additional language // journal

Что интересного я посмотрела и почитала в недавнее время. Я посмотрела несколько фильмов, которые меня не отпускают, потому что такие хорошие: финский фильм Fallen Leaves (очень стильный!), два раза Poor Things и сразу же после этого Favourite того же режиссера, короткий Two Distant Strangers про безысходность системы и про надежду в конце, символично в пятницу 16го, и Ma Rainey's Black Bottom (ох господь мой). Ma Rainey's — это одна из десяти пьес, написанная August Wilson, драматургом-самоучкой (с Пулитцером) из Питсбурга, про которого я узнала в общем-то будучи в Питсбурге. Эти десять пьес называются Pittsburgh Cycle и рассказывают 10 разных историй of Black America, и Дензел Вашингтон сейчас работает над тем, чтобы экранизировать их все. Ма Рейни — одна из его работ, как и Fences, и вот ещё я дочитала пьесу Piano Lessons. И всё это, всё это невозможно сложные, особенно трагичные из-за своей повседневности, щемящие истории, после которых хочется плакать, а потом пойти и попытаться стать человеком чуточку лучше. Очень рада, что прочитала не весь цикл и что есть ещё что читать. Долго думала, но купила подписку на New Yorker после того, как купила журнал в книжном, и провела весь день на диване, поглощая статья за статьей. Всё, что прочитала, показалось таким качественным (после телеграм каналов и инстаграма особенно) и наполняющим, что купила цифровую подписку и теперь зависаю там каждый день. Особенно радует, что это всё-таки не новостное медиа, и статьи выходят очень редко, поэтому успеваю прочитать всё, а потом и подумать про это. Наверное, самое яркое — это статья Патрика Кифа про сценариста Фрэнка Скотта (я читала две его книжки, упоминала здесь, нравится как он пишет) и про ситуацию с доносчиками в американской системе (взяла в работу на урок к теме Justice в учебнике) и про солнечные бури. Ну, и ещё то, что я два кроссворда уже там порешала, тоже событие! И ещё прочитала две просто прекрасные книжки: одну Elizabeth Stout 'Oh, William!' (так легко читается, так легко идёт, такая короткая, и только потом ты понимаешь, что она очень грустная) и Judy Dench "Shakespeare: The Man Who Pays The Rent (тоже так легко читается, так легко идёт, обычная по длине, но невозможно перестать смеяться, потому что Джуди Денч прекрасна, ну ж). И самым важным событием февраля конечно же то, что я сходила на спектакль A Mirror в Trafalgar Square, где одну из главных ролей играет Джонни Ли Миллер, один из моих любимейших актеров. Спектакль просто огонь, история с неожиданнейшим концом, Миллер и все остальые прекрасны, но самым важным впечатлением будет как Миллер передо мной извинился! Около меня оказался спрятанным зонтик, нужный для сцены, и когда время для зонтика пришло, он подбежал, взял его, не удержал и уронил мне на коленки, взял обратно, а потом на секунду задержался, повернулся и прошептал Sorry!

Про плато. Я очень мало про него знаю, кроме того, что оно у всех в какой-то момент происходит, и что в языках это достаточно распространенная проблема. Я в такой момент люблю ставить деятельность на паузу, и делать что-то другое, а потом возвращаться. Но если по существу, то где-то когда-то давно я попала на выступление про плато, и помню оттуда такое: выступающая рассказала про художника или художницу, которая достигла плато в рисовании, и чтобы вылезти из него, решила взять только один элемент, работать над ним и улучшать его какое-то время. Например, если это портрет, то условно говоря, тренироваться рисовать глаза в разных вариациях или просто рисовать его лучше. Вот и совет, который давался для плато, это взять какой-то кусочек из деятельности (проседающий навык, нужный навык, но не целый вроде аудирования, а раздробить на что-то очень понятное и законченное) и просто на ограниченный период с ним работать, do deliberate practice. Например, прочитать много статей на какую-то одну тему (aka narrow treading) — много лексики повторяется, но в разных вариациях, и тема с разных углов; найти и прочитать всё что можно и протренировать до тошноты какую-то грамматическую тему, которая до сего момента сплошным туманом в голове; подготовить тему, на которую вы говорите неуверенно, и обсудить её с нескольким разными людьми (к примеру, в italki); переслушать все интервью с Дэвидом Теннантом, чтобы привыкнуть к акценту. Вот я лично никогда так специально не делала, но обычно да, если вдруг жизнь тебя заставляет или в тебе просыпается такой неугомонный интерес и ты пересматриваешь всё, что можно найти про китов или написать 27 сопроводительных писем, например, то да мне кажется, чувство стагнации, которое вызывает это самое плато, меньше беспокоит.

Антарктический эксперимент На зимовку на антарктическую станцию была отправлена группа исследователей: американцы, британцы, шотландцы, исландец, два немца. Как водится, они там проводили исследования. А еще исследования проводили на них. До зимовщиков дотянулись руки фонологов. Каждую неделю в течение 6 месяцев каждый участник должен быть произносить набор слов (ветер, снег, холод). Это те слова, которые эти люди, запертые на зимовке, и так произносили между собой (все разговоры шли на английском). Так вот, данные, собранные с помощью специального фонографа (а их современные версии - это очень точная штука), показали, что произношение зимовщиков стало меняться. Особенно звук [ou] - как в слове -flow - пострадал. Говоря простыми словами, он упростился. Еще проще: за 6 месяцев у зимовщиков появился свой собственный, почти незаметный акцент. Конечно, антарктический эксперимент был направлен на изучение скорости развития языков и их разделения. Ну что ж - теперь мы знаем, что в изолированном обществе это происходит ну очень быстро, и подвижки происходят не только у тех, для кого английский — не родной, но и у носителей английского. Теоретически теперь можно рассчитать время, за которое появится новый язык в группе переселенцев-изолятов. Представьте себе: мы сажаем на космический корабль колонистов из разных стран. Теперь мы знаем, что довольно скоро у них появится свой акцент, потом будут лексические изменения, грамматический шифт. Тут уже и до нового языка недалеко.

Интересно то, что в танцах есть проблема, которая есть и в изучении языков: лексика и как её из уроков вывести в активное применение. Лексикой в хореографии называется движение, вот буквально танцоры так и говорят: she has good vocabulary, или we'll learn some new vocabulary today или даже let me teach you this phrase (обычно это набор движений на определённый счет или участок в музыке). Так вот, те, кто учится танцевать учат-учат танцевальный словарный запас и даже классную связку с этим движением, но обычно когда дело доходит до фристайлинга или джем сессий (в языке это будет любая спонтанная ситуация, где нужно на нём говорить), то ты забываешь всё кроме того самого движения, которым ты пользовался всегда, начиная со школьных дискотек. Что советуют хореографы? Ничего магического: продолжать практиковать лексику дома, везде, во всех её проявлениях, связках, на разных скоростях. И продолжать ходить на джемы и сознательно вставлять туда выученное раньше, играть с этим, ошибаться и пробовать снова. Смотреть рилзы про эти движения, их историю или как их правильнее всего делать не помогает, нет.

В моей жизни или правильно говорить практике такие ученики, которые часто могут говорить на абстрактные вещи очень долго и бегло, но которые спотыкаются, если нужно рассказать забавную историю, которая с ними произошла вчера на улице, но чтоб были технические детали, или объяснить как что-то установить или дать инструкции более четкие чем "сначала направо, а потом налево". При этом мне кажется, совершенно интуитивно, что уметь в эти казалось бы мелкие, невидимые, бытовые зарисовки важно для адаптации в языковой среде — это с одной стороны неприметные ситуации, которые, если органично коммуницируются, могут быть солидным вкладом в успешное общение, но ещё и в целом вкладом в субъективное ощущение прогресса, ощущение уверенности и ощущение беглости (на этих зарисовках обычно ты больше всего запинаешься и замедляешься). Ещё мне кажется, что они очень сложные, просто вот вообще. Во-первых, в учебниках про них нет ничего, потому что все ситуации в учебниках усреднены, во-вторых, язык для этого тоже слишком сложен, но не в том смысле, что там какие-то сложные и редкие слова, а наоборот, часто обычные, но в новых для нас смыслах, фразовые глаголы, что-то очень colloquial, но ещё и всякие окружающие нас бытовые предметы, кусачки эти и пипетки, и рычаги и ростки и сотейники и ежедневные прокладки. Ну и я как учитель всегда раньше избегала этого на уроках например, потому что я тоже человек который находится в процессе овладения языком, постоянно, и моя неуверенность в этих ситуациях высока; это тоже почему я про это думаю. И столкнулась я с этим на пресловутых смол токах на работе здесь в Англии и в описаниях подробных инструкций редакторам и в написании problem statements и так далее. Это некомфортные ситуации. Комфортные ситуации после всех этих языковых уроков — это когда про что бы ты сделал с миллионом долларов и про пост-колониализм, почему-то, а вот когда это пересказ смешного рилза во время полурабочей болтовни на встрече, и чтобы punchline обязательно, или объяснить соседу как правильно полить твои цветы — это что-то, что пока что ещё вызывает ментальный скрежет.

И милая статья про это: Basically, we have three options for these kinds of words: “cooperate,” “co-operate,” and “coöperate.” Back when the magazine was just getting started, someone decided that the first misread and the second was ridiculous, and adopted the diaeresis as the most elegant solution with the broadest application.  ... My predecessor told me that she used to pester the style editor, Hobie Weekes, who had been at the magazine since 1928, to get rid of the diaeresis. She found it fussy. She said that once, in the elevator, he told her he was on the verge of changing that style and would be sending out a memo soon. And then he died. This was in 1978. No one has had the nerve to raise the subject since.

И милая статья про это: Basically, we have three options for these kinds of words: “cooperate,” “co-operate,” and “coöperate.” Back when the magazine was just getting started, someone decided that the first misread and the second was ridiculous, and adopted the diaeresis as the most elegant solution with the broadest application.  ... My predecessor told me that she used to pester the style editor, Hobie Weekes, who had been at the magazine since 1928, to get rid of the diaeresis. She found it fussy. She said that once, in the elevator, he told her he was on the verge of changing that style and would be sending out a memo soon. And then he died.

у The New Yorker заметила, раньше не встречала в таких словах (выше ещё был пример с reëvaluate это diaereses я про е с точками), и указывает на то, что две стоящие рядом гласные должны читать по отдельности, а не дифтонгом узнала, что это именно редполитика Thr New Yorker (и MIT Technology Review)

В тему произошедшего хочется поделиться проектом, разговорным клубом, death cafe, который ведёт Анастасия Медведева на английском языке, и где обсуждается смерть во всех её аспектах. Участие бесплатное, но можно оставить донаты. Я очень люблю тему смерти, и считаю, что про неё очень важно говорить и говорить часто. Поэтому. Вот ссылка на группу.

Запись прямого эфира: Как мы создаем материалы вместе с Леной Сарнавской #эфир Вступление: этот эфир про творческие процессы и биомассы, а не столько про структуру урока :) ❓ Зачем вообще создавать материалы? ❓Где мы черпаем вдохновение? ❓Откуда берем идеи упражнений? ❓Как поженить методику преподавания и интересный сюжет? В какой последовательности мы создаем материалы: идея / концепт / язык / упражнения - что идет первым? ❓Как выбрать язык? ❓Где искать картинки и элементы? ❓ Пост-продакшн: как рекламировать материалы? Когда заработок становится ощутимым? ❓Как защитить материалы от пиратства? Пишите в комменты ваши впечатления! 💖