Stuff and Docs

Есть идея нонфикшн книги о современной России? Участвуйте в нашей программе грантовой поддержки Публикация честных и смелых книг на русском языке сопряжена с множеством рисков: их могут отцензурировать до печати или запретить к продаже; сами авторы подвергаются преследованию внутри страны, а их произведения, напечатанные за пределами России, нередко проходят незамеченными. Мы хотим изменить ситуацию. Для этого мы открываем программу грантовой и редакционной поддержки для авторов, желающих написать неподцензурную книгу о современной России. Как устроен грант? В случае одобрения автор будущей книги получает 3000 евро и редакционную поддержку — менторство главного редактора фонда, редактуру глав, помощь с поиском источников, фактчекинг и так далее. Совместными усилиями мы превращаем заявку в грядущий бестселлер. После этого мы помогаем авторам выйти на книжный рынок и заработать деньги от продажи прав на разные языки. Весь доход от агентской деятельности фонда получают авторы. Как подать заявку? Заполнить форму по ссылке. Подача заявки полностью безопасна: мы никому не передаем ваши данные и используем шифрование для их хранения. Если вы захотите использовать псевдоним при публикации книги, мы поможем вам сохранить анонимность. Ближайший дедлайн по подаче заявок — 15 июня 2024 года. Как решается судьба заявок? Редакция фонда отбирает самые убедительные заявки, руководствуясь совокупностью критериев (актуальность идеи, четкость предполагаемой структуры, опыт и стиль автора, сроки производства). Лучшие заявки попадают на рассмотрение Редакционного совета фонда, куда входит редакция фонда и внешние эксперты. Когда объявляются победители грантовой программы? Редакционный совет собирается раз в три месяца и утверждает или отклоняет проекты книг. Список участников грантовой программы по результатам этого опен-колла будет объявлен 1 августа 2024 года. Заранее спасибо всем соискателям — и удачи!

Ладно, окей-2. Выпуски «Городка» за 1993 год, — надеюсь, не из-за того, что пресса и медиа муссировали конфликт Президента с Верховным Советом, — оказались настоящим кладезем белого непримиренчества, монархической контрреволюции и реабилитации жандармских и полицейских служб Царской России. По поводу последнего, конечно, авторам полностью моё уважение и la goida total. Опять-таки, вот ещё один скетч на жандармско-революционную тему. У меня выходные, после них сразу же отпуск, так что поездки в ГАРФ и чтение Давыдова с Каменским буду чередовать с изучением образа жандарма в российской телевизионной сатире начала 1990-х годов. Имею право. В обоих, кстати, случаях, действительно интересна попытка придать бывшему табуретному кавалеристу лазоревого корпуса черты человека, который пережил все социально-экономические кризисы в России ХХ века и вынес оттуда убеждение, что ВОТ ТАК больше делать никогда не надо. В первом случае, жандарм с возрастом превращается в такого саркастичного учителя жизни, который подмечает все фундаментальные социально-экономические изъяны большевистской модели. Собственно, вот эти самые изъяны, — что мы знаем по изучению реформы Либермана-Косыгина, — подмечались ещё советским руководством. Но тут авторы нарратива вводят фигуру, которая символизирует некое прошлое, относительного которого понятна вся (не)нормальность советского опыта. Не удивлюсь, если это ещё и такое постмодернистское продолжение фильма Говорухина «Россия, которую мы потеряли», где у рассказчика появляется лицо и опыт, выступающий подтверждением его правоты. Ну, а в этом скетче всё просто — тут уже вместо критики активное желание ни за что на свете не допустить повторения того, что было. Опять-таки, антагонист представлен в собирательном образе царского жандармо-полицейского, как представитель той силы, которая не должна была допустить крах предыдущей нормальной модели жизни. Понятно, что к 1990-ым годам не осталось в живых ни одного реального офицера или унтер-офицера ОКЖ, так что здесь просто рессентиментарная надежда на то, что оно всё как-нибудь само собой исправится самым правильным образом, пусть даже и при помощи насилия. По легенде Егор Гайдар сказал однажды, что есть два способа провести в России рыночные реформы — фантастический и нереалистичный. Фантастический заключается в том, что прилетят инопланетяне и всё сделают за нас, а нереалистичный в том, что мы всё сделаем сами. Ну, сюда можно ещё добавить грёзы о боевых пенсионерах Отдельного корпуса жандармов, которые прячутся по питерским дворам-колодцам, чтобы где меткой критикой и добрым словом, а где пальбой из нагана вернуть страну к потерянной в горниле революции нормальности. А так да, всех с праздником. Выходной в день труда — это замечательно. #Жандармы #Революция

О бумажных битвах за умы Август Фридрих Кельнер всю Вторую мировую войну провел в Нацистской Германии. Более того, он работал в окружном суде Лаубаха, небольшого городка в Среднем Гессене. И это довольно удивительно: Кельнер был до 1933 года открытым противником нацистов, одним из ярких активистов немецкой Социал-демократической партии Германии в начальный период ее существования. Говорят, что не скрывал своих антинацистских взглядов и после 1933 года, что постоянно привлекало к нему внимание местных чиновников. Но, тем не менее, он не попал в лагерь, не лишился работы и даже сын его благополучно эмигрировал в 1935 году в США. Но интересен Кельнер не этим, а своим дневником, который он вел всю войну и на страницах которого решил биться с нацистами; как он сам говорил, что он вел его в расчете на то, что в будущем память о нацистах будет пересмотрена в том числе благодаря его дневнику. Учитывая, что дневник изначально планировался Кельнером как политическое высказывание (в нем он почти не пишет о своей жизни и делах), а, кроме того, что он довольно долго готовил его к печати (она произошла в конце 1960-х годов), относиться к нему стоит осторожно. Но читать иногда интересно, не столько как документ о современной автору эпохе, сколько как политическое заявление: «28 июня 1941 Слышал, как одна дама говорила: в воскресенье (в тот день началась война с Россией) у меня были кое-какие сомненья, но теперь они отметены из-за благоприятного развития событий. В отличие от прошлой войны у нас есть союзники, и пока все идет отлично. Война может закончиться очень быстро, если Россия рухнет, подточенная изнутри. Вот так говорила эта дама с прусским акцентом. Вот он, немец! Судьба других народов его не интересует. Пусть весь мир превратится в груду обломков, лишь бы он — доблестный германец — царил над этой грудой. 14 августа 1941 Солдат-отпускник из Дюссельдорфа громко и четко обрисовал посетителям кафе „Гёбель“ ситуацию на Восточном фронте. Люди слушали его, раскрыв рты от удивления. Еще бы! По его словам, война с Россией закончится через три недели. Правда, оккупирована будет только территория до Москвы. Она войдет в руководимые Германией Соединенные Штаты Европы. После чего ударим по Англии. Для этого все готово. 20 декабря 1941 В настоящее время в войне участвуют 28 государств. Германия воюет с 17 из них. (Британская империя считается при этом одним государством.) После войны должен установиться новый мировой порядок — под эгидой американцев и англичан. 29 августа 1942 Даже противникам режима приходится признать, что своей неиссякаемой энергией, своим упорством и неописуемым фанатизмом НСДАП держит в постоянном напряжении не только своих членов, но и весь народ. В настоящее время проводятся т. н. „смотры“. „Явка обязательна“. Как в армии. Собираются секретари нац.-соц. ячеек, доверенные лица Имперского союза немецких чиновников, руководители Немецкого трудового фронта разных уровней, и глава района держит речь. Прежде всего напоминает о задачах, которые должны выполнять политические руководители на предприятиях: „Духовно-нравственная позиция политического руководителя всегда играла в нашем государстве решающую роль. Противник понимает, что война на полях сражений для него проиграна и потому надеется только на германские распри, которые, как мы знаем, успешно преодолены в плавильном котле национал-социализма. Немецкий народ стоит сегодня перед лицом величайшего испытания в своей истории. Миллионы сражаются на фронте, отважно выполняя свой долг“. 2 декабря 1943 Радостное событие во время войны. Неужели и такое случается? Через Международный Красный Крест и Немецкий Красный Крест мы получили сегодня из Нью-Хейвена (штат Коннектикут) письмо от нашей снохи Фреды Кельнер с сообщением, что поживают они все хорошо и что она родила третьего ребенка — мальчика, на момент написания письма ему уже было 14 месяцев. . 29 марта 1945 Выходим к воротам и следим за движением головы колонны. Танки, бронетранспортеры, грузовики и легковые автомобили. Впервые мы видим американцев. Солдаты вооружены превосходно. И выглядят хорошо — знак хорошего

Серия плакатов «Этот человек твой друг. Он борется за свободу», изображающие солдат стран-союзников по антигитлеровской коалиции , 1944

​​На той стороне Южная весна в тени пальм, в окружении деревьев, ароматных цветов — и холодная московская, с еще не растаявшим снегом и холодным воздухом. На дворе 1930 год, Егор Сенников идет по следам людей на расходящихся тропах. Сегодня — два героя, отколовшиеся от гигантского айсберга и устремившиеся вдаль. Кто не любит хороших шуток? «Арестъ Л. Троцкаго въ Парижѣ!» — удивительный заголовок в эмигрантской парижской газете «Иллюстрированная Россия». Статья сопровождается фотографиями; дескать, мятежный революционер пытался нелегально проникнуть во Францию, куда ему не дают визу, но был задержан на Лионском вокзале — и теперь его будут экстрадировать в Константинополь. Выдумка? Конечно. Фотографии — монтаж, а вся статья — первоапрельская шутка эмигрантской газеты (в том же номере — статья-розыгрыш: «Объединение русской эмиграции»). В апреле 1930 года, впрочем, в Париже встречаются коммунисты-сторонники Троцкого и основывают Международную левую оппозицию, будущий Четвертый интернационал. Тишина. Густой и теплый воздух. Изысканность и простота небольших отелей и санаториев. Улицы почти пусты. Шум волн. На остров Принкипо раньше ссылали знатных особ, принцев — отсюда и название; лишь потом место стало превращаться в курорт. Летом 1929 года путем принцев прошел революционер Лев Троцкий. Остров Принкипо (сейчас Бююкада) — крупнейший из Принцевых островов, находящихся в Мраморном море недалеко от Стамбула. Троцкий, высланный из СССР, обретает здесь, как он пишет, «в турецкой глуши», возможность и время для активной творческой работы. Вилла, на которой жил Троцкий, сейчас разрушена и заброшена; тишину вокруг нее нарушают лишь лай собак и разговоры русскоязычных туристов. Здание расположено близко к берегу — и легко себе представить, как Троцкий, стоя на балконе, вглядывается в тревожные волны и думает, думает, думает… Эмигрант поневоле, он использует любую возможность для работы и политической борьбы. На Принкипо он стремительно дописывает свои мемуары, начатые в Алма-Ате; они сразу становятся мировым бестселлером. Он садится писать «Историю русской революции», руководит выпуском парижского троцкистского издания, встречается с соратниками. В тиши и спокойствии ссылки на Принкипо, он надеется выковать новое коммунистическое движение и победить своего архиврага — Сталина. Это его атмосфера — он привычен и к ссылкам, и к эмиграции (в отличие от парижских русских, предающихся бесплодным мечтаниям о возвращении в прошлое). Он, осколок революции, прокладывает новый курс. «Около 11 утра позвонили: в 10.17 застрелился Маяковский. Пришел в ужас. Потом на секунду; сегодня по старому стилю — 1 апреля, не шутка ли? — Нет, не шутка. Ужас. Позвонил Демьяну [Бедному] — проверить. — Да, было три поэта — теперь я один остался». Это пишет приятель и конфидент Демьяна Бедного Михаил Презент. А за семь лет до того о Маяковском писал Троцкий: «Маяковский атлетствует на арене слова и иногда делает поистине чудеса, но сплошь и рядом с героическим напряжением подымает заведомо пустые гири». В середине апреля 1930 года революционный поэт выкинул свой последний трюк — прострелил себе сердце в комнате в Лубянском проезде. Он тоже откололся от тела: поэт-попутчик, набивавшийся советской власти в друзья, никому не нужен — его топчет официальная пресса, критики громят его наглую персональную выставку, его покровители уходят из власти или из жизни. Хотя в предсмертных письмах поэт просить не судачить о его кончине, Москва полнится слухами: обсуждают, как Маяковский приходил к Катаеву, встречался с любовницей Полонской, с Яншиным… Утром 14 апреля из его комнаты раздался выстрел. Еще один осколок революции утонул в море жизни. На следующий день «Правда» пишет о поэте на предпоследней странице, публикует некролог, заметку Бедного «Чудовищно. Непонятно» и предает печати предсмертные стихи. Холодной московской весной траурная процессия тянется к крематорию в Донском монастыре. За гробом несут один венок — железный. «Железному поэту — железный венок». Шутки в сторону. #сенников Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

Для нового печатного номера @weekendunpublished - короткий мемуар о встречах с музыкантом Трики (под выход на русском его мемуаров) и о том, как иногда нас накрывают тени еще не случившихся бед https://www.kommersant.ru/doc/6611193

О причудах судьбы В 1936 году русская эмигрантская газета «Иллюстрированная Россия» в своей фоторубрике публикует портрет семьи графа Людвига Шверина фон Крозига, министра финансов Нацистской Германии. Подпись гласит: «Семья министра — пример для народа»; на фотографии красуются жена министра и все его многочисленные дети. Людвиг Шверин фон Крозиг прослужил министром с 1932 до 1945 года, пережил и Гитлера, и Нацистскую Германию — и вообще доскрипел в ФРГ до 1977 года. Его судили на одном из последующих Нюрнбергских процессов, но в итоге по амнистии он вышел в 1951 году и после этого благополучно жил в Эссене. А один из его сыновей — Антон Граф Шверин фон Крозиг и вовсе умер всего пару лет назад, прожив 98 лет. Семейство Шверин фон Крозиг вообще породнено с большим количеством известных людей, не только немецких аристократов. Умерший 2 года назад политик Антон фон Крозиг — по одной линии правнук Карла Маркса. А одна из его племянниц — Беатрикс фон Шторх, одна из политических фигур в партии «Альтернатива для Германии». Все переплетёно, как говорится.

В очередном выпуске цикла Егора Сенникова «Люди и годы» пойдет разговор о вещах эфемерных, но в то же время весьма важных: о встречах на страницах книг с людьми, которых нельзя увидеть. Важно помнить — этих людей никогда не существовало. Они глядели на меня с глянцевых страниц британских учебников английского, болтали друг с другом, взрослели… И давали пример жизни, которая была столь же фантастическая, сколько и реальная. Оговорюсь сразу — я не знаю, как обстояло дело с изучением английского не в Петербурге в нулевые годы. Весьма вероятно, что таким же образом, как и в Петербурге: но тут мне просто нечего сказать; мой опыт явно не универсален. Но пользуясь правом на субъективность, поговорю о своих приключениях с английским языком. Английский я учил еще до школы, но какие там были у меня учебники — не скажу. Не помню. Вспоминается, как в 1998 году выводил на листе бумаги слово «yacht», но совершил ненужные ошибки, и оно у меня превратилось в какое-то английское сверхслово «yachght». Уже тогда слушал разные англоязычные песни — от арий из оперы Эндрю Ллойд Уэббера Jesus Christ Superstar до «Белого альбома» The Beatles. Но понимал ли что-то? Ну так, чуть-чуть. В школе же первый учебник, который меня встретил, — это знаменитый труд Верещагиной и Притыкиной; желтый учебник с какой-то масонской обложкой: разноцветные полукубы, выставленные в пирамиду. PROSVESHCHENIYE PUBLISHERS, — сообщала обложка. Hello, my friend from Great Britain! My name is Ann. I am from Russia. I’ve got mother, a father, and a grandfather. I’ve got a brother and a sister. I’m a pupil. My brother and sister are not pupils. They’ve got many toys. They like to play with the toys. We’ve got a dog. His name is Spot. My brother likes to play with Spot. We’ve got a cat. Her name is Pussy. В средней школе я учил уже четыре языка, но в память лучше всего врезались британские учебники английского. И дело было не в том, как там подавалась грамматика или вокабуляр: в каждом уроке была небольшая сценка с постоянными героями учебника. Такой комикс-раскадровка, как будто из некоего несуществующего ситкома на СТС: группа из нескольких друзей общается, учится, путешествует, дружит, ссорится — словом, живет и дает жить другим. И это было гениальной стратегией создателей этого учебника. Да, конечно, интересно было читать тексты на тему того, как правильно выбирать отель (из этих уроков я узнал, что в Англии отель с «central heating» считается чем-то необычным и чуть ли не добавляет звезду на вывеску), выдуманные рецензии на фильм «Семь дней в Тибете» (”Brad Pitt — the Man”, — сообщал заголовок) или выяснять, что у молодых британцев (по крайней мере, в учебнике) есть традиция брать gap year и отправляться в путешествие по миру — этакий аналог Гранд-тура. Это будоражило, удивляло, заставляло сравнивать свою реальность с учебниковой — и мечтать о чем-то. В школе же я прочитаю «Волхва» Фаулза — и узнаю о том, какие фантазии вызывали у некоторых традиция gap year — роман этот навсегда поселится в моей памяти. Но главное — там были вот эти выдуманные герои. Ты знакомился с ними, следил за их жизнью и, в конечном итоге, начинал себя чувствовать одним из них. Ни в одном из других языковых учебников школьной поры, будь то французский, немецкий или латынь, я не видел такой изобретательности в подаче материала. Герои поселялись у тебя в голове, ты задумывался о том, что с ними будет дальше, и примерял на себя разные роли, которые принимали на себя персонажи. Здесь ты учился мириться с друзьями после ссоры, наблюдал за первыми опытами поисков работы и размышлениями о том, как надо сепарироваться от родителей. И мотал на ус — виртуальный, как и герои учебника. Этих людей никогда не было. Но они всегда со мной будут. Писал ли я тексты на английском, общался ли с новыми людьми, читал ли новые книги — я всегда вспоминал, что в моем языке есть частица этих выдуманных героев. И я им признателен. #сенников Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

​​Путь страха: лирическое отступление №1 Следуя по расходящимся тропам за русскоязычными людьми, оказавшимися в разных мирах после войны и революции, Егор Сенников добрался до первого лирического отступления. Тонущий в Босфоре корабль, горящий партклуб, миражи и реальность, страх и ненависть. Иногда случайности — вовсе не случайности. В октябре 1921 года Никанор Савич, бывший депутат Государственной думы, а затем — участник Белого движения, пишет в дневнике: «Сам Врангель переедет в Сербию. Вчера получилось известие, что итальянский пароход „Ллойд Трестино“, идя из Батуми, ударил „Лукулла“ в Босфоре». На яхте «Лукулл» находилась ставка генерала Врангеля, там же проходили заседания Русского Совета; корабль стоял на берегу европейской части Стамбула — между Топхане и Долмабахче. Яхта затонула, погибли командир корабля и мичман, была утеряна казна и уничтожены документы, но сам Врангель выжил, так не был на корабле. Началось разбирательство: в курсе корабля «Адрия» (так на самом деле называлось протаранившее «Лукулл» судно) были странности — свидетели отмечали, что он как будто нацеливался именно на яхту Врангеля. Расследование, которое провели англичане и французы, пришло к выводу, что имело место случайная авария, не имевшая целью атаку на Врангеля. Жизнь двинулась дальше: инцидент не был забыт, но и значения ему никто не придавал. Шли годы — и спустя 10 лет в деле потопления «Лукулла» появилось имя: поэт Ходасевич вдруг удачно припомнил, что когда он жил в Берлине, то познакомился с поэтессой Еленой Ферарри: знакомой Горького и Шкловского (она упоминается в «Zoo, или Письма не о любви»). Стихи писала такие: Золото кажется белым На тёмном загаре рук. Я не знаю, что с Вами сделаю, Но сама — наверно, сгорю. И вот Ходасевичу якобы сказал про нее Горький: «Вы с ней поосторожнее. Она на большевиков работает. Служила у них в контрразведке. Темная птица. Она в Константинополе протаранила белогвардейскую яхту». В начале 1920-х годов Ходасевич ничего не знал про «Лукулл», но прочитав заметку к десятилетию его гибели, все вспомнил и поделился историей. Елена Феррари — интригующий персонаж. Анархистка, коммунистка, поэтесса, с биографией, прописанной пунктиром (а иногда растворяющейся в тумане). Знакомая итальянских футуристов, знающая несколько языков и колесящая по Европе и работающая на советскую разведку. Сегодня читает стихи в Риме, завтра кружится в танце в Берлине, в конце недели выпивает в парижском кафе с молодыми эмигрантами, а затем отсылает сообщения в Москву. Она ли организовала покушение на Врангеля? Была ли это выдумка Ходасевича? Была ли в этой истории правда? Или это ложное воспоминание, удачно упавшее на реальные обстоятельства? В эти смутные годы в Европе таких людей много: пережившие крушение Первой мировой, взявшие в руки оружие, окунувшиеся в атмосферу перекраивающегося мира… Один из них — Виктор Ларионов. Петербуржец, военный моряк, недоучившийся юнкер, белоармеец, провоевавший на Юге России всю Гражданскую войну. В 1921 году — он в лагере Русской армии в Галлиполи; кто знает, может и услышал там о потоплении военной яхты «Лукулл». Но в Турции не задерживается, едет к родственникам в Финляндию. Ларионов не желает врастать в эмигрантскую среду, а хочет продолжать сражение. Он готовится к скорой войне, становится членом подпольной организации генерала Кутепова, и стремится участвовать в акциях, как сейчас сказали бы, ДРГ — диверсионных вылазках на территорию Советского Союза. Самая успешная входит в историю — в июне 1927 года группа во главе с Ларионовым нелегально пересекает советско-финскую границу — и организует взрыв в партклубе в Ленинграде на Мойке. Погибает 31 человек, рядовые партийцы. Группе Ларионова удается уйти — он потом будет служит в армии Власова в Смоленске, но переживет и эту войну. Доживет в Мюнхене до старости и оставит мемуары. В отличие от Феррари — ее расстреляли в конце 1930-х. Затонувшая яхта. Взорванный клуб. Удары отчаяния и ярости. Ничего не меняющие. Но дым от них еще долго висит в воздухе. #сенников Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

Накануне 125-летия Набокова поговорили для @weekendunpublished с Александром Долининым — литературоведом и автором «Комментария к «Дару» — о берлинских годах писателя В.Сирина и о том, как Набоков пережил разрыв с Россией