Игорь Дадашев

Вербное воскресенье в Баку, снято три дня назад. Центр города. Видна высотка на месте дома моего детства. И церковь, куда я в детстве забегал с дворовыми ребятами.

С Днём международной солидарности трудящихся!

А в 2001-м первомайская демонстрация снова возродилась. Никогда не забуду, как в той первой, после десятилетнего перерыва, колонне, немногочисленной колонне шел вместе с трудящимися тогдашний губернатор Валентин Цветков, через год с небольшим его застрелит наемный убийца посреди Москвы, на Арбате. Вместе с губернатором шел и епископ Магаданский и Синегорский Феофан. Он только полгода как заступил на свое место. А еще рядом шли старики ветераны с боевым наградами, советские люди, воевавшие против фашизма и японских самураев. Шли коммунисты со своими красными знаменами. Начинались двухтысячные годы, третье тысячелетие от Рождества Христова. Сегодня, когда Россия вновь ведет войну против коллективного Запада, первомайской демонстрации не будет. В условиях повышенной опасности террористических актов, и в знак солидарности с западными регионами страны, которые постоянно обстреливают с украинской стороны, мы не пойдет в одном строю, как это сделали двадцать три года назад уже покойные бывший губернатор и бывший на тот момент епископ, а вместе с ними, с властью светской и духовной, шагали граждане Советского Союза, его защитники, ветераны Великой Отечественной, многие из которых сохранили даже после 1991-го свои партбилеты и приверженность коммунистическим идеалам своей боевой молодости. Сегодня, в день любимого с юности праздника Первомая, я снова, как в детстве, пойду помянуть своих ушедших предков. Не на местное кладбище, где у меня нет никого, а лететь в Баку, или в Киев, или еще куда-нибудь, где покоятся родные люди, нет возможности. Поэтому я иду сейчас в наш кафедральный собор. Помолиться. Поставить свечу за упокой души моих родителей. Страстная неделя в этом году совпала с первомайскими торжествами и предшествует, как в далеком 1945-м, Дню Победы. Пройдя большую половину земного пути, вспоминая с благодарностью тех, кто подарил тебе жизнь, вырастил, воспитал, окружал любовью и нежностью, вдруг остро осознаешь, что пора уже, пора готовиться к смерти. Потому что в православной парадигме это значит, готовиться к бессмертию. https://stihi.ru/2024/05/01/415

Первый май без маёвки Игорь Дадашев Сегодня, первого мая 2024-го впервые за двадцать три года, если не считать чумной ковидлы четырехлетней давности, в Магадане не пройдут люди от телевышки по проспекту Ленина до мэрии. Весенний город сер, скучен и пуст. В восемь утра еще почти нет ни машин на улицах, ни людей. Отсыпаются. Чтобы позже умотать на природу – жарить шашлыки, дышать соленым прибоем Охотского моря. Я вышел из дому. Дороги и тротуары мокро-сухие. По обочинам еще лежат груды талого, буро-грязного снега. Голые деревья еще не скоро распустятся листочками и нежными цветами. Лишь в июне город начнет преображаться. Когда повсюду на материке уже вовсю царствует лето, тогда только в Магадане робко проклевываются иголочки на лиственницах, листочки на ольхе да на хрупких березках. А еще у нас, на проспекте Ленина, растут акации. Боже, как же умопомрачительно они пахнут в цвету! Но магаданские школьники, лишенные цветущей весны материковских яблонь, владивостокской сакуры, сирени, абрикосов и персиков, всего того, что окружало меня в моем счастливом детстве, как правило, не видят и расцветшей в июне акации на самой длинной улице в мире – проспекте Ленина, плавно переходящем в Колымскую трассу. Ту самую, что петляет потом между сопками аж до Якутии. Потому что сразу после школьного звонка, знаменующего окончание очередного учебного года, родители увозят своих деток на материк. И так они, юные магаданцы, не успевают увидеть цветущие деревья на юге, а свою акацию, принарядившуюся, как невеста, во все белое, ребятишки наши тоже не видят. Детство, прошедшее без расцветающей природы, без весеннего буйства красок и запахов, ну какое же это счастливое детство… И тем не менее, оно у нашей юной поросли, должно быть таковым. Вспоминаю себя в их годы, подростком, и совсем еще маленьким. Спасибо папе! Он уже в середине шестидесятых купил любительскую кинокамеру, на которую снимал семью, свою работу, командировки в Москву, Ярославль, другие города. В советское время мы не отмечали Пасху, а только Первомай. Но по традиции, передавшейся от предков, после первомайской демонстрации все взрослые шли на кладбища, помянуть своих усопших родственников. На черно-белых, выцветших кадрах папиной съемки я узнаю себя, маленького. Мне годик, два или чуть поболее. Мама с бабушкой ведут меня за ручки между могил. Русское кладбище в Баку. И такое же кладбище в Сумгаите, где надгробные обелиски с красной звездой перемешаны с православными крестами, и с могилами раскольников-молокан, которых царское правительство переселяло на Южный Кавказ. Какие у них были могилы, у молокан, сейчас и не вспомню. Зато на всю жизнь остался в памяти вкус маковых рулетов, которыми угощали меня дородные, пухлощекие блондинки, бабушкины подруги и больные, те, кого она лечила в Сумгаите от туберкулеза. В Сумгаите было много чахоточных в свое время. И бабушка многих поставила на ноги, исцелила от этой страшной болезни. Мы шли по кладбищу. И даже папины выцветшие черно-белые кадры не могут заместить в моей памяти ощущение солнечной погоды в тот ясный день первого мая тысяча девятьсот шестьдесят седьмого или шестьдесят восьмого года. Я семеню короткими ножками, подняв ручки кверху, меня осторожно ведут мама с бабушкой. Вот и пришли на могилку к бабушкиной тетке Мусе, стало быть, маминой двоюродной бабушке, а моей прабабушке – родной сестре бабушкиной мамы Ксюши. Муся – красавица была писаная в молодости. Смотря на пару сохранившихся ее фотографий 1920-х, припоминаю глухие отголоски семейных, даже не преданий, а обрывков информации, о том, что Муся с Ксюшей до революции учились в Сорбонне. А потом, в гражданскую, Мусин муж ушел с белыми и сгинул в эмиграции. Больше никогда они не увиделись. А вот Ксюшин муж остался с красными. И было это ровно в том же самом булгаковском Киеве, неподалеку от дома Турбиных. В Магадане первомайские демонстрации запретили после 1991-го, вместе с либеральной, февралистской, антибольшевистской контрреволюцией. И долгих десять лет первое мая был скучным и серым, с грязным снегом по обочинам, простым выходным днем.