My Cat Has a Crush

Очень понравился новый текст Джоди Берланд о цифровых питомцах и питомцах-роботах Playing with Pets, Playing with Machines, Playing with Futures. Не задумывалась, что рынок игрушек и рынок животных-компаньонов настолько похожи. Оба ориентированы на производство все более удобных животных, которые, независимо от своей исходной стоимости, становятся долгосрочной статьей расходов после «вхождения» в семью, а также каналом слива личных данных компаниям-производителям. Берланд пишет о буме «технологически продвинутых и номадически мобильных» зооморфных игрушек и приводит примеры плюшевых игрушек и роботов, которые служат пропуском в виртуальные миры, где можно бесконечно тратить родительские зарплаты на игрушки и сервисы для таких игрушек — например, чтобы вызволить от ветеринара цифрового щенка, который заболел, по аналогии с выкупом автомобиля со штрафной стоянки. Но самое интересное — мысли, а точнее вопросы о том, как подобные питомцы влияют на детей и множество возможных будущих, которые будут им принадлежать. Берланд подчеркивает, что переход от живых питомцев к виртуальным, таким как тамагочи, а позже к еще более привлекательным, интерактивным роботизированным или цифровым питомцам, которые уже не умирают, если их временно забросить, необходимо рассматривать не только как процесс технической инновации, но и как проект социальной инженерии. Ссылаясь на исследование Шерри Таркл Alone Together: Why we Expect More from Technology and Less From Each Other, Берланд подчеркивает, что «гиперконсьюмеристский» дизайн и предельное обмиление внешности зооморфных игрушек побуждают детей испытывать к ним чувства и чувствовать вместе с ними. Читая о Nintendogs, узнала, что для подобных игр уже есть термин — love in a box. В таких виртуальных пространствах, куда дети приходят за положительным эмоциональным опытом, цифровые питомцы не только культивируют привязанность но и обмиляют сам процесс потребления. Берланд спрашивает: «Сможет ли практика ухода за цифровыми питомцами заставить молодых людей более или менее смириться с перспективой будущего без домашних животных и других животных?» А значит и перестать горевать по ним. Меня здесь волнует еще и вопрос «удобства» цифровых питомцев, которые по умолчанию «настроены» удовлетворять потребности своих опекунов. Такие «настройки» идут вразрез с поведением животных из приютов, частно «неудобных» из-за пренесенных травм.

Программа с абстрактами для ориентации 😨

Радость: Cute Ecologies, он же Aww-Struck симпозиум теперь на ютьюбе в виде четырех видео — панелей с 15-минутными презентациями, 5-минутными sparkle talks, включая мой и круглым столом, который я пропустила, а теперь смогу пересмотреть 🐇🐹

Еще один доклад на тему обмиления атомной энергетики делала Ребекка Онфельд (Rebecca Öhnfeldt). В рамках проекта Nuclear Natures она изучает проект заботы о диких животных на территории атомных электростанций как пример эмоционального менеджмента. На АЭС Форсмарк тюленей разводят уже 26 лет — идея кормить их нетоксичной рыбой появилась в ответ на исследования влияния индустриализации на здоровье популяции. В своей статье Онфельд пишет о 1970-х и 1980-х:

Тюлени были стерильными и страдали от физических дефектов, вызванных промышленными и сельскохозяйственными выбросами химических соединений ДДТ и ПХД. Эти симптомы так называемого «комплекса болезней балтийских тюленей» были обычным явлением в 1970-х и 1980-х годах, и существовала общая обеспокоенность тем, что тюлени Балтийского моря вымрут.

Коллаборация по разведению здоровых тюленей между АЭС, Шведским музеем естественной истории, Шведским агентством по охране окружающей среды и WWF со временем стала ключевой составляющей имиджа атомной электростанции. Визит к тюленям был включен в автобусный тур по окрестностям АЭС, а публикации о них поддерживали тезис об экологичности атомной энергетики в сравнении с другими отраслями.

Вначале тюленей спасали, потому что их ценили, но вскоре произошел сдвиг, и их стали ценить именно потому что они были спасены.

Швеция однозначно более безопасное место для атомной энергетики, чем Япония, да и тюлени в плюсе, но все равно как-то не по себе. По факту, этот проект — классика использования харизматичных животных для эмоциональной манипуляции общественным мнением. А вы что думаете? #милота

Молния — искусственный интеллект выяснил, что у слонов есть имена, которые они произвольно придумывают друг другу, что раньше считалось исключительным качеством людей 🔪

На днях учавствовала в «критическо-креативном» симпозиуме Cute Ecologies, приуроченном к выставке Cute в Somerset House. Мой академический опыт пока короткий, но это была лучшая конференция в моей жизни. Меган Роуз выступала вместе с новой версией робота Айбо, а Калеб Паркин презентовал концепцию Creature-Glitter в наряде с пайетками. Но особенно меня взбудоражил японский проект обмиления атомной энергетики. Ана Матильда Суса назвала свой доклад «Милый яд: биоэкологический переворот и обмиление токсичности». В Японии милота давно стала эстетикой госпропаганды. Правительство постоянно использует трогательных персонажей для продвижения своих решений, поднятия престижа государственных сервисов и проектов (вспомним аниме, рекламирующее работу на атомной электростанции). Но на этот раз план провалился. Радует, что японцы учатся критически относиться к обмилению «сверху» и массово протестуют в соцсетях против использования эстетики каваии в репрезентации плана сброса ядерных отходов с Фукусимы в воду! Из-за всплеска народного недовольства, трогательный промо-персонаж Тритиум (на первых фото), названный в честь радиоактивного элемента, который правительство планирует разбавить и выбросить в океан, в течение одного дня после старта кампании был удален с извинениями. На фото завораживающая Фукусима после катастрофы. По ссылке можно посмотреть фотографии Карлоса Айесты и Гийома Брессиона. Через пять лет после аварии на Фукусиме художники несколько раз ездили в запретную зону, фотографируя бывших жителей региона. На последнем фото Мидори Ито позирует в заброшенном супермаркете закрытого города Намие. Сразу после катастрофы Мидори, как и другие персонажи Айесты и Брессиона, эвакуировалась в Минами Айдзу, опасаясь рисков для здоровья. #милота

До середины июня продолжаем сбор заявок на курс о подгуманистической архитектуре. Занятия начнутся 2 июля на платформе Facultative. Курс не требует подготовки и подходит для всех, кому интересно разобраться, как архитектура и инфраструктура городов (не только реальных, но и фантазийных — например, в компьютерных играх и кино) может стать платформой для построения гармоничных отношений между животными и людьми. На занятиях, отталкиваясь от конкретных проектов, обсудим, как сблизить архитектуру и урбанистику с постгуманистической философией, этикой животных, исследованиями взаимоотношений животных и людей (human-animal studies) и попробуем придумать объекты для животных, которые вам интересны. Если вы хотели, но не успели записаться, ждем вашу заявку на [email protected]. На фото проект Studio Ossidiana «Город птиц», вдохновленный историческими примерами голубятен, башен для летучих мышей, насестов для попугаев и кормушек для птиц, Маастрихт, Нидерланды, 2020-2021. Заранее спасибо за репосты 😨

Стану ли я стройной, если выберу абиссинского кота? Давно хочу поделиться любопытным исследованием, о котором мне рассказала мой супервайзер, профессор Энни Поттс. Меня всегда занимали межвидовые союзы внешне похожих друг на друга людей и животных. Помимо людей, напоминающих определенные породы собак и кошек, я встречала любителей крыс, похожих на крыс, опекунов поросят, похожих на поросят, а также несколько «рыбьих» и «черепашьих» лиц (говорю это с уважением к рыбам, черепахам, поросятам, крысам и их людям). Процент такой похожести выше статистической погрешности, поэтому миф о том, что люди становятся похожими на своих питомцев, такой устойчивый. На самом деле, некоторые люди изначально выбирают похожих животных под действием эволюционного механизма ассортативного спаривания (интуитивного выбора партнера со схожим фенотипом — похожими внешними характеристиками и поведением, чтобы передать потомству «хорошие» гены).  В своем исследовании Кристина Пейн и Клаус Яффе продемонстрировали, что в значительной части пар человек — животное-компаньон, представленных на соответствующих шоу, партнеры демонстрируют гораздо большее внешнее сходство, чем можно ожидать при случайном формировании таких союзов. Принцип “self seeking like” — поиск себе подобных — широко распространен в природе и, по мнению, Пейн и Яффе — врожденная поведенческая черта людей.

… важност[ь] ассортативного спаривания заключается в том, что живые организмы, по-видимому, оптимизируют, а не максимизируют аутбридинг… Импринтинг, то есть запоминание в раннем возрасте визуальных образов родителей и последующее использование этих образов для выбора партнера, впервые обнаруженный у птиц, по всей видимости, организует ассортативное спаривание и у людей.

Пейн и Яффе подчеркивают, что чувство красоты, которое формируется в результате импринтинга, характеризуется сильным нарциссическим компонентом. Как показывает исследование, нарциссические критерии применяются не только к выбору сексуального партнера, но и к ситуациям, когда пары не преследуют репродуктивных целей, например, при выборе животных-компаньонов или партнеров для деловых целей. На фото кадр из фильма «Паутина Шарлотты» (2006), в котором дочь фермера, Ферн, выбирает поросёнка Уилбура и растит его как своего питомца.

Yay! Сдала PhD диссертацию и рассказала про «Карнавал дровосека» на симпозиуме Narrating the Nonhuman 🐇 Сто раз пожалела, что пожадничала и подалась на конференцию с таким близким дедлайном. Снова запаниковала на вопросах, но зато умудрилась сделать красивые слайды. Обожаю момент, в котором восприятие черного цвета сорокой переносится с перьев на синяки, и это сочетание несочетаемого — красивого и жуткого — проявляет трагизм и банальность домашнего насилия:

Я летал за едой, замечая с высоты мышей и ящериц, но летал и ради удовольствия, мне нравилось чувствовать как ветер разглаживает каждое перышко. И я увидел, что черное – это не просто черное, а зелено-черное, фиолетово-черное, сине-черное.

Через пару страниц сорока заходит в ванную и впервые видит синяки на теле своей спасительницы:

Она расстегнула платье, и вот оно на туловище Марни, на ее мягком белом животе, зелено-черное, фиолетово-черное, сине-черное, черно-черное, размером с кулак.

Захотелось углубиться в приемы конструирования нечеловеческого языка — например, в «Карнавале дровосека» субъективность сороки проявляется в том, как Тамагочи запоминает и сортирует фразы на человеческом языке и описывает людей и события, создавая своего рода списки. В этом проявляется склонность сорок к коллекционированию предметов. В романе Тама не только ворует и прячет под ванной зажигалки, таблетки и другие предметы «объясняющие» ненавистного ему человека, он так же коллекционирует слова и наблюдения. Процесс перечисления и повторения этого «усвоенного/присвоенного» знания служит ведущим приемом репрезентации Тамы на протяжении всей книги. Пока не уверена, заслуживает ли эта работа полноценной академической статьи, но радуюсь, что можно выдохнуть и немного отдохнуть в ожидании устной экзаменации 🧋