SocialEvents

Ивент! https://cfs.hse.ru/announcements/922846547.html

Ну и, продолжая околоюридическую тему, ————— прочитал, что все-таки решился Евросоюз, конфискует прибыль от российских замороженных активов. Несмотря на то, что сумма в общем скромная, шаг, конечно, решительный. То есть очень радикальный, недаром столько времени сомневались. Комментарий ниже https://youtu.be/Qv6IsHXvmsU?si=HcPvy9pbcZxt3JVL

Что-то вспомнил, как еще до основания ООН, но незадолго, Кельзен развивал мысль о международном суде. Это было именно развитие, то есть мысль о примате международного права у него уже была, но с международным правом была сложность. Если отрицать его приоритет, тогда есть опасность, что любой нормативный акт, принятый в государстве, будет равен праву, то есть нельзя будет говорить о неправовых действиях государственных служащих, если в части соответствия государственным нормам у них все в порядке. И даже хуже того, все, что фактически государственными людьми на разных должностях делается, то и государство in actu. Это высшая инстанция, потому что никаких других правовых норм и никакой другой инстанции нет. Ну, хорошо, допустим, что мы признали, что есть, что можно апеллировать к высшим нормам международного права, причем не только по делам международным, но именно что как к источнику оценок действий в государстве на соответствие праву. И у Кельзена получалось так затейливо, что если государственный служащий делает нечто, с точки зрения международного права, неправое и неправовое, то называть это действиям государства нельзя, потому что государство там, где право. Ну, хорошо, это все знают. А вот как отсюда к международному суду? Кельзен понимает, что без инстанции решения, голая норма как таковая, это не работает, а создавать всемирное государство — это вряд ли. И выход он находит в международном суде. Именно в суде и через судебную процедуру могут быть согласованы интересы, нормы и и их трактовки со стороны разных государств. То есть подключены к нему должны быть все государства, а без полного единодушия, без консенсуса ничего решаться не может. И это, конечно, лишний раз показывает нищету буржуазной юридической мысли.

Кстати, пытался вспомнить, кто из социологов первым стал работать с понятием интеграции. Раньше Парсонса никого не вспомнил, мб и не было? А между тем в другом цехе и гораздо глубже понятие интеграции исследовал и сделал фокус своего учения о государстве Рудольф Сменд. И было это в 1928 году, как раз вышла в свет ранняя, на диссертации основанная работа Парсонса про Вебера и Зомбарта. Об интеграции он заговорит много позже, по-моему, без ссылок на Сменда. Между тем, Сменд — учитель немецких юристов в то послевоенного поколения, то есть уже после Второй Мировой войны, вполне реально было бы выделить линию Шмитта и линию Сменда… правда, кому это надо и кто это выдержит?

Это интересно —————————- В молодые годы Эрик Фёгелин хотел создать теорию государства. Ему никто не нравился, поэтому пришлось браться за создание собственной. На этом пути он написал рецензию на "Учение о конституции" карла Шмитта. В журнал, который теперь хрен найдешь. Ну, полез на архив орг, там иногда бывают странные результаты. Результаты оказались действительно странные. При попытке найти юридический журнал 1931 года выпадает 365-е переиздание партийной программы НСДАП 1936 года. Но и это еще не все. Другая книжка, которая соседствует, — брошюра "Миролюбивая политика Третьего Рейха". Год издания — 1942-й. При этом программа партии начинается с вопроса о сельских тружениках, потому что изголодавшейся Германии потребно продовольствие. А брошюра начинается с цитаты из-какого-то англичанина, писавшего в 1918 году, что продовольственная блокада Германии оказалась в высшей степени успешной и недокормленные дети, будучи поражены еще в материанской утробе, составят к 1940-му году поколение дегенератов. Ну, не считая того, что это геббельсовская пропаганда, англичанин, возможно, и не ошибся. Поколение дегенератов, несомненно существовало, и англичане в 1942 г. могли в этом удостовериться. В общем, лучше бы я не искал тот журнал. Ищешь антифашиста, а вступаешь в это вот всё.

Хорошо, что в повестку дня люди ставят создание империи. Менее хорошо, что таким образом неправильно предполагается, будто бы ее еще нет. А на самом деле она есть, только управляется иногда очень хорошо, а иногда просто хорошо, то есть не очень, что и показывают отдельные ситуации с так над мигрантами и их разрезами. https://t.me/ru_global/27284

Шмитт о России и русских. 2. Здесь есть замечательные книги русских авторов, которые не встретишь больше нигде. Их горизонт столь же огромен, как их страна, они охватывают взором государства и народы, их психологическую проницательность не останавливает никакая политическая фраза. У них блестящая критика парламентаризма, и я был неправ, думая до сих пор, что это результат марксизма и большевизма. ... прежде всего меня привела в изумление книга Владимира Ламанского Secrets d’État de Venise, Petersburg 1884. Такой импульс может исходить только от большого государства. Отвращение Бакунина к Швейцарии и ее образцовой демократичности я понимаю очень хорошо.

Путин, как мы видим, ставит вопрос о легитимности. ————— Точнее говоря, он отвечает, но отвечает так, что это выглядит как постановка вопроса, а не полный и окончательный ответ. Мешаться в дела высших политиков и сопутствующих им юристов — последнее дело, конечно. Но повод задуматься остается. Да, формулировки Путина куда как более аккуратные, чем те, подразумевая или прямо используя которые, на него наезжали, наезжают и будут продолжать наезжать противники после начала текущего срока. Они тоже говорят о легитимности, и таким образом создается как бы некое дискурсивное поле единодушия, внутри которого уже происходят бои по поводу того, кто легитимный, а кто нет, и кто будет решать и в каком смысле. Но, конечно, политического философа сам характер формирования этого поля может устроить только отчасти. С виду все просто. Вот есть страна, в стране закон, по которому решается, кто там у них президент. Наблюдатель извне смотрит: ага, по их же собственному закону (в данном случае на Украине) срок завершен, выборов не было, президент незаконный. Зачем же здесь такие осторожные формулировки? Затем, что, конечно, на Украине тоже понимают специфику, а раз президента они не меняют, то, наверное, что-то придумают. Какой-то юридический кунштюк. Важно ли это? Политически важно, но важно по-разному для разных ситуаций. Вот, напр., сложится ситуация так (ничто не указывает, но ведь все меняется), что будет заключаться соглашение, что-то вроде мира-перемирия. А кто подписывать будет? Находящийся в розыске (уже нет, говорят), наследник узурпаторов и по собственным законам Украины беззаконный властитель? И чего будут стоить его подпись и прочие обещания? Но обязательно ли он? А может быть, уже появится кто-то другой, определенный опять-таки по внутренним законам так, что извне особенно не цепляются? Тогда в обоих случаях можно сказать, что пусть они решают, а для нас не безразлично. Еще бы. Есть там кто подписевменяемый? Это мы все пока находимся в области тривиального, все и так понимают, а я проговариваю, чтобы самому себе объяснить. Но здесь есть одна малая заковыка. Законосообразность — это не про легитимность, это про легальность. То есть вот закон, вот процедура, вот результат. И вот такая грустная вещь. Можно быть вполне легальным, но в критической фазе утраты доверия стать нелегитимным. И наоборот. Можно попрать закон и процедуру, но сохранить высокий уровень доверия, оставаясь легитимным. Легальность в обоих случаях важна как аспект легитимности, но не исчерпывает его. Здесь заковыка разрастается до размеров собаки, которая зарыта на том самом дискурсивном поле Куру, о котором мы ведем речь. Нам нужен легитимный партнер для... ну, не будем уточнять, для чего скажут, для того и нужен. Нет ошибки в том, чтобы говорить: нужен легитимный. Нет ошибки в том, чтобы говорить: пусть решают. Нет ошибки в том, чтобы говорить: нам важно. Нет ошибок. Но есть огромная сложность в том, чтобы акценты на легитимность легальности легальность легитимности переносились не просто в соответствии с политической целесообразностью, но и на основании внятных различений. остающихся одними и теми же хотя бы на период работы оперативной памяти, до очистки кэша.

Шмитт о Росси и русских 1. Само собой, Россию и русских Шмитт не любил и боялся. Но делал это он не всегда одинаково. Чтобы понять знаменитую фразу на французском, с которой начинается доклад про эпоху деполитизаций и нейтрализаций ("Мы в Европе живем »под взором русских«"), надо подойти к истокам, а истоки, в частности, в его пребывании где-то в 1926 году в Черногории, он там остановился в крошечном местечке и застрял в огромной библиотеке одного юриста, преподававшего в частности в России, в Одессе. Не будем о нем, лучше Шмитту дадим слово: Я сначала было подумал, что смогу подметить здесь особое, историческое значение малых стран, и соорудил для себя такую конструкцию, мол, т олько Черногория и Швейцария (с ее знаменитым Хубером) еще способны на кодификации и могли бы родить законодателя. Но это лишь доказывает, что время кодификация, Ликургов и Солонов, уже миновало, как и время многих других симпатичных вещей. Что стало мне ясно здесь, это значение больших государств. ... И вот отсюда он переходит к России. Но об этом — в другой раз.