Anxious Autter

Всё же перед тем, как начинать вести влоги, надо хотя бы пролистать руководство по основам монтажа. Посмотрела видео какой-то англичанки, которая «провела чудесный пасторальный уикенд в живописном Котсуолде». В одной сцене не может налюбоваться со слезами на милых утят, а ровно в следующей — заказывает в пабе-кафе утку на ужин и минуты две отмечает сочность мяса да идеальный гарнир из овощей, выращенных местными фермерами. По отдельности сюжеты нейтральны. Однако, когда ставишь стык в стык, вызывают противоположный ассоциативный ряд, так как несут разные смысловые нагрузки.

Хоррор, который разочаровал – «Два, три, демон, приди».   Надежды связывала с местом происхождения. Как фанатка австралийского кинематографа, ждала тревожной чертовщины, скрытой под обманчиво знакомым сюжетом. По крайней мере так их лучшие ужасы работают, со смещением от основной тропы (и сеттингом иногда буквально из говна, палок и металлолома). Однако здесь всё относительно опрятно, что объясняет популярность картины у аудитории в прошлом году. История о том, что потусторонний мир надо с первобытным страхом уважать, травмы – лечить, что у призраков есть дурная привычка утягивать живых в серую зону. Начало намекает на финал. Цвета и предметы – символичны. Героиня в депрессии (других сейчас не делают). Для активации брезгливости – щепотки противных моментов.       «Два, три, демон, приди» – фабульно короткометражка. Для нужного эффекта ей бы хватило тридцати минут, при нынешней же форме на середине мается в поисках бензина для второго акта, поглядывая нетерпеливо в закат третьего. Потому что предложить новое по теме не может, выезжает на ограниченном ассортименте готовых и профессионально снятых схем. Лучше посмотреть «Дом на другой стороне», если настроение на психологический хоррор. Ингредиенты в обеих картинах похожи, но Дэвид Брункер обладает большей фантазией, чем Дэнни и Майкл Филиппу, поэтому блюдо получается с контрастом вкусов. В «Доме на другой стороне» идея франшизы «Пункт назначения» с побегом от смерти переписана с добавлением оттенков загадке, что сыграло в плюс саспенсу, а также имеется упругая и жуткая атмосфера, сюжетные повороты не столь откровенно просчитываются и финал ударяет по рёбрам больнее.    P.S. Любопытно, что натворили с «Night Swim». Короткий метр длится четыре минуты, а полнометражный фильм девяносто восемь. При ещё более простой начинке.

Bad Wolf сейчас — улочки загородного посёлка после дождя, когда деревянные дома пахнут то вспоротыми влагой пнями, то пеналом с карандашами, то пыльным сервантов, в котором, словно музейный экспонат, выставлен фамильный фарфор с наивным цветочным узором. А кожей лица ощущаешь опилки, кончиками пальцев — странные фузилли стружки.

Неочевидный плюс «Убийц цветочной Луны» – замотивировал пересмотреть «Нефть».   В фильме почти идеальная открывающая сцена, в которой сообщается необходимое о герое без слов. О его животной упёртости. О несгибаемости. О роде деятельности. Второстепенный персонаж не показывает пальцем на Плейнвью и не произносит пафосную речь о привычке быть себе на уме. Что герой абсолютно непроницаемый становится понятно после того, как даже в безлюдной местности не выдаёт чувств, найдя кусок породы, указывающий на наличие нефти. Блефует. Скрывает истинные намерения. Там сыграет отца-одиночку, здесь – покаявшегося, а за всем невидимое закулисье масштабного плана и дьявольская прозорливость. Человек-сжатый-кулак, медленно присваивающий Америку, или вампир, высасывающий кровь без стыда. Однако, при столь ярких эпитетах, каталогизировать его драматургически трудно. Скобки «злодей» или «антигерой» слишком тесные для личности, бесконечно спускающейся в Ад и возвращающейся из него.       И образ нефти, наверное, то, чего не хватило у Скорсезе. В данной истории, ведь, у людей тоже вытянули землю из-под ног, как скатерть фокусник. У Андерсона вокруг чёрной субстанции водятся хороводы и её фанатично жаждут. Она одновременно ужасна и прекрасна, поэзия и бизнес: то вырывается гейзером в самое небо, грозясь воспламениться и пожрать огнём каждого, то покрывает рабочих с головы до пят липкой жижей, превращая в безликий комок, то, словно отполированная, блестит лаком и хищно булькает в глубине. 

Один из частых комментариев к видео с рекламой Coco Mademoiselle, в которой Кира Найтли гоняет на мотоцикле, о том, что в начальной утренней сцене не идёт в душ, а наносит сразу духи. Мол, нечистоплотно…. Интересно, это пишут те же люди, что создают непередаваемую словами органическую ароматику вагонов метро?

Иногда братья по перу и анализу с аккуратным негодованием отмечают привычку пропускать фильмы через себя. Аргументируя: «С подобным подходом есть риск притащить много личного и подменить им то, что на самом деле в тексте». Спорить не собираюсь, опасения оправданные. Иногда рецензент видит то, что хочет видеть, споткнувшись о триггеры. Однако всё равно считаю – нельзя на космические дали удаляться от произведения, потому что тогда формализм превратиться в формальдегид. Например, сцена из второй части «Бегущего по лезвию», где персонаж рассказывает о том, как создаёт воспоминания, всегда щёлкает в душе. В ней поймана суть, не имеющая прямого отношения к роботам и проблеме развития технологий, она про то, насколько память – хитросплетённый узор.   Сижу вот сейчас среди жужжащего пара и пытаюсь разобраться в воспоминании. Парк Горького. Июль. Арбузное мороженое на палочке. Онемевшие губы. Тёплый поцелуй. Лет шестнадцать и пошла на свидание в последние школьные каникулы. Картинка упругая и ароматная до границы, где пытаюсь увидеть мальчика… а вместо него – сгусток света. Когда фокусируюсь, то проявляется силуэт фигуры, но по-прежнему вместо лица – мерцающая пустота. Как звали? Миша? Петя? Почему не прогружается, как кажется сначала, главное в истории? Мучаешься до осознания намеренности ошибки в коде. Мальчик должен оставаться в состоянии миража, ведь его задача быть частью идеального воспоминания. И как человеческое лицо и тело в движении невозможно точно воспроизвести за счёт сложности структуры, так настоящий мальчик-подросток в состоянии разрушить неосязаемую фреску. Память – не археология. Память – режиссура. Достоверностью жертвуют ради красоты, уюта, спокойствия. Мозг творит фильм-автофикшн: отбирает и оставляет лучшее, скругляет уголки кадра и набрасывает фильтр, добавляет деталей из популярной культуры и снов. Было ли мороженое арбузное? Или был блеск с арбузной отдушкой? Парк Горького? Или Новодевичий? Важны ли факты, когда смысл кинотеатра в голове – ощутить момент прошлого так, словно в нём непосредственно находишься? Хорошее кино, ведь, тоже форма коллективного воспоминания: одновременно нафантазированного и основанного на винегрете из реальных событий.

Сбежала из потного фритюра города, накачав новых фильмов. Что смотрю в итоге? «Чисто английские убийства». «Пуаро». «Мисс Марпл». «Морса». В парфюмерии тоже пасторально — сносила до дна пробирку буколики Spirituelle, лениво посматривая в сторону флакона. Очень уж хороша в аромате нотка колодезной воды (наверное, мята). Хотя будем надеяться, что просто мимолётное настроение, навеянное искусанными ногами и тигриной мазью. P.S. Единственное дачное занятие, требующее подключать мозговые извилины — ходить за яйцами на ближайшую птицеферму и каждый раз задаваться вопросом: «А нужен ли живой петух за тысячу рублей? Очень уж настойчиво предлагают. Видимо, знают, кто по восточному гороскопу».

Лучшие духи для штормовой погоды, как сейчас в городе — розовые. Раскрывают свой веер-хвост и машут им по ветру, разгоняя сотни-сотни искр лепестков во все стороны. Эта красота очень успокаивает. Особенно в момент, когда в ботинках — течь, зонт развалился на куски, словно разъеденный кариесом зуб, одежда прилипла к телу противной, бугрящейся кожицей. Успокаиваешься тем, что под шарфом, что норовят стащить с шеи, спрятался махровый павлин.

Джексон Лэмб из «Медленных лошадей» и сестра Мишель из «Девчонок из Дерри» – в числе любимых персонажей сериальных форматов.   Напоминают школьную учительницу по русскому языку и литературе. Оксана Александровна стучала словарём Ожегова в моменты тихого гнева, обводила драконьим взглядом и произносила: «Могу подсластить новости, однако жизнь, дети мои, совсем не сладкая, поэтому готовьтесь к горечи сейчас, пока есть возможность». Сочинения, контрольные и домашние задания проверяла, заперев дверь и врубая на полную громкость тяжёлый металл. Ходила тотально в чёрном (в тёмно-синем по праздникам). На концертах, на которых монотонно или с носовым сопением стабильно читались все ненавистные для Оксаны Александровны стихотворения, шёпотом произнесла в ухо учительнице по информатике: «Надеюсь, воздастся за мучения…». Два года даже побыла классными руководителем, когда в очередной раз сменился директор и нас вновь перемешали, разделив, как шутили, на «тех, кто подаёт надежды» и «гуманитариев». И самое поразительное с такими менторами, что в лицо говорят только правду (если плохо, значит, услышишь в красках, насколько и куда запихнуть мечты о Нобелевке) и редко радуют подобием комплиментов, но в кабинетах руководства защищают до последнего с формулировками: «Спасибо, без вашей уважаемой помощи определю актуальный уровень альтернативной гениальности подопечных».

Виртуальный отдых продолжается. С парфюмерных санскринов и кокосовых коктейлей перешла на парфюмерные отели.   Muschio Oro два дня пах стареньким, но ухоженным номеров где-нибудь в Италии. Никаких магнитных карточек, в ходу по-прежнему ключи с медным отливом. Деревянная спинка кровати – выпуклая книжка-раскладушка. Простыни, тугие, как корсеты дам, дышат альдегидами в лицо. Резной кусочек мыла неожиданно вскипает нероливой пеной. Шампуни и кондиционеры в миниатюрных баночках выстроились в ряд на мраморной поверхности. Полотенца с вензелями в уголках согреты квадратом солнечного света. В коридоре ковёр тушит любимые шаги и воздух мускусный, оседающий в лёгких тополиным пухом.