Поэзия южной окраины

Подтвержденья любви Господи, ты же знаешь, что подтвержденья любви необходимы мне ежедневно, а лучше - много раз в день, особенно много их нужно в те дни, когда подтверждения ненависти, пугающе необьяснимой, особенно очевидны, так научи меня понимать языки Твоей любви, научи понимать этот ветер, несколько птах на прозрачной глади вечернего неба, трубу, из которой должен идти, по идее, дым, но он не идёт, а то было б ещё одно проявленье любви, научи, а то я понимаю только язык своей избранной, требую от нее больше и больше, она иногда не справляется, это результат моей ограниченности, Господи, помоги ей играть Твою роль в моей жизни, передай часть этой ноши траве, не знаю, воде, кошке, не знаю, сливе, рыбке в аквариуме, кстати, у нас нет аквариума. #книгаверлибров

У меня есть разрастающийся цикл "Торжество отречения". Это майский цикл - пропитанный коллективной памятью и Пасхой. Дам сегодня несколько отрывков, передающих состояния, которые всегда возвращаются в Дни Победы. * Война, к которой я готов, закончилась давно, но марш летит поверх голов, врывается в окно. И он опознает меня в ошметках и соплях: ты низко пал, ты плохо пах - послужишь, старина. * Вышли утром лучшие деды и отцы, волшебству обучены, свежести росы. Брякнули: поехали и, махнув рукой, сгинули все в пекле, и нам настал покой. * Ушли кому всех больше надо любви, простора, испытаний, лада. Пришли назад победа и свобода, но на войне оставлено лицо. Мы уцелели, ибо мы уроды. Нас очень просто выразить свинцом. И лишь Христос воскрес из мертвых, недавно смертью смерть повергнув. * Нагнетай, труба, нагнетай. Улетай, салют, улетай. Зацветай, сирень, отцветай. Высыхай, душа, усыхай. Угнетай себя, угнетай. Вся только не подыхай. Остывай, земля, остывай. На руках у меня засыпай. #торжествоотречения

Андрей Платонов: утопия как личное дело. О первой литературной «пятилетке» писателя Статья Владимира Козлова из нового номера В статье анализируются особенности стиля раннего творческого пери­ода А. Пла­тонова, чьей отличительной чертой становится сознание нового типа, вдохновленное социали­стической утопией. Переживание утопии как личного опыта находит выражение в характерах ге­роев, в сюжетах, в уникальном художественном языке Платонова. Но уже к концу указанного пе­ри­ода становится ясно, что творчество писателя несовместимо с офи­циальной советской лите­ратурой. https://voplit.ru/2024/04/07/andrej-platonov-utopiya-kak-lichnoe-delo-o-pervoj-literaturnoj-pyatiletke-pisatelya/

Парадокс иногда в том, что, чем более открыты и прямы слова, тем больше они кажутся сложными, непонятными образами, маской, скрывающей неведомую сущность творца. И чем больше тот пытается себя выразить, сказать ещё прямее, его образ становится ещё непонятнее, мы уже не знаем, что о нем и думать "Как что?! - готов кричать он, - я же прямо написал, тут, тут и тут, что мне ещё написать?!" "Не знаем, - говорим мы. - все так сложно, искусство все-таки такая сложная штука, кажется, мы не в контексте".

Есть один вопрос, который я до конца для себя не решил - тут был бы благодарен вашим размышлениям на тему. Дело в том, что человек, занимающийся искусством и тонко чувствующий его, на мой взгляд, автоматически попадает в поле искусства как такового, без его разделения на виды, жанры, языки. И это нормально, когда человек творческий искренне хочет говорить на разных языках искусства. Но готов ли он это делать? Каждый язык - большая школа: поэзия, музыка, живопись, театр, фотография, скульптура... На одинаковом уровне владеть всем нереально. Мы понимаем, сколько жизни надо потратить, чтобы стать музыкантом, понимаем, что такое школа живописи. Внутренний критик в состоянии подавить любую попытку работать с этими языками, заявляя, что ты просто не имеешь права касаться того, чем никогда не будешь владеть на том уровне, на котором владеют люди, отдавшие этому языку жизнь. Но ты находишь и другие аргументы, возражая этому внутреннему критику: если мне для реализации моего замысла понадобится скульптура или музыка, я использую ее - и плевать, что я не скульптор и не музыкант, я в конце концов, думаю не о себе, а о замысле...

Христос воскрес, друзья!

Настала пора показать обложки книг, которые мы выпустим в ближайшее время благодаря краудфандингу и поддержке наших читателей. Алексей Дьячков. Дед и сад. Четвертая книга стихов поэта живущего в Тульской области, который не раз печатался в Prosodia, Анастасия Трифонова. Почти невидимо. Третья книга стихов поэтессы из Смоленска. Эта книга была составлена осенью во время резиденции, которую курировала Prosodia. Уже вносим последние коррективы в книги, после чего объявим предзаказ. Благодарим за вашу поддержку, которая помогает выпускать новые классные книги! Поддержать наше издание можно на специальной странице.

Поэт Денис Балин сформировал хороший перечень каналов поэтов, писателей и критиков - присоединяюсь к рекомендации! https://t.me/addlist/_QRAJaarTepjMjEy

[девушка] Бездонные синие взоры порождают алые зори. Чистая девушка Поля - хозяйка чистого поля. Волосы - зреющие хлеба, стан - уходящая в небо судьба, тело твое могила - хочется, хочется к милой. Старая дева Полина, юркая гибкость налима, плачи слепого плода, ветер оттуда сюда. #чистоеполе

В мировой поэзии существует большая традиция поэзии изгнания. Блистательный Овидий, будучи во славе, имея дом посреди Рима, изгнан в город Томы и пишет там «Скорбные элегии», «Письма с Понта». Он лишился всего и больше не понимает смысла поэзии, которой никто не услышит. В русской поэзии написанные в южной ссылке Пушкиным стихи «К Овидию» эту традицию закрепили, а три волны эмиграции в двадцатом веке сделали ее огромной. Мотивы изгнания разработаны настолько, что понятны каждому. В конструкции изгнания всегда есть место, из которого изгоняют, этот условный центр мира, в котором поэзии и место. А теперь представим, что в этот центр можно не стремиться. Что можно жить в далеком от центра мира городе и тем не менее находить в поэзии смысл. Что центр мир там, где совершается наполненная смыслом жизнь. Вот это уже понять гораздо сложнее. Это требовательная позиция, поскольку требует работать над наполнением жизни смыслом. Это не очень проторенная дорога в русской традиции. Привычка стремиться «В Москву, в Москву!» сформирована поколениями, она сильна, удобна, обжита. А вот опыт обретения достоинства там, где тебе действительно хочется жить, - этот опыт нужно выбирать из русской культуры по крупицам, и крупицы эти, на мой взгляд, – на вес золота. На этом пути рождается совершенно особенная поэзия.