Анна Блейз

Хью коротко поблагодарил лорда-наместника за рассказ и не обмолвился ни словом о собственной роли в этих событиях. Лорду-наместнику, добавил он, повезло с таким гостем, как Шейн: пить-есть не просит, на обхождение не жалуется, да еще и сторожит ворота днем и ночью. Сэр Генри прекрасно знал, что на молчаливого юношу, стоящего сейчас перед ним, этот его безумный дядя вел охоту, точно на кабана или оленя; но знал и то, что Хью не может себе позволить прилюдно выражать радость по поводу смерти родича, который, при всех своих пороках, все-таки оставался главой О’Нилов. Сэр Генри отнесся к этому с уважением и ничего не сказал. А Хью, в свой черед, не сказал лорду-наместнику, что наутро после того, как Шейн пал под клинками Макдоннелов, он внезапно проснулся на рассвете и вышел из замка, словно услышав зов. В смятении ума и чувств он стал подниматься по холму, на склоне которого в последний раз видел гонца Граньи, уходящего на запад. Вскоре он почувствовал, что рядом с ним кто-то идет, будто отделившаяся часть его самого, — девушка или женщина, но кто именно и какого возраста, непонятно; и, как ни странно, она тоже была в легких доспехах. Когда она повернулась к нему и улыбнулась, Хью снова вспомнил о том гонце, словно он и эта девушка были одно и то же. Она как будто говорила, но Хью не слышал слов до тех пор, пока не пошарил в карманах и не нашел осколок кремня, который теперь носил с собой постоянно. Сжав кремень в кулаке, он стал ее слышать. «Он был большой и тяжелый», — сказала она. «Да», — согласился Хью. «Они на это жаловались, — сказала она. — Те, кто пришел унести его душу. Они даже просили дать им перерыв, но им не разрешили: его душа могла сбежать и вернуться в свое смертное тело». Затем она указала куда-то на запад, и Хью увидел тех двоих, о которых она говорила. Они пытались управиться с рослым мужчиной, в котором Хью тотчас же признал своего дядю; оба смеялись, словно это была игра, но в то же время старались изо всех сил. Один ухватил Шейна за щеку двумя пальцами и тянул его голову влево, а другой закинул правую руку Шейна себе на спину. Все трое брели по колено в земле, словно через болото. «Видишь? — снова услышал он голос своей спутницы. — До сих пор с ним возятся». Хью повернулся к ней, но ее уже не было; он снова посмотрел туда, где Шейна тащили под землю, но и там уже не было ничего. Под утро он проснулся — а может, продолжал спать, но ощутил, что находится где-то в другом месте. Там тоже было темно, но не так, как здесь и сейчас. Перед ним крутой стеною вздымался огромный черный холм — не тот, который он видел когда-то, не Нокайни, по сравнению с этим какой-то сонный и приземистый. И все же эта каменная громада была тем самым холмом: откуда-то Хью знал это совершенно точно. И пока его спящий дух разглядывал склон, он сам же и поднимался вверх по склону — проворно и легко, без усилий, прыгая с камня на камень. Он то ли видел это, то ли просто знал. Редкие седые волосы развевались у него за спиной, словно серое покрывало монашки; узкое, точеное лицо, запрокинутое к небу, белело во тьме, как старая кость. Хью узнал этого человека; это был он сам. Исцелившийся — или, быть может, никогда ничем не болевший, — он крепко сжимал в руке кремень, который вел его за собой, точно компас. Тот самый кремень, который его пальцы помнили до сих пор. До вершины он так и не добрался, потому что в холме отворились врата или дверь: две колонны и гранитная перемычка над ними, а внутри — темным-темно. И там, внутри, были они — Древние Силы, короли Мунстера, и Геройд Ярла, а из самой глубины, из сердца холма, уже спешила ему навстречу дочь и мать Луны, Анье Кли, Анье светоносная: скорей, иди к нам, мы ждем!

Поделюся с вами тремя кусочками, не могу больше держать в себе (это кое-что, что я надеюсь закончить переводить через месяц-полтора) * * * Исполнив требования этикета, в которых его тщательно наставил граф Лестер, Хью больше не смел поднять на королеву глаза, опушенные рыжими ресницами. Пока королева и граф переговаривались через его голову на изысканном и пока еще слишком сложном для него южном английском, он рассматривал платье Ее Величества. Или даже несколько платьев, которые она, похоже, носила одно поверх другого. Она была словно какая-то сказочная крепость, окруженная валами и кольцами стен, в которых то там, то сям зияли проломы и ходы подкопов: сквозь проемы и разрезы верхнего платья виднелось еще одно, в нем были свои разрезы, а за ними — еще одно, и сквозь него проглядывала шнуровка четвертого. Внешняя стена была вся усыпана самоцветами, сверкала крохотными зернами жемчуга, точно капельками росы, и сплошь была изукрашена и расшита узорами — виноградными лозами, листьями, цветами. Широкий распах верхней юбки открывал нижнюю; на ней резвились разные морские чудища: гиппокампы, встающие на дыбы, левиафаны, чьи зубастые пасти были точь-в-точь как решетки крепостных ворот. А по отворотам верхнего платья, выставлявшим напоказ изнанку, были разбросаны сотни глаз и ушей — казалось, они живут собственной жизнью, не нуждаясь в теле. Хью готов был поверить, что этими глазами и ушами королева может смотреть и слушать: пока он разглядывал ее одежду, одежда разглядывала его. Наконец, он все-таки решился и украдкой взглянул на ее набеленное лицо, обрамленное жесткими кружевами, и на волосы, убранные в серебряную с жемчугом сетку. Тут-то он и понял, что сила королевы — в ее платье. Она была закована в это платье той же магией, что когда-то заковала детей Лира в лебединые тела . Стоило ей шевельнуться, как стройные, гибкие, длинноногие придворные, все как один с подвязками и узкими английскими мечами, тоже трогались с мест, и все ходили вокруг нее кругами и волнами, словно в танце. Больше Ее Величество не сказала Хью ни слова, но перед тем, как покинуть свои покои, на мгновение задержала на «ирландском кузене» свой цепкий, птичий взгляд; зашуршав юбками, фрейлины потянулись к выходу следом за нею, точно шлейф палой листвы. Позже граф поведал Хью, что таких платьев с огромными юбками у королевы не меньше тысячи, одно другого роскошней. Комнатушку, в которой сидели лорд Бёрли , главный советник королевы, и доктор Джон Ди , ее придворный астролог и врач, отделяла от покоев ширма. Ширму украшала изысканная резьба — нимфы и сатиры, виноградные гроздья, причудливые геральдические фигуры, покрытые сусальным золотом. А еще в этой ширме имелись дырочки, сквозь которые можно было наблюдать и слушать. — Этот мальчишка, — негромко сказал Бёрли. — Рыжий. — Да, — отозвался доктор Ди. — Ирландский мальчик. — Сэр Генри Сидней взял его под опеку. Привез сюда, чтобы приучить ко всему английскому. И он не один такой. Ее Величество милосердна: она полагает, что сможет завоевать их любовь и преданность. Они усваивают приличия и манеры, а потом уезжают обратно к себе на остров и возвращаются к своим дикарским обычаям. Я не вижу способа, как удержать их в подчинении, пока они сидят там по своим крепостям. — Пока не могу сказать наверняка, — сказал доктор Ди, поглаживая окладистую бороду, — но, быть может, способы есть. —Doctissime vir , — произнес Бёрли. — Если и впрямь такие способы есть, давайте же их используем. * * *

Наша елка )

Насчет придворных астрологов и как у них всё сложно. Феофил, автор этого добрища, http://www.urania-books.ru/5629/ был придворным астрологом халифа аль-Махди. Цитирую из своего предисловия: В 775 году, когда аль-Махди взошел на престол, Феофил стал его главным придворным астрологом и военным советником. Во «Всеобщей истории» Абу-ль-Фараджа (Бар-Эбрея), сирийского ученого XIII века, сохранился исторический анекдот, который интерпретировали как свидетельство мистической связи между халифом и его астрологом (Bedjan 1890, 127; CCAG V.1, 230):

Феофил служил халифу аль-Махди, который весьма высоко ценил его за непревзойденные познания в астрологическом искусстве. Говорят, что однажды халиф пожелал отправиться в одну из своих провинций и взял с собою весь двор. Жена халифа послала служанку сказать Феофилу: «Это ты дал халифу совет отправиться в поездку и тем самым подверг нас тяготам и скуке путешествия, которого мы не желали. Надеюсь я, что Бог тебя истребит и изведет из этого мира, дабы, избавясь от тебя, мы наконец обрели покой». Феофил передал такой ответ через служанку, которая принесла ему это послание: «Вовсе не я побудил царя к этой поездке; он ездит туда и тогда, куда и когда пожелает. Что до проклятия, которое ты навела на меня, попросив Бога приблизить мою смерть, то Господь уже принял об этом Свое решение и утвердил Свою волю. Да, я скоро умру — но умру я не во исполнение твоей молитвы, а по воле моего Создателя. Тебе же, царица, я скажу так: “Приготовь себе меру праха, и когда услышишь, что я отошел в мир иной, посыпь себе голову тем прахом”». Когда царице передали эти слова, ее охватил великий страх и беспокойство. Прошло немного времени, и Феофил умер, а через двадцать дней после него скончался и халиф аль-Махди. Так и сбылось по слову Феофила.

Вариант этого рассказа, дополненный некоторыми деталями, известен по более поздней, адаптированной версии «Всеобщей истории» (Pococke 1663, 147):

Рассказывают: когда аль-Махди, собравшись ехать в Масабадан, приказал своей наложнице Хасане отправиться с ним, та послала записку Феофилу, сыну Фомы, христианскому астрологу из Эдессы, который был главным астрологом аль-Махди, говоря так: «Это ты надоумил повелителя верных отправиться в поездку; ты навязал нам путешествие, которого мы не желали. Да приблизит Бог твою смерть, чтобы мы наконец от тебя избавились!» Феофил же велел служанке, принесшей ему это послание: «Когда вернешься к ней, скажи так: “Не я подал [халифу] этот совет; то же, о чем ты просила, чтобы я скоро умер, — об этом все уже решено самим Господом, и смерть моя близка. Не думай, однако, что молитвы твои услышаны, но приготовь себе меру праха, дабы посыпать им главу, когда я умру”. Она же поначалу не поняла, что значат его слова, но через двадцать дней после Феофила умер и аль-Махди.

На основании этой истории смерть Феофила относят к лету 785 года (известно, что аль-Махди погиб 27 августа того года из-за несчастного случая на охоте), но вопрос о точной дате его кончины остается открытым. По другим источникам известно, что он не дожил лишь немного до девяноста лет.

Вышла в моем переводе еще одна астрологическая книжка - "Труды о военных началах" Феофила Эдесского (VIII век). http://www.urania-books.ru/5629/ По этому случаю сегодня будет военно-астрологический пост, интересный не только лишь всем. Конечно, как всегда в мунданной астрологии, есть большая проблема с определением точного времени начала процесса. Когда началось? Да где-то "под утро"... "когда совсем стемнело"... и все в таком духе, и это еще хорошо, когда есть хоть такие указания. С современными процессами вообще сложно, потому что момент информирования широкой публики о чем-либо "начавшемся" далеко не равен пресловутой точке невозврата, выявить которую обычно нет никакой возможности. В этом отношении (и, думаю, почти ни в каком другом) древним придворным астрологам было хорошо: они из первых рук могли знать всю механику принятия решений и видеть, собственно, "когда началось". Но в тех случаях, когда все же удается поймать правильную точку начала (например, учесть, что в 1941-м "все началось" не под утро 22 июня, а вечером 21-го, когда Германия выставила минные поля в Финском заливе), оказывается, что эти древние методы работают очень интересно. (Суть в том, что за точку отсчета берется не пересечение войсками границы государства, с которым решили воевать, а непосредственное "начало похода", начало осуществления военной операции как таковой, - а первый этап операции "Барбаросса" был реализован именно там, на Балтике.) А еще выловилось кое-что, странным образом работающее на одних только циклах планет, независимо от точного времени начала. У Феофила попадается почти случайное, оторванное от контекста указание: "Когда благотворные планеты в карте начала войны дойдут до левостороннего квадрата к самим себе, война окончится". Левосторонний - это второй квадрат. Я проверила и ничего интересного не увидела. Но зато оказалось, что крутейшим образом работает первый (правосторонний) квадрат - по крайней мере на всех тех примерах, которые я пока посмотрела. Примерно такая закономерность: война может быть длинной или короткой (это пока непонятно, как определять без точной карты начала). Но, так или иначе, в первом случае работает Юпитер, более медленная планета-благодетель, во втором - Венера. А дальше, собственно, происходит так, что на первом квадрате Юпитера или Венеры к самим себе война действительно может закончиться. Пример с Юпитером - Крымская война 1853-1856, на первую квадратуру Юпитера пришелся Парижский конгресс. Пример с Венерой - война 1812 года, и там вообще очень интересно, потому что за первые месяцы войны Венера успела сделать петлю, подошла к транзитному соединению со своим исходным местом в день сдачи Москвы и дошла до экзакта в день, когда Москва сгорела; ну а потом она (Венера то бишь) бодро двинулась дальше и дошла до знаменательного первого квадрата аккурат к середине декабря, когда сами понимаете что. Эта история мне прямо очень нравится с астрологической точки зрения. Есть, однако, второй вариант того, как это работает, - и он, похоже, относится к ситуациям, когда война более масштабная или когда она - часть какой-то другой, бОльшей войны. В этих случаях первый квадрат Юпитера работает как окончательная переломная точка. Например, в Великой Отечественной ровно на первом квадрате Юпитера (к той точке, где он находился 21-22 июня 1941-го) была полностью освобождена территория СССР и дальше боевые действия шли уже за ее пределами. Для Первой Мировой период, приходящийся на этот первый квадрат Юпитера, историки тоже называют переломным - в таком смысле, что исход войны уже определился, а остальное было делом техники. Здесь подробностей не могу рассказать, не очень хорошо знаю этот кусок истории, но это где-то апрель-май 1917-го. В общем как-то так оно всё и работает. Кажется, если продолжительность войны строится на цикле Юпитера, то внутри него все равно каким-то неявным образом работает цикл Венеры, только он как бы не срабатывает, "проскакивает". Силенок ей не хватает, наверно, все-таки "малое благо", не "большое".

Откуда-то. Вот с такой подписью: Something feels wrong about the way my wife put out these christmas decorations.

Еще немного исландских развлечений: "Торвальдюр из Сакки, севши в воротах кладбища, использовал этот став, чтобы призвать на землю дух из-под солнца, но по причине своих размеров дух спустился лишь до высоты в 800 саженей над землей, а благодаря могуществу этого става Торвальдюр не пострадал, когда из-за сошествия этого духа случилось землетрясение". Став называется "Драгоценный камень Ионы".

В "Телеме" вышли 3 и 4 тома знаменитой "Исповеди" Алистера Кроули, но главное веселье не в этом — вернее, в этом, но не только. Нас с Анной Блейз опять подменили в колыбели зачеркнуто в издательстве и приписали мой перевод ей. Это судьба. Фатум. Рок. Я смирился. В допечатке тиража ошибка будет исправлена, пока же верить написанному здесь: том 1 и 2 — перевод Анны Блейз том 3 и 4 — мой; её — редактура Книжка, кстати. очень даже ничего. :) #МаловатоБезумия #БудниМуз

Замечательный исландский способ добыть разрыв-траву (для открывания замков) с помощью несуществующего в природе гнезда с птенцами кукушки. И финал прекрасный. "Нужно смастерить дверную раму с дверью, замком и ключом, поместить за открытой дверью гнездо кукушки, а затем запереть дверь, когда кукушки не будет в гнезде. Кукушка вернется и захочет добраться до своей кладки или птенцов, но дверь будет заперта; тогда она отыщет разрыв-траву и принесет ее к двери или вложит в замок, и дверь тотчас откроется; так человек и узнает, что это за трава. Можно будет взять ту самую траву, что принесла кукушка, и использовать ее по мере надобности, но здесь есть одно затруднение: тому, кто заполучил эту траву, никогда больше нельзя будет ходить с непокрытой головой, иначе кукушка вернется, капнет ему на голову змеиным ядом и убьет его" (Jón Árnason. Íslenzkar þjóðsögur og æfintýri, I.646).