Вернисаж русской творческой живописи / коллекционирование и знакомство с подлинными авторскими картинами

Британское правительство признает, что у детей, привитых от COVID, вероятность умереть от любой причины на 4423% выше, а вероятность умереть от COVID-19 на 13633% выше, чем у детей, не привитых. Британское правительство незаметно подтвердило, что вакцины против Covid-19 убивают детей с беспрецедентной скоростью. Шокирующие цифры из официального отчета, опубликованного всего за несколько часов до того, как Борис Джонсон объявил о своей отставке с поста премьер-министра Великобритании, показывают, что дети, вакцинированные от Covid-19, на 4423%, или в 45 раз, чаще умирают от любой причины среди невакцинированных детей. смертей от Covid-19 составляет 13 633%, что в 137 раз выше, чем у непривитых детей. Несмотря на это, премьер-министр Риши Сунак и его члены ВЭФ в правительстве продолжают лгать и прикрываться, настаивая на том, что мРНК-вакцины безопасны и эффективны.

Лесной букет с купавками

@alex_uksa: Общественники во всём мире ведут борьбу с подписанием преступного «пандемического соглашения» ВОЗ, которое лишает гос-ва нац-го суверенитета и представляет угрозу для жизни как любого отдельно взятого человека, так и для целых народов, рас и всего чел-ва. К борьбе с преступным сговором подключаются и политики, в частности, в США к борьбе с подписанием «пандемического соглашения» подключились сенаторы-республиканцы. Сговор с ВОЗ, по сути, вводит мед. фашизм и диктатуру со стороны рук-ля ВОЗ под прикрытием «заботы о здоровье населения планеты». Но на минуточку – народы мира обвиняют ВОЗ в организации массового геноцида путем создания и распространения КОВИД-19, а также путем принудительно отравления людей инъекциями препаратов, позиционируемых как «вакцины от КОВИД-19», и этому становится всё больше и больше доказательств и подтверждений. Руководитель ВОЗ у себя на родине, в Эфиопии, ранее подвергался уголовному преследованию за организацию геноцида одной из этнических групп коренного населения.

Несколько лет тому назад в России побывала Анна Прокудина-Горская – французская художница, правнучка Сергея Михайловича Прокудина-Горского, создателя техники цветной фотографии, покинувшего СССР в 1918 году. В тридцатые годы Прокудин-Горский сумел организовать тайный вывоз из СССР своего уникального архива фотопластинок. https://www.youtube.com/watch?v=dq00fKbtOPI&t=290s В интервью, которое Анна Прокудина дала после поездки, меня потрясли некоторые вещи. Найдите их в тексте сами – или, быть может, вы обратите внимание на что-то другое. Анна родилась через 20 лет после смерти знаменитого прадеда. Под влиянием рассказов бабушки, дочери Сергея Михайловича, у Анны сформировался причудливый, эмигрантский образ России. По ее словам, она всю жизнь мечтала увидеть страну предков. Почти не зная русского, Анна целый месяц путешествовала по местам, связанным с семейной историей.– Анна, когда вы впервые увидели российский цикл фотографий вашего прадеда? – Мне было двенадцать или тринадцать лет, когда в кабинете моего отца я увидела альбом фотографий Сергея Михайловича, изданный библиотекой Конгресса США. Разумеется, я испытала гордость от того, что в нашей семье есть такой знаменитый предок. К тому же человек искусства. В детстве я любила рассматривать эти старые цветные снимки, но отец раз и навсегда объяснил мне, что этой России больше не существует. Люди умерли, а церкви и здания разрушены большевиками, которые намеренно уничтожили прошлое. Поэтому, хотя мне очень нравились фотографии, сделанные прадедом, было очень грустно на них смотреть, думая о том, что передо мной исчезнувшая страна. Так считалось у нас в семье. Россия была запретной темой. Ни отец, ни его братья никогда не рассказывали нам о России. Сейчас я думаю, что таким образом проявлялось их чувство потери, и они просто не хотели передавать детям свою боль. – То есть вы росли француженкой Наполовину, все-таки, француженкой (смеется). Моя мать – француженка. А отец… нет, он, разумеется, не скрывал, что он русский. Ему до сих пор нравятся старые русские песни, русская кухня. Он умеет готовить блины. В детстве, помню, мы отмечали Пасху с блинами и крашеными яйцами. Не каждый год, но если отец оказывался дома, то Пасха обязательно была по-русски. И все-таки рассказывала ли бабушка что-то о самом Сергее Прокудине-Горском? Трудно представить, что у вас в семье почти не вспоминали о всемирно известном предке, не говорили о нем? – Но это действительно так. И это было не только у нас. Я общалась со своими ровесниками из других эмигрантских семей – им тоже ничего не рассказывали о предках из России. Ни у кого из моих знакомых в семье не существовало культа дедушки или прадедушки – знаменитого ученого или военного. Дело в том, видимо, что их дети старались закрыть эту страницу прошлого и начать жизнь в новой стране с чистого листа. Поэтому любой специалист по истории фотографии знает больше, чем я, о жизни Сергея Михайловича. – Я узнала, что в России есть круг людей, хранящих память о Сергее Михайловиче. Познакомилась с Василием Дрючиным, замечательным энтузиастом, который организовал музей в Москве, где мы с вами сейчас находимся. В России, насколько я знаю, это единственный музей Прокудина-Горского. На машине Василия мы поехали к Фуниковой горе (здесь в Покровском уезде Владимирской губернии в родовом имении в 1863 году родился Сергей Прокудин-Горский. – Прим. РС). Я привезла туда горсть земли с парижской могилы Сергея Михайловича. Потом мы были в Киржаче и встретились с прекрасными работницами местного музея, в котором тоже есть уголок, посвященный Прокудину-Горскому. Дальше я путешествовала одна, была в Суздале, Ростове, посетила монастырь, где сохранились надгробия с могил моих очень далеких предков, живших здесь в семнадцатом веке. – Получается, что ваш отец был не совсем прав, когда говорил вам, что Россия Прокудиных-Горских исчезла?

– Я хорошо понимаю, почему он так говорил. Это взгляд другого, старшего поколения эмигрантов, и я не собираюсь с ним спорить. Для меня главное, что фотографии ожили. Раньше я листала альбом прадеда и видела перед собой только далекое прошлое, с которым нет связи. А теперь это стало настоящим. Те же самые фотографии я воспринимаю как мой сегодняшний день. – Однако усадьба, в которой родился ваш прадед, действительно разрушена. Что вы почувствовали, оказавшись на том месте, где стоял его дом? – Вы не поверите, но я почувствовала себя как дома. Почувствовала себя как человек, который возвращается в родные места после долгого путешествия. Мне в этом очень помогли люди, совершенно незнакомые – в деревнях, в маленьких городках и даже в Москве. Когда я на них смотрю, то узнаю себя и свою семью, вплоть до мелочей. Как они говорят, с какой интонацией, как жестикулируют. Во Франции я постоянно задавалась вопросом: кто я? Здесь я, наконец, получила ответ: ты такая же, как эти русские на улице, в автобусе и в метро. Ты среди своих. – Похоже, что первую брешь в стене пробили все-таки рассказы вашей бабушки? – Я часто вспоминаю о ней, находясь в России. Вспоминаю, как она плакала. Мне кажется, я сама плачу ее слезами, когда вижу маленькую деревенскую церковь или знакомый по фотографиям пейзаж.