Деньги это

Доля рубля при расчетах с Европой за экспорт и импорт составила 49% в декабре. В течение 2023 года диапазон доли рублей в расчетах составлял 43,7–53%. В декабре при расчетах за экспорт с Европой оставшуюся долю заняли доллары и евро — 41,5%, на валюты дружественных стран пришлось всего 9,5%. Кроме Европы, к которой относится не только Евросоюз, но и Белоруссия с Молдавией, в декабре рубль также опережал остальные валюты при оплате российского экспорта в страны Карибского бассейна, где его доля составила 91,7%. При этом по европейскому направлению доля рубля резко начала расти в мае 2022 года, хотя с начала позапрошлого года держалась в районе 10%. В целом доля рубля в декабре 2023 года при расчетах за экспорт составила 36,1%, доля доллара и евро — 26,7%, доля валют дружественных стран — 37,2%. В течение 2023 года доля рубля находилась в диапазоне 34,6–43,6%, максимум был зафиксирован в июне. Для сравнения: в декабре 2022 года доля рубля была 37,2%, доля долларов и евро — 43,7%, доля «дружественных» валют — 19,1%. Таким образом, при относительно стабильной доле рублевых расчетов фиксируется уменьшение долларовых и евровых платежей на фоне роста оплаты валютами дружественных стран.

🌲👣 Осмысленный риск в бизнесе В мире предпринимательства, где каждый шаг может означать риск, мы часто идем по уже проторенной тропе. Но не всегда это приводит к успеху. Даже самые авантюрные предприниматели, которые рискуют, инвестируют в образование и связи, часто ищут вдохновение там, где уже был кто-то другой. Как в лесу, где проторенная тропа к малиннику обещает легкую добычу, но на самом деле оставляет лишь гнилые ягоды. 🍇 Метафора с малинником: Вспомните, как в детстве, пробираясь сквозь тернии к неизведанному малиннику, мы находили самые спелые и недоступные для всех ягоды? Вот и в бизнесе зачастую настоящие возможности скрыты там, где еще не ступала нога конкурента. В этой метафоре малинник - это уникальные бизнес-идеи и подходы, которые можно найти только, отклонившись от привычного пути. 🧐 Ошибки в выборе сотрудников: Рассмотрим пример руководителя отдела продаж (РОП) с 15-летним стажем. Зачастую люди ищут сотрудников с подобным опытом, но задумайтесь: если человек столько времени находится на одной позиции и не растет, не создает свой бизнес или филиал, то что это говорит о его амбициях и способностях? Возможно, более ценным будет кандидат, который горит желанием доказать себя, даже если его путь к успеху еще не проложен. 🌟 Моя история: Один предприниматель сказал мне, что когда мы впервые начали работать, он был поражен моим энтузиазмом и компетентностью. Я говорил на языке тех, кто брал в разы больше денег за свои услуги, но при этом я сам оценивал свою работу скромно, поскольку только начинал свой путь. Этот предприниматель видел во мне не просто исполнителя, а человека, стремящегося доказать свою ценность, что в итоге принесло его бизнесу огромный рост. 💥 Смелость экспериментировать: Не бойтесь идти своим путем, набивать шишки и собирать колючки в поисках своего "малинника". Это может быть сложно, но именно такие пути зачастую приводят к наибольшим успехам и открытиям. Ваша задача - не следовать за толпой, а смело искать новые решения и возможности. 🔥 Вывод: Не всегда стоит идти проторенными тропами. Иногда нужно принять вызов и исследовать неизведанные пути. Ведь именно там, вдали от ходовых маршрутов, вы найдете свой уникальный малинник - будь то сотрудники, идеи или партнеры, которые принесут вашему бизнесу наибольшую пользу и успех.

Китай неизбежно ожидает затухание темпов экономического роста вследствие банальной причины – старения населения и низкой рождаемости. Нарушить это правило пока не смогла ни одна страна мира. Экономист Му То с факультета московской школы экономики МГУ провёл вычисления для ряда китайских провинций и пришёл к выводу, что это правило уже сейчас действует в Китае – особенно на Северо-Востоке его страны (то, что мы привычно называем Манчжурией), где живёт самое возрастное население и уже виден затухающий рост («Инновации и инвестиции», №10, 2023). Му То резюмирует свои вычисления: «Наиболее характерным примером является Япония после Второй мировой войны. С точки зрения демографической структуры Япония стала свидетелем перехода от молодой демографии к одной из самых стареющих стран мира, соответственно, с точки зрения экономического развития Япония пережила использование демографического дивиденда в 1950-70-е годы для создания экономического чуда, но также и затруднение, связанное с тем, что экономическое развитие было серьезно затруднено и даже застопорилось из-за снижения рождаемости и повышения уровня старения. Сравнительные исследования показывают, что демографические изменения Китая и режим его экономического роста очень похожи на те, что происходят в Японии, примерно на 30-43 года позже, но старение и сокращение рабочей силы будет происходить в Китае быстрее». Также вычисления Му То показали, что скорее всего темпы урбанизации Китая статистически завышены: «Сдерживающее влияние высокого уровня урбанизации на совокупную факторную производительность свидетельствует о том, что существует отклонение между статистическим методом определения уровня урбанизации и реальным уровнем развития городов в Китае, особенно в некоторых малых и средних городах. Под влиянием макроэкономической политики последних 20 лет значительная часть прироста городского населения обусловлена не трудовым населением, привлечённым развитием индустриализации, а расширением городских административных районов, опережающим развитием недвижимости и другими факторами, вызывающими чисто статистически высокие темпы урбанизации».

С Новым годом дорогих и любимых подписчиков канала поздравлю словами архитектора НЭПа Николая Бухарина: «Обогащайтесь!» и словами великого экономиста Джона Мейнарда Кейнса: «Лучше тирания банковского счета, чем тирания своих сограждан».

До 2012 года прирост экономики США был выше, чем прирост долга. А после 2012-го тренд изменился, особенно сильно – с началом коронавирусной эпидемии в 2020 году, когда прирост долга сильно оторвался от прироста экономики. В такой ситуации только очень низкие ставки по госбумагам могут сглаживать эту ситуацию. Либо экономике США надо ускоряться до роста в 3,5-4%, но для развитых экономик это сейчас считается фантастикой.

Экспорт китайского транспортного оборудования в Россию - от железнодорожного до автомобилей и грузовиков, а также авиадеталей и кораблей - вырос на 800% с тех пор, как начался конфликт России и Украины. К примеру, за первые 11 месяцев 2023 года Китай поставил в Россию около 730 тысяч автомобилей, что в семь раз больше, чем в 2022 году.

Около 39% американцев моложе 35 лет являются владельцами собственного жилья, с 2016 года рост на 4,5 п.п. (или на 13% больше). Очень низкие ипотечные ставки сделали своё дело. Хотя корректнее говорить о том, что у большинства де-юре эти дома в залоге у банков, пока не будет выплачена ипотека. Тем не менее, эти данные говорят о росте качества жизни у значительной части американцев, потому что пока были «бесплатные» деньги, платежи по ипотеке за дом чаще всего были меньше, чем стоила аренда такого жилья.

(окончание предыдущего поста) 3)Уязвимости и ловушки бюджетного стимулирования роста. В условиях системных санкций главным, если не единственным драйвером роста экономики остаётся государственный спрос (в виде государственных заказов, закупок и инвестиций), так как другие классические драйверы (экспортный, потребительский и частный инвестиционный спрос) подрываются введенными внешними ограничениями и их последствиями. Поэтому типовой моделью роста подсанкционной экономики становится квази-кейнсианская модель, лишённая своего характерного мультипликативного эффекта, при котором возрастание государственного спроса и бюджетных вливаний в экономику служат механизмом быстрого запуска других драйверов роста. Заметим, что длительная опора экономики исключительно на бюджетный стимул крайне уязвима. Во-первых, она ведет к разбалансированному росту, поскольку в этом случае инвестиции и ресурсы перераспределяются в пользу одних агентов (секторов, предприятий, социальных групп) за счёт других. Во-вторых, возможности расширения бюджетных расходов упираются в проблему санкционного сжатия доходов. В-третьих, возникает макроэкономическая ловушка, способная дестабилизировать экономику и государственные финансы изнутри. С одной стороны, высокая инфляция издержек требует постоянного наращивания бюджетных расходов для дальнейшего стимулирования экономического роста, что разгоняет рост цен ещё сильнее, поскольку при закрытом доступе страны к мировому рынку капиталов растущий бюджетный дефицит приходится покрывать на проинфляционной основе, в т. ч. за счет девальваций. С другой стороны, любые попытки смягчить бюджетный дефицит путём секвестирования бюджетных расходов (включая отказ от субсидирования цен или от прямых выплат населению) чреваты сокращением выпуска, срывом в стагфляционную рецессию или подъёмом социального недовольства, какой наблюдается в сегодняшнем Иране. В России же риски подобных срывов могут возрасти при наращивании госрасходов по статье «национальная оборона» и их сокращении по статье «национальная экономика». Действительно, в условиях санкций и СВО в России сложилась специфическая модель роста, когда восстановительный подъём опирается на бурное расширение госинвестиций и госзаказов для цепочек реального сектора, связанных с ВПК (на это указывает и Банк России, и Центр макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования). В отличие от военного кейнсианства в открытой рыночной экономике, где оборонные сектора развиваются рука об руку с гражданскими и часто в условиях широких экспортных заказов (как было в США в эпоху президента Рузвельта), в России концентрация ресурсов в сфере ВПК не ведёт к равноценному подъему гражданских секторов, что формирует разнонаправленную восстановительную динамику в разрезе отраслей и регионов. Тем самым в экономике возникают дополнительные дисбалансы, усугубляющие санкционные деформации. В Иране функционирование экономики в режиме периодических девальваций и спадов длится больше десятилетия. Специфика российской ситуации не позволяет проводить здесь чёткие долгосрочные параллели. Но ясно другое – оставаясь под санкциями, Россия переходит к волатильной, разбалансированной и крайне затратной модели роста.

(продолжение предыдущего поста) В-третьих, умелый обход санкций (включая ведение внешнеторговых расчётов в валюте страны-партнера) не избавляет экономику от обесценения национальной валюты и хронически высокой инфляции, которая поддерживается различными структурными проблемами (сжатие экспорта, санкционное удорожание затрат, устойчивая нехватка твёрдой валюты для оплаты критического западного импорта и др.). Однако инфляцию издержек невозможно обуздать ужесточением монетарной политики и, в частности, подъёмом процентных ставок до двузначного иранского уровня – здесь требуется устранение самих структурных проблем, а не подавление перегретого спроса, как при классических кризисах». 2)Стагфляция как генеральный тренд. На примере Ирана видно, что санкционный кризис (т. е. процесс хаотичной трансформации экономики с неопределёнными сроками и глубиной) имеет двухфазовую структуру: непосредственные эффекты в виде внезапных шоков и долгосрочные накопительные эффекты, которые усиливают структурные деформации и разрушают производственную базу. Если шоки могут быть в той или иной мере смягчены и абсорбированы мерами антикризисной политики, то накопительные эффекты санкционного стресса лишены реальных инструментов противодействия – они длятся столько, сколько длятся санкции. Даже при облегчённом прохождении шоков и ускоренном выходе из первоначальной рецессии (как это удалось сделать России) экономика продолжает пребывать в изоляции от глобальных рынков, испытывая стресс от роста затрат, накопления деформаций и падения производительности. Ход кризиса открывает отдельным фирмам и секторам новые производственные возможности, но одновременно сужает их для других агентов, что не позволяет (в отличие от классических кризисов) преобразовать локальные успехи в устойчивый рост всей экономики. В итоге она функционирует в режиме стагфляции с рисками постоянного срыва в очередную рецессию. В Иране стагнационный тренд обозначен повышенной волатильностью динамики ВВП – резкими спадами и отскоками, связанными с колебаниями нефтяных цен и мирового спроса на нефть. В России (как и в случае любой другой крупной экономики) амплитуда таких колебаний будет, очевидно, более сглаженной, но тренд застоя с негативной траекторией и в сочетании с высокой инфляцией сохранится, видимо, и для неё. Если же выпуск будет разгоняться через растущие бюджетные расходы на оборону, то прирост ВВП будет в значительной мере номинальным, камуфлирующим падение совокупной производительности и уровня благосостояния. (продолжение в следующем посте)

Что России надо учесть из иранского опыта «экономики сопротивления» в условиях жёстких санкций? Об этом в последнем номере «Вестника Института экономики РАН» (№6, 2023) пишут сотрудники этого академического института Н.Смородинская и Д.Катуков. «Рассмотрим в контексте иранского опыта несколько трудно решаемых проблем, не позволяющих сырьевой экономике устойчиво расти и удерживать макрофинансовую стабильность даже при сохранении сильного бюджетного стимула. 1)Уязвимости «экономики сопротивления». Россия перенимает многие стороны иранской «экономики сопротивления», которая, однако, не смогла укрепить экономическую стабильность, а лишь подтвердила, что системные санкции лишают экономику источников развития. Во-первых, санкции не позволяют диверсифицировать экономику и снизить ресурсную зависимость бюджета, что приводит к постоянному воспроизводству в стране прежней сырьевой специализации. С одной стороны, из-за технологических ограничений импортозамещение приобретает регрессивный характер (в большинстве секторов оно ведётся на основе устаревших технологий, за счёт обратного проектирования и параллельного импорта), а произведённая промышленная продукция (в Иране это еще и нефтепереработка, и IT-бизнес на базе бюджетного стимулирования) не находит широкого внешнего спроса из-за недостаточной конкурентоспособности. С другой стороны, ограниченность внешнего спроса сочетается с узостью внутреннего, что не позволяет бизнесу добиться эффекта масштаба, делая нерентабельным развитие многих (а в Иране – любых) обрабатывающих производств с импортной составляющей. Как следует из результатов опроса российских компаний в 2022 г., в России, как и в Иране, бизнес может частично заместить импортную продукцию низкого и среднего уровня сложности (продовольствие, одежда и др.), причём с упрощением, но он не в состоянии поднять инвестиционное импортозамещение, тем более окупить дорогостоящие вложения в новые высокотехнологичные проекты. В итоге в нефтедобывающих странах курс на растущее импортозамещение и технологическую самодостаточность теряет перспективу – равно как и курс на наращивание несырьевого экспорта. В Иране нефтяной экспорт ещё в большей степени, чем раньше, определяет динамику ВВП. Выручка от нефтяного экспорта по-прежнему остается главным источником пополнения бюджета, причём из-за ее санкционного сжатия каждое очередное падение мировых цен на нефть вынуждает правительство наращивать бюджетный дефицит для выполнения своих текущих обязательств. Во-вторых, наращивание связей с альтернативными партнёрами не страхует страну от потери текущих и будущих доходов. В силу узости своего производственного потенциала восточные партнёры могут лишь частично компенсировать разрыв связей с западными, но при этом они прагматично используют тот факт, что новые рынки нужны подсанкционной экономике больше, чем она нужна им. По сути, они становятся главными бенефициарами санкционного положения ресурсозависимой страны, зарабатывая на торговом посредничестве, дисконтных закупочных ценах, удорожании своих поставок и даже на перехвате перерабатывающих мощностей, как в случае с российской нефтепереработкой. Стратегическая ставка на Китай и других сильных игроков также не ведёт к повышению экономической устойчивости, но оборачивается попаданием к ним в растущую зависимость. При этом риски ужесточения Западом вторичных санкций или контроля над соблюдением введенного импортного эмбарго (особенно на продукцию двойного назначения) становятся для страны-адресата серьёзным макроэкономическим вызовом, способным подорвать успешные схемы обхода ограничений и переналаженные цепочки поставок. (продолжение в следующем посте)