мраморные утёсы

Надгробий мрамор и литую медь Переживет сонет могучий мой, И в нем светлее будешь ты гореть, Чем под унылой грязною плитой. Пускай низвергнет статуи война, Разрушит смута славных зодчих труд, Ни Марса меч, ни битвы пламена Преданья о тебе не изведут. Ты будешь вечно шествовать вперед, Забвение и смерть переборов. Слух о тебе потомство пронесет До Страшного Суда сквозь глубь веков, И до конца пребудешь ты живым В сердцах у всех, кем нежно ты любим. Уильям Шекспир. Сонет 55 (пер. А. Финкеля)

Рожденные в года глухие Пути не помнят своего. Мы — дети страшных лет России — Забыть не в силах ничего. Испепеляющие годы! Безумья ль в вас, надежды ль весть? От дней войны, от дней свободы — Кровавый отсвет в лицах есть. Есть немота — то гул набата Заставил заградить уста. В сердцах, восторженных когда-то, Есть роковая пустота. И пусть над нашим смертным ложем Взовьется с криком воронье, — Те, кто достойней, Боже, Боже, Да узрят царствие твое! 3инаида Гиппиус, 8 сентября 1914

Борис Пастернак Мне хочется домой, в огромность Квартиры, наводящей грусть. Войду, сниму пальто, опомнюсь, Огнями улиц озарюсь. Перегородок тонкоребрость Пройду насквозь, пройду, как свет, Пройду, как образ входит в образ И как предмет сечет предмет. Пускай пожизненность задачи, Врастающей в заветы дней, Зовется жизнию сидячей, — И по такой, грущу по ней. Опять знакомостью напева Пахнут деревья и дома. Опять направо и налево Пойдет хозяйничать зима. Опять к обеду на прогулке Наступит темень, просто страсть. Опять научит переулки Охулки на руки не класть. Опять повалят с неба взятки, Опять укроет к утру вихрь Осин подследственных десятки Сукном сугробов снеговых. Опять опавшей сердца мышцей Услышу и вложу в слова, Как ты ползешь и как дымишься, Встаешь и строишься, Москва. И я приму тебя, как упряжь, Тех ради будущих безумств, Что ты, как стих, меня зазубришь, Как быль, запомнишь наизусть.

Христос воскресе

Что во мне бьется так, наплывает в глазах туманом? Это – мое, я знаю. И стены, и башни, и соборы… и дымные облачка за ними, и эта моя река, и черные полыньи, в воронах, и лошадки, и заречная даль посадов… – были во мне всегда. И всё я знаю. Там, за стенами, церковка под бугром – я знаю. И щели в стенах – знаю. Я глядел из-за стен… когда?.. И дым пожаров, и крики, и набат… всё помню! Бунты, и топоры, и плахи, и молебны… – все мнится былью… – будто во сне забытом. Иван Шмелёв «Лето господне»

Уильям Шескпир Сонет 64 Я вижу: Время не таит свирепость, Столетий гордость превращает в прах И рушит исподволь любую крепость, И даже медь — у Времени в руках. Я вижу, океан прожорлив: катит На царство суши сонм взбешенных вод, То океан, то суша подать платят, И чередуются доход-расход. Я вижу пышных королевств крушенье И новых государств внезапный взлет, Живет все в мире лишь одно мгновенье, — Вот-вот и Время друга заберет. (пер. В. Микушевича)

Есть город, который я вижу во сне. О, если б вы знали, как дорог! У Чёрного моря явившийся мне, В цветущих акациях город! В цветущих акациях город у Чёрного моря. Есть море, в котором я плыл и тонул; И на берег вытащен к счастью. Есть воздух, который я в детстве вдохнул, И вдоволь не мог надышаться! И вдоволь не мог надышаться у Чёрного моря. Вовек не забуду бульвар и маяк, Огни пароходов живые, Скамейку, где мы, дорогая моя, В глаза посмотрели впервые! В глаза посмотрели впервые у Черного моря. Родная земля, где мой друг молодой Лежал, обжигаемый боем. Недаром венок ему свит золотой, И назван мой город Героем! И назван мой город Героем, у Чёрного моря. А жизнь остаётся прекрасной всегда, Хоть старишься ты или молод. Но с каждой весною так тянет меня В мой солнечный, радостный город! В Одессу - мой солнечный город у Чёрного моря. У Чёрного моря...

Михаил Лермонтов, 1838 Спи, младенец мой прекрасный, Баюшки-баю. Тихо смотрит месяц ясный В колыбель твою. Стану сказывать я сказки, Песенку спою; Ты ж дремли, закрывши глазки, Баюшки-баю По камням струится Терек, Плещет мутный вал; Злой чечен ползет на берег, Точит свой кинжал; Но отец твой старый воин, Закален в бою: Спи, малютка, будь спокоен, Баюшки-баю Сам узнаешь, будет время, Бранное житье; Смело вденешь ногу в стремя И возьмешь ружье. Я седельце боевое Шелком разошью… Спи, дитя мое родное, Баюшки-баю Богатырь ты будешь с виду И казак душой. Провожать тебя я выйду — Ты махнешь рукой… Сколько горьких слез украдкой Я в ту ночь пролью!.. Спи, мой ангел, тихо, сладко, Баюшки-баю Стану я тоской томиться, Безутешно ждать; Стану целый день молиться, По ночам гадать; Стану думать, что скучаешь Ты в чужом краю… Спи ж, пока забот не знаешь, Баюшки-баю Дам тебе я на дорогу Образок святой: Ты его, моляся богу, Ставь перед собой; Да, готовясь в бой опасный, Помни мать свою… Спи, младенец мой прекрасный, Баюшки-баю

Лишь тот земли властитель, Кто глубь измерить мог И в мрачную обитель Сходил, как царь в чертог; Бродил меж спящих узниц Подвалами палат, И слышал страшных кузниц В пластах могильных млат. Тот щедрых недр хозяин, Кто терем видел в них И в дверь стучал, не чаян, Как пламенный жених, Кто страстию мятежной, Упорствуя, горит, Кто ревностью прилежной Сокрытую дарит. Он жизнь навеки свяжет С владычицей глубин, И тайная расскажет Завет глухих былин. Окрест сидящей веет Забвенных солнц эфир, И в бездне розовеет Былой и вечный мир. В расщелинах и сводах Знакомая страна, И в сумрачных походах Надежный вождь она. И воды на подмогу Наверх горы бегут; И гномы в край дорогу, Где клад, не стерегут. Несет он злата груды К царю, в его дворец: Сафиры, изумруды Осыпали венец. Всех руд, всех жил первину Царю земных жилищ. Подземий властелину С ним части нет. Он нищ. Тем, под горою, впору Друг друга перегрызть. Делитесь! Чудотвору Неведома корысть. Новалис (Пер. Вяч. Иванова)

Шарль-Луи Монтескье Прощай, прибежище Маммоны, Прощай, бесславный, мерзкий град. Коль будет небо благосклонно, Я больше не вернусь назад. Аристократы и мещане, Прощайте! Нет у вас услад Иных, чем золото в кармане; Я больше не вернусь назад. Прощайте, пышные чертоги, Где от мрут от скуки господа. От вас едва унес я ноги, Чтоб не вернуться никогда. Скандалит здесь градоначальник, За каждой юбкой волочась, А после плачется, печальник: «Жаль, что не молод я сейчас». Здесь у дворян особы вкусы: Один был гол со всех сторон, Ему за деньги паж безусый Сдавал в аренду афедрон. Я не слыхал правдивей слуха (Хоть сразу истиной зови): Мол, мучает его желтуха От невоздержности в любви. Но вот попутное теченье Меня в другой уносит край. Какое, право, облегченье. Прощай же, Генуя, прощай! 1728