internal observer

Георгий Иванов Не спится мне. Зажечь свечу? Да только спичек нет. Весь мир молчит, и я молчу, Гляжу на лунный свет. И думаю: как много глаз В такой же тишине. В такой же тихий, ясный час Устремлено к луне. Как скучно ей, должно быть, плыть Над головой у нас, Чужие окна серебрить И видеть столько глаз. Сто лет вперед, сто лет назад, А в мире все одно — Собаки лают, да глядят Мечтатели в окно.

Умная женщина, несомненно, должна испытывать глубокое отвращение к мужчине, который в разговоре с ней никогда не может или не хочет забыть ее пол, то есть всегда говорит с ней как с женщиной и никогда не говорит с ней как умный человек с умным человеком.

Антонен Арто о сексе В компании Антонена Арто / En compagnie d'Antonin Artaud / My Life and Times with Antonin Artaud (1993) Режиссер: Жерар Мордийя / Gerard Mordillat

«Они долго пререкались, около часа стоял над лежащим Сашей собиратель налогов и наконец сказал: — Я опишу имущество. — Пожалуйста. — Да у вас ни черта нет! — Как же — вот, описывайте. На двери огромным гвоздем была прибита черная дамская перчатка. — А стола нет — где едите? — В столовой Ленкублита. — А стихи где пишете? — В трамвае. — Да неужто вы здесь спите? — Нет, я сплю у женщин. — Закурить есть? Введенский вынул из кармана смятую коробку. — Прошу. Они сели рядом на тряпки, и фининспектор сказал: — Да, ну и житуха у вас, хуже нашей — собачья.»

Поделюсь с вами небольшим анекдотом, который стал моей полярной звездой, когда я продолжал работать над получением степени магистра в надежде стать профессором по картинам в интернете. Я сидел перед красно-белой картиной Ротко, когда еще не знал, что такое кайфовать от искусства, и был в замешательстве, но все еще пытался оставаться открытым, чтобы просто прочувствовать произведение. Вдруг ко мне подбежал 8-летний ребенок и в полном восторге сказал: "Мама, мама, я знаю, что это! Это самолет!" Одни любят глубокую сложную поэзию, другие хотят просто посмотреть на что-то, кроме себя, чтобы получить опыт общения с собой. В конечном счете то, что вы чувствуете, когда взаимодействуете с произведением искусства, - это правильно. Когда вы относитесь к произведению, вы привносите в него что-то, чего нет ни у кого в мире, и что бы это ни было, оно принадлежит вам, как священное сокровище. От себя замечу, что я почти никогда не читаю этикетки, дидактические или информационные листы, пока не увижу несколько работ одного и того же художника и не захочу больше узнать о нем как о человеке, но что касается самой работы, то все это принадлежит мне, вам, зрителю.

Наклейка на стене, диктующая все, что вы должны видеть, думать и чувствовать, - это в равной степени эзотерика/элитаризм, ИМХО.

Из каждой новой истории прошлого поднимается ПОЛИФОНИЯ ГОЛОСОВ. Кто говорит? О чем говорят? Кто слушает и с какой точки зрения? Как мы реконструируем общественную, личную или невидимую историю? Воскрешение и реконструкция прошлого - это целая культурная индустрия, которая сопровождается рассеянной реакционной ностальгией по прошлому, которая часто угрожает оглушить нас в настоящем. В худшем случае исторические реконструкции питают репрессивные властные структуры того, что Ницше называл "монументальной" историей (где "великие" события вырываются из контекста и становятся героическими), или "антикварной" историей, историей сохраненной, почитаемой и статичной. В лучшем случае, они занимаются необходимой "критической" попыткой понять как прошлое, так и настоящее

Велосипед Ханса Беллмера Иллюстрация к книге Жоржа Батая "История глаза", 1940-е гг.