Тобаго Боевики исламистской группировки Джамаат аль-Муслимин захватили здание правительства, телевышку и взяли премьера Робинсона в заложники. А их лидер Ясин Абу Бакр объявил себя новым президентом. Правда, всё закончилось ничем – исламистов никто не поддержал, и после шести дней боёв они были вынуждены сдаться. Акция, правда, всё равно унесла жизни 24 человек. Но интересны тут не сами события, а то, откуда вообще, у побережья Венесуэлы взялись исламисты? Да ещё настолько сильные? Да ещё в начале 90х, раньше, чем исламисты пришли к власти в Афганистане, например. Когда Британская империя в 1834 году отменила рабство, встал вопрос, кем заменить чернокожих рабов на сахарных плантациях. И решение было найдено - набирать гастарбайтеров из Индии. В результате сейчас треть населения Тринидада и Тобаго это потомки индийских мигрантов. Как и во всем карибском регионе. Индийские мигранты есть везде, от Ямайки до Белиза. Но Тринидад, Гайана и Суринам это вообще страшный сон скинхеда, там потомки мигрантов из Азии там давно стали доминирующей группой по отношению и к белому, и к чёрному населению. По большей части индийцы Тринидада это правда индуисты. Но среди них есть и примерно 5 процентов мусульман. И этого оказалось достаточно, чтобы мечети в Порт-оф-Спейне стали обыденностью. Поверх этого наложились и интересные тенденции в чёрном национализме, когда активисты борьбы за права темнокожих переходили в ислам, потому что христианство это религия угнетателей. Про Мухаммеда Али, думаю, все знают. Так что группировка Джамаат аль-Муслимин состояла из чернокожих мусульман. А Ясин Абу Бакр при рождении звался Ленноксом Филипом. Кстати, бывший соратник Каддафи. В общем всё просто. В бедном, коррумпированном обществе, где доверия к власти немного, зачастую возникает ситуация, что всякие группировки на местах популярнее правительства. Просто потому, что чёткие пацаны поддерживают какой-то порядок на улице. Исламисты из Джамаата, например, боролись с наркомафией, чего коррумпированная тринидадская полиция не делала. В итоге в один момент исламисты стали важной оппозиционной силой и с 1988 года власти Тринидада начали против них волну репрессий. Ну а дальше вот.. Интересно, что сдались участники мятежа под условие амнистии. И власти это обещание выполнили. Лично Абу Бакр отсидел два года и вышел на свободу. Сейчас ему уже под 80, и это вполне себе респектабельный политик, давно отошедший от радикализма.

И еще немного про средневековые технологии, ведь деле, одним топором всё не ограничилось. В XI веке появился ещё колёсный плуг с вертикальным ножом и железным лемехом, который переворачивал пласт земли. Ну то есть позволял пахать землю глубже и распахивать те земли, которые в античные времена были бы недоступны. И в том же XI веке окончательно современный вид приобрела коса. Если римляне урожай снимали серпом, то в Средневековье начали косить. А это, как понимает любой, у кого есть дача, намного удобнее. Особенно после того, как в том самом XI веке появилась перекладина. Оба этих изобретения, плюс новые удобрения, плюс конская упряжь (насколько садомазохистским был способ запрягания лошадей у римлян это отдельная история) —можно сказать, что в районе 1000 года случилось нечто, похожее по масштабу на Зелёную революцию ХХ века. Появилось трёхпольное земледелие, когда один участок земли всегда остаётся под паром и отдыхает. Сажать стали больше, есть стали сытнее. В результате в XI-XII веках резко начало расти население Европы. А без этого не представить ни экономический рост, ни урбанизацию с коммунальной революцией, ни Высокое Средневековье.

Часто видел рассуждения, будто в Средние века технический прогресс стоял на месте. И что условный средневековый крестьянин жил и умирал как его деды и прадеды, занимаясь “привычными делами”. Отчасти так и было, но это вопрос оптики. Да, прогресс в среднем двигался медленнее, но двигался! Например, именно где-то на грани Раннего и Высокого Средневековья появилось такое чудо техники, как топор. В смысле, да, “топор” в смысле рубила это одно из самых древних изобретений человечества. Но выглядел он не совсем, как современный топор. У первых топоров даже не было рукояти. Потом долгое время топор вставлялся в рукоять. Были кельты, которые насаживались на изогнутое топорище (примерно как лопата). И только где-то в IX-XI веках топор стал тем, каким стал сейчас. Лезвие из железной пластинки, которая в горячем состоянии перегибалась пополам и в таком виде насаживалась на топорище. Само топорище стало изогнутой формы, чтобы слабее была отдача при работе. Наконец, начали использовать качественное железо. Родился технологический шедевр, который, как видите, уже почти 1000 лет не меняется. Что это значило на практике? Что теперь рубить лес стало легко и приятно. И двигавшаяся на восток католическая европейская цивилизация на своём пути массово рубила не только язычников, но и леса. В результате знаменитый Герцинский лес, описанный Тацитом, страшную чащобу, которая тянулась от имперского лимеса до самого края Ойкумены, полностью свели за несколько столетий. И уже к XIV веку европейским государям пришлось запрещать вырубку леса. Причины хорошо видны на картинке выше.

Как технологический процесс кормит левиафана? В 1836 году немец Иоганн фон Дрейзе придумал унитарный патрон – в нем уже заранее была упакована и пуля, и порох. Изначально гильзы делали из бумаги, но в 1860-е в США и Великобритании их начали производить из металла. Это было гениальным изобретением. Такие патроны позволили перейти к оружию, которое можно заряжать лёжа – казнозарядному. Сразу баффнулась скорострельность и много чего еще. Но был нюанс. Старые дульнозарядные мушкеты были просты в изготовлении. Как выглядел кремнёвый мушкет XVIII века? Достаточно простая конструкция – ствол, который мог изготовить даже опытный деревенский кузнец и замок, работавший по принципу всем известного кресала. Я как-то уже писал в одном из старых постов, что во время Кавказской войны горцы Дагестана обеспечивали себя огнестрелом сами. Причём, если вы в школе читали “Героя нашего времени”, то можете помнить, что качество подобных пистолетов Made in Aul оценивалось российскими военными как “конечно, похуже нашего, но сойдёт”. Не было проблем и с боеприпасами. Свинцовые пули даже в европейских армиях солдаты лили себе самостоятельно. Чёрный порох, после того, как его рецепт стал общеизвестным, был тоже, достаточно доступен в изготовлении. Проблема была разве что в добыче селитры. Результат — доступное оружие. Случай горцев Шамиля не уникален. Например, донские казаки обеспечивали себя порохом сами до середины XVII века, пока не приняли подданство Москвы. Или вот посмотрите ролик про маори. В общем, кремнёвое ружьё вполне себе было оружием свободного человека. А вот унитарные патроны уже в партизанском лагере или на Сечи не сварганишь. Для производства такого типа боеприпасов нужны производственные мощности и производственные линии. Которые может дать только актор уровня государства или крупной корпорации, скажем. У упомянутых донских казаков в 1918 году были просто адские проблемы с боеприпасами. Потому что мощностей Дона хватало только на то, чтобы выдавать по 25 патронов на бойца в день (это очень мало, да). И вроде бы в эту логическую цепочку “усложнение технологии => усиление централизирующих сил” можно было бы легко запихнуть вообще всю историю человечества. В конце-концов, заточить острую палку точно было проще, чем выковать ей наконечник из стали, но есть парочка контраргументов. Во-первых, большинство технологий и средств ее производства по мере масштабирования дешевеют и становятся доступнее. Во-вторых, не всегда развитие технологий сопряжено с увеличением потребностей в их производстве – нередко наоборот рождаются более дешевые решения. И вот уже трехкопеечные собранные на коленке в пустыне дроны заставляют серьезных дядь с погонами пересматривать свои представления о войне. Но это другая история.

"В XIII—XIV веках Новгород был больше Парижа в 22 раза" Вот где это они берут и как себе представляют? По имеющимся данным в Париже в XII—XIII веках проживало от 50 до 100 тыс. человек, в XIV в. — уже более 200 тыс. В средневековом Новгороде максимальную численность населения оценивают в 40 тыс. человек. А ещё серьёзное издание. Проверить-то просто. https://www.kommersant.ru/doc/6634377

Как портрет человека, буквально запрещавшего хиджабы, оказался в квартирах религиозных консерваторов

Как то пропустил эту любопытную статью турецкого журналиста Рагыпа Сойлу о том, как турецкие консерваторы (на примере его семейной истории) окончательно примирились с наследием Мустафы Кемаля. Естественно, с Ататюрком в определенной интерпретации. Оказывается, Сойлу - правнук Ахмеда Кутри Эфенди, одного из первых имамов, членов СНР. "Мать моего отца вошла в местную политику под знаменем Эрбакана и продолжала проповедовать и призывать избирателей голосовать за него. После военного переворота 1980 года, когда Эрбакану запретили заниматься политикой, они проголосовали за Тургута Озала, представителя неолиберальной политики. В конце концов они перешли к Реджепу Тайипу Эрдогану, мэру Стамбула, который устранил хронические проблемы инфраструктуры... включая качество воды, утилизацию отходов и очистку Золотого Рога, естественной гавани Стамбула. Моя бабушка, ярая сторонница Эрбакана, также перешла в партию Эрдогана в 2001 году, утверждая, что Эрбакан слишком стар и не сможет адаптироваться к времени. В то время Эрдоган агитировал за многие вещи, которые большинство консерваторов и исламистов с трудом могли бы одобрить. Он поддерживал неолиберальную и ортодоксальную денежно-кредитную политику и представлял себя проевропейским политиком, который был открыт для переговоров с США и Израилем . Он был против военной опеки и был согласен с тем, что частные университеты открывают ЛГБТ-клубы. Так почему же многие откликнулись на его призыв? Одним из ответов может быть то, что Эрдоган резко критиковал наследие Ататюрка. Он никогда не упоминал его по имени, но неоднократно критиковал однопартийное правление НРП, организацию и борьбу с восстанием в Дерсиме , в результате которого погибли тысячи курдских алевитов, а также другие противоречивые шаги, которые он предпринял в 1920-х и 30-х годах. Но в последние годы в консервативной политике Турции произошел настоящий сдвиг... Каждый год дебаты вокруг реформ Ататюрка доходили до такой степени, что Эрдоган и его партия публично и громко отмечали турецкое государство и вклад Ататюрка. Поскольку религиозным консерваторам удалось отменить более драконовскую секуляристскую политику Ататюрка, включая запрет на ношение хиджаба в государственных школах и религиозное образование в молодом возрасте, они тем больше были готовы принять его как националистического героя. Те же консерваторы, в том числе ярые исламисты, которые когда-то считали его спасителем с некоторыми недостатками, теперь называют его лидером-новатором и освободителем. Предпочтительным почетным обращением Эрдогана является «Гази», религиозный термин для обозначения святого воина, который был присвоен Ататюрку парламентом в 1921 году за победу в войне против захватчиков. Несмотря на некоторые голоса несогласных, Эрдоган и его партия, похоже, примирились с наследием Ататюрка. Его помнят как основателя страны, но не так, как хотелось бы многим убежденным кемалистам, а как символ турецкого национализма и модернизма." https://www.middleeasteye.net/opinion/turkey-100-erdogan-made-family-embrace-ataturk-legacy-how

В позапрошлом году наткнулся на интересную статью. Что в современной войне умирает сама концепция униформы, как мы её знали последние 300 лет. Что вообще такое униформа? Долгое время ее как таковой не было. Конечно, у личных дружин феодалов была традиция носить поверх доспехов табарды с геральдикой. Рыцари-крестоносцы носили символику своих орденов. Но всех этих людей было меньшинство на поле боя. Большинство же – ополченцы или наемники – выходили на поле боя в своей обычной одежде. Ну или не совсем обычной - у тех же швейцарцев или ландскнехтов было принято идти в бой, как на праздник, в лучшей парадной одежде. Но глобально было пофиг, потому что такое войско набиралось только на момент кампании. А отряд наёмников вобще мог менять сторону по принципу ежеминутной выгоды. Для сбора своих было достаточно знамени. Ну а сами бойцы, чтобы друг друга отличать, использовали различные кличи и эмблемы, вроде нарукавных повязок. К концу XVII века ситуация изменилась. Левиафанчик подрос. Государства централизовались. Появилась профессиональная королевская армия, которую не распускали даже в мирное время. Поэтому нужно было, чтобы эти солдаты чем-то отличались от гражданских. Да и снабжал их теперь лично монарх, в том числе и одеждой. Так была изобретена форма. Вроде как самая первая униформа появилась в Англии – знаменитые красные мундиры были в 1645 введены в кромвелевской “Армии новой модели”. В 1680е белая форма была введена в Королевской армии Франции. В 1690е синяя форма появилась в Швеции. В России, если что, было странно. Вроде как однообразную форму (не обязательно, кстати, красную) стрельцы носили со времён Ивана Грозного. Но только по праздникам, а на войне было “носильное платье” серо-бурых оттенков. Так что нормальная униформа в России появилась только при Петре I. Разноцветные мундиры были очень удобны на полях сражений XVIII-XIX веков, когда полководец мог с горки в подзорную трубу сразу понять, где свои, а где чужие. Но потом случился ХХ век, когда сначала всё это цветастое великолепие было под звук пулемётных очередей превращено в вариации защитного цвета. А потом и вовсе в камуфляж, плюс-минус одинаковый для всех стран. Сначала предполагалось, что теперь солдаты будут различать своих от чужих по силуэту. И, во времена Холодной войны советские и американские солдаты в теории друг от друга внешне таки отличались. Я уже не говорю про операции типа “Буря в пустыне”, где войска НАТО сражались против явно неевропейски выглядящего противника. Но вот В НАШИ ДНИ оказалось, что, когда между собой воюют две европейские страны, то внешне их солдаты вообще не отличаются друг от друга. Потому что камуфляж одинаковый, каски одинаковые, АК в руках одинаковые, лица тоже примерно одинаковые. Поэтому... снова в качестве распознавательных знаков используются нарукавные повязки из скотча, боевые кличи (теперь в виде надписей на танках) и всё такое прочее. Вот так история сделала полный круг. Такие дела. (я еще думал картинок сюда загрузить, но тогда пост порежется, а я не поверю, что вы, мои дорогие любители игр парадоксов и креатив эссембли, разноцветных солдатиков никогда не видели)

А оказалась Южная Италия в этом положении вообще благодаря своему весьма своеобразному статусу в Средние века. Хоть Сицилийское королевство и не входило в Священную Римскую империю, это были личные земли императора Фридриха II Гогенштауфена, который вообще-то родился на Сицилии. И никаких коммунальных революций он допускать не собирался. Когда Мессина и Гаэта попытались провозгласить самоуправление – 10 тысяч наемников сарацинов всю Сицилию прошли за час быстро объяснили им что к чему. То же произошло и с восстаниями местной знати. В результате все города на территории Сицилийского королевства получили статус “королевских городов”. Это как “императорские города” в Германии, только королевские. Впрочем, не стоит всё сводить только к действиям одного человека. Потому что базово социальная реальность Неаполя и окрестностей сильно отличалась от итальянцев северных…В куда более скучную и традиционную сторону. Сицилийское королевство основали нормандцы, завоевавшие эти земли в XII веке. И если аристократия Севера была зачастую потомками римской знати, жившими в городах, то на Юге нормандцы быстро устроили типичный феодализм с замками и крепостными крестьянами как основой экономики. Города же оставались сравнительно небольшими. Тот же Неаполь в XIII веке, когда король Карл Анжуйский перенёс туда столицу, имел население 30 тысяч человек, что не мало, но и ничего выдающегося. Кстати, приход нормандцев погубил единственный город Юга, где было что-то, похожее на коммуну – Амальфи. Эта республика бурно развивалась в X-XI веках, но уже в XII нормандцы отжали все внутренние территории, город захирел, и был аннигилирован Пизой.

Почему говоря о причинах возникновения североитальянских коммун такая роль отводится тому, что они сумели проскользнуть между загребущими лапищами германского императора и жадными ладошками Папы Римского? Давайте посмотрим, что происходило там, где этой судьбы избежать не удалось. Отличный пример – Неаполь, крупнейший город итальянского юга, важнейший порт и вообще жирнющая точка на карте Средиземноморья. И, да, в нем никогда не было своей коммуны. А еще там практически не было своей торговли, ремесла и банковского дела – все эти области, особенно банки, находились в руках иностранных диаспор: флорентийцев, генуэзцев и так далее. А основой экономики самого Неаполя, как и вообще большей части юга, было старое доброе сельское хозяйство, средневековая классика. Нечто похожее было и с самоуправлением. В Неаполе был Совет Выборных, но это был сугубо дворянский орган при короле. В XVI веке Неаполь вовсе перешёл под управление Габсбургов, стал частью обширной Испанской империи и гайки окончательно закрутились. Да так, что посетивший королевство в 1697 году русский посол Толстой писал домой, что управление в Неаполе такое же, как и на Москве. Причем, тогда это был комплимент в некотором смысле сразу обеим сторонам. Неаполь по уровню роскоши своих дворцов и внешнему блеску мало кому уступал. Деятелям Возрождения, походу вообще не было разницы, работать во Флоренции, Риме или в Неаполе. Более того, в XV веке, скажем, многие писатели и художники мечтали переехать в Неаполь, чтобы делать карьеру при дворе местных королей. А когда город стал частью Испании, то на какое-то время он превратился в центр Средиземноморья, и в XVII веке, с населением под 300 тысяч жителей, Неаполь был крупнейшим городом Европы. Но вот ПОЧЕМУ-ТО, когда мир начал переходить к индустриальному обществу, то оказалось, что на севере Италии для этого перехода есть условия. Не обходилось без проблем, Северная Италия в среднем была беднее своих соседей, но всё-таки промышленность у нее была. В отличие от аграрного Королевства обеих Сицилий. И уже в 1850 году пришло к тому состоянию, который один российский журнал того времени передало через вопрос “сможет ли Неаполь перейти он немощённых дорог к чугунным?”.