Ка: полосатая кошка с цветным хвостом

Центральная улица моего города - широка. Алые растяжки сшивают проспект с двух сторон. На фонарных столбах полощутся георгиевские флаги. Звук хлопающего, летящего, дрожащего шелка. Шелк искуственный. Но улица звучит. Рядом с основным мемориальным кладбищем моего города - клумбы из флагов. Триколоры и бледно алые знамена победы. Я всегда думала, что флаг победы 1945 был ярко алый. Но на улицах припыленный алый. Может быть городская пыль. Может быть неудачный госзаказ. Дочь спрашивает: если бы мы жили в блокаду- она бы сильно влияла на нашу жизнь? Сильно или не очень? Рассказываю про ледовую дорогу. Про норму хлеба. Про то, какой это был хлеб. Дочь знает. Им рассказывали. "Я знаю все, что ты мне сказала..." Машин с флагами - не очень много. Но они есть. Последний раз я смотрела парад в 2021 году. Уже три года я не смотрю парады. И не поздравляю. И это мой отдельный счет. Каким должен быть этот день, день за который я хочу еще посчитаться? Какой должна быть память о войне? Люди. Просто люди. Победа 45-ого не ждет парадов. Она ждет разговора. Разговора, про военных медиков. Разговора про шоферов. Разговора про подростков. Разговора про умерших. Погибщих. Убитых. И про выживших. Про людей. Не про строй. Не про бравый шаг по брусчатке площади. Про людей. Про тех, кого не нашли, как моего прадеда Мишу. Про тех, кто после войны пил до белой горячки, как мой дед Ашот. Про тех, кто в 12 лет добрался в одиночку за 600 километров, как моя бабушка Римма. Про тех, кто все детство жил в эвакуации, как мой дед Генрих. Про тех, кто прожил всю блокаду в Ленинграде, как моя прабабка Анна. Про тех, кто отсидел в концлагере и вернулся, как мой прадед Вася. Про тех, кто умер в Ленинграде всей семьей, и чьи имена у меня записаны в семейном древе, и не записаны в памяти. Про тех, кого расстреляли по доносу родного брата, как прадеда Павла. Про тех, кого я боялась в детстве - и кто в войну отсидел 10 лет, родил сына, как моя соседка Зинаида. Про тех, кто после войны в 19 лет отсидел за колоски, как моя кресная Зоя. Про моих прабабок, которые не рассказывали про войну. Про моих прадедов и дедов, которые летали, ходили на судах. Тонули. Горели. Были расстрелены. Погибли. Пропали безвести. Умерли от голода. Сошли с ума. Выжили. И не выжили. Про тетку моего деда, кинематографистку и лесбиянку. Про моего деда парикмахера. Про моего прадеда офицера. Про моего прадеда купца и лошадника. Про католиков. Православных. Лютеран. Про армянскую григорианскую церковь. Про носивших молоко партизанам. Про прыгавших от расстрела в овраг. И снова про сгоревших. Других. И не сгоревших. Мне кажется, что нам нужно говорить про войну. Про страшную войну 20-ого века. Говорить о том, какой она была для каждого. Война началась 1 сентября 1939. И еще раз началась 22 июня 1941. Прошло 9 мая. У меня в доме 11 подростков. От 12 до 19. Один из них отслужил срочную. И попал в психушку. Чтобы не попасть в иное место. Троим из них 17. Отсрочка есть только у одного Сегодня я не слышала от них слов про войну. Толтко от дочки. И я рада, что сегодня в нашем доме не было войны. И я не знаю, как выстраивать разговор со вселенной: как спросить ее, что нас ждет. Как сказать ей - каждый хочет жить. И многие - готовы помнить.

Бывают разные истории. И разные люди. Обычный мой вывоз. Бабуля. Неходячая. Но норм. Сын приехал к ней, чтоб вывозить. Есть евроволонтеры, которые заберут от границы и отвезут по Европе. Обычно. Предсказуемо. Понятно. Но вот только сын странный. Не отвечает на вопросы. Исчезает на сутки - двое. Из больницы их "выпихнули". Диагноз - гангрена. С таким - не выпихивают. Но... Ищим варианты. Находим бесплатную ампутацию. Нужно вести в Питер. Сын пропадает со связи. Ничего не ясно. Внезапно мне пишет перевозчик: Кать, возьми вывоз - бабушка с гангреной. У меня шевелятся волосы на голове. Начинаю разбираться. Выясняю, что да, это та самая моя бабушка. Выясняю, что сын приходил еще к нескольким людям. Сверяем показания с евроволонтерами. Понимаем, что что-то не так. Сын все время "финтит", масса времени уходит на поиск правды. В Питере согласована ампутация. Сын молчит. С бабулей нет прямой связи. Ампутация в Питере срывается. Нога в таком состоянии, что ехать нельзя. Ростовские медики находят варианты. Сын опять пропадает со связи. Еще пара дней. Прооперировали. Ампутация прошла успешно. Скоро снимать швы. И можно ехать. Накануне выезда выясняется, что денег на выезд у семьи нет. Или они есть. Или их нет. Одновременно этим вывозом занимаюсь я, евроволонтерка Ю. И наша дивная Т. Мне кажется, что мы тратим кучу времени и нервов на сверку происходящего. Денег на этот вывоз нужно много. Даже очень много. Суммарно такой выезд может стоить 250-300 тыс. Объем помощи по Европе берут на себя наши коллеги и друзья: евроволонтёры - Р. До границы с Европой - семья и мы. Или полностью мы - если у семьи денег нет. Поездка - это машины, ночлеги, лекарства, еда, билеты. И все, что случается сверх того. В этот раз суммарные расходы по РФ больше обычного - под 200 тыс. А меж тем - снова меняются показания. Везем к сестре в Германию. Там ее примут. Нет. Не к сестре. К другу сына. И место, куда вести - то одно, то другое. Или мне уже кажется? Сын приходит ко мне в личку, говорит много всего. Рассказывает. Жалуется. Ловлю на лжи. Блокирую в личке и пишу: общаемся только в группе. При всех. Мой диагноз - у сына психиатрия. Но я - не врач. Наконец - после ночи на границе - они въезжают в Польшу. Я расслабляюсь. Иду спать. Зря. В Германии все снова летит кувырком. .... приходится найти адвоката. Это делаю не я. Этим занимаются другие. И это - отдельная история. Не моя. .... Бабушка и ее сын в безопасности. Их отвезли в лагерь. Оформили по 24 параграфу. Часть этой истории расскажут другие волонтеры. Часть ее останется за кадром на долгое время.

Помните, я рассказывала про Каира? Хозяин Каира умер в дороге. 2 госпитализации в двух разных городах. Тромбоэмболия легочной артерии. Ему было 53 или 54. Молодой. Жена старше его почти на 10 лет. Пасынок в инвалидном кресле. После 2 инсультов. Не говорит. И кот. Сашу отпели. Отпевал отец Григорий. А Каир остался у меня. Каир - классный, юный, безумно добрый. Ревнивый. Однажды я оставила его в квартире. Пришлось вызывать альпинистов: он закрыл защелку и в квартиру было не попасть. Обивка с двери содрана - он просто пытался выйти за мной. После этого я возила его с собой, а моя собственная собака жила у родителей. Стало понятно, что перспективы парня остаться у меня на непредвиденный срок - очень явные. Собак я познакомила. Бирка вначале опешила и день тупила и переживала. На второй день поставила Каира на место и вернула себе главенство. Я временная хозяйка Каира. Но не ясно, как долго нам быть вместе. Дети Каира обожали. Разумная дочь говорила: мам, мы не потянем. Сын - старший и более спонтанный - просил оставить. И вот - внезапно - есть вариант. Загород. Постоянное проживание. Еще 2 пса. Ура!!! Везем знакомить. Нет. Не везем. Отбой. Еще пара дней - давай все ж пробовать. Созваниваемся. Едем, везем пса. Все хорошо. Огромный участок. Шикарнейший вольер для двух огромных четырехлапых белых облак... Оставляем. На следующее утро: убежал. День не возвращался. Покусал. Бегает вдоль забора. Не ест. Не заходит. Почти сутки он не ел. Не давал к себе подойти. Через день начал есть. Постепенно стал подпускать к себе нового хозяина. Ни в вольер, ни в дом не заходил - но и больше не убегал. С собаками сразу нашел общий язык, хозяину не доверял. Еще несколько дней - стал заходить в дом. Сам пошел ночевать в вольер. Ночью мне пришли фото - спит в обнимку с 2 огромными горными пиринейскими. Приходит по зову. Не убегает. Слушается хозяина. И извиняется за то, что покусал руку. Похоже, все сложилось.

Христос Воскрес.

Я пришла поговорить. Как вы? (У меня безумный откат. Ощущаю абсолютную свою бесполезность. Объективно это не так. Но субъективно - мрак. Вытаскивать себя получается все хуже. Пример: в апреле мне вернулось 3 моих писема, отправленных вам в декабре. Прошло 2 недели. Я так и не написала людям за уточнением адресов). Хочется зарыться в одеяло и проспать ближайшие 60 лет. Писать не хочется совсем. А я пишу книгу. Но в час по чайной ложке. Не хочется рисовать. Не хочется ничего. Одеждв делать - не хочется. Кажется, что все, что я могу - ненадоникому. И эти записи - тоже нинадыникому. А вы - как вы?

Дорогие люди, 5 апреля погиб Саша Демиденко. Он помог сотням беженцев. Я его знала. И дружила. Он был дорог очень многим. Несколько человек собирается поехать на его могилу в Алексеевку, Белгородская область. У некоторых из тех, кто едет - нет денег. Или почти нет денег. Если у вас есть возможность помочь билетами туда и обратно - напишите мне, пожалуйста. Или просто - помочь какой-то суммой - любой. Напишите мне. Я свяжу с людьми и дам номер карты. Спасибо.

Каир. Пес с египетским именем. Ему чуть меньше 2 лет. Он родился в июне 22. Голая Пристань. Бахало. Летало. Прилетало. Ему был ровно год. Он выбрался в лодке со своим хозяином, Сашей. Хозяин плавал и спасал: это было время Каховсеой ГЭС. Каир ждал вместе с Ниной и серым короткошерстным котом. Кота Нина забрала. А Каир - голопристанский подкидыш. Он доехал сюда. И должен был ехать дальше. И не уъехал. Нина, Саша, Андрей. Кот и пес. Андрею 39 лет. У него был инсульт. Он - на коляске. Когда я его вижу в своей квартире, я его не слышу. Андрей - онемел после инсульта. Андрей - на инвалидном кресле. Андрею нужно помогать писать. Андрей ест сам. Но не может готовить. Андрей все понимает. Но - понимает не все. Я объясняю ему, что будет дальше. Он кивает. Это единственная возможность нам общаться. Кивни, Андрей. Кивни пожалуйста, когда да. Помотай головой, когда нет. Ты едешь в Эстонию? Андрей кивает. Ты едешь в Польшу? Андрей кивает. Я прошу Нину поговорить с ним серьезно. Андрей на границе будет без Нины. И без отчима. Саша - отчим - старше Андрея на 15 лет. И младше Нины почти на 10. Сашу приводят под руки ко мне. Он очень высокий. Крупный. Очки. Мелкий пот. Белое-белое лицо. Он еле идет. Нина. Мать Андрея. Жена Саши. У нее лицо в морщинках. Она высокая и крупная. Она выглядит куда старше Саши. У Саши - лицо гладкое, даже холеное. А у Нины - в морщинках. Я вижу Сашу. Я вызываю скорую. Саша отказывается ехать. Днем приходит дежурный врач. Покупаем кучу лекарств по назначению. Вечером Саша просит вызвать ему скорую. .... ......... Пес Каир. Лопоухая овчарка. Чуть меньше 2 лет. Остается в России.

Дима и Оля из прошлой истории. Помощь беженцам нужна всегда. Сейчас у меня есть бабуля на одной ноге. Которую нужно довезти. Есть мальчишка, чуть старше 18 без никого. Есть голопристанский пес, которому нужны хозяева..... Кроме беженцев - есть политзаключенные. О них я молчу. Не могу говорить. Просто - не могу. Мне сложно просить у вас помощи просто так. Я рисую. И если вдруг вы готовы забрать у меня картинку или открытку. Или что-то еще - мне будет так намного легче. Номер карты я даю в личку. А картинку - если вдруг вы хотите мою картинку - можно выбрать вот тут https://t.me/katsanna Мне это будет огромным подарком, на мой почти случившийся др, если вы не просто поможите, а заберете себе что-то и от меня.

Ключи от моей квартиры ходят по городу. Заберешь к себе? Приезжают рано.... Пусть едут. Там у меня Н., она с утра откроет. На квартире появляюсь ближе к десяти утра. Двери в комнаты закрыты. Забытое чувство коммуналки. На встречу мне выходит невысокий мажчина в светлых плотных трениках. За ним выкатывается низенькая полная женщина сильно старше его. Они погодки. Оле уже 50. Диме вот-вот будет. Оля выглядит хуже. Зубов мало у обоих. Дима чуть гнусавит. Растягивает слова. "Ну, панимаэшь...." садимся разговаривать на кухне. Говорит все больше Оля. Оля едет к дочери и внукам. Они давно в Польше. Оля и Дима из Харьковской. Это значит - что они давно в России. Раньше таких ребят, давно и долго сидевших в РФ, не пропускала Эстония. У Димы чуть вальяжная походка. Говорит мало. Скатывается в тягучую гнусавость. Учу его чаще улыбаться. Оля работала санитаркой. Дима тоже как-то работал. Помогал родным. С Олей они 6 лет. Не женаты. У Димы пара татуировок. Старые. Некрупные. Говорим. Мне кажется, на 3-ей фразе я спрашиваю: "Дима, вы сидели?" Переглядываются. "Да" "За что?" "За убийство" Мне кажется, я не сделала паузы. Но не уверена. Мерно продолжаю распрашивать, сколько сидел, как давно освободился. Дима отсидел 12 лет. Вышел в 2007. Судимость считается погашенной "по их законам" - через 10 лет. Сейчас Дима пацифист. Хотя такого слова он не произносит. Он просто не хочет служить. Нигде. И не хочет никого убивать. "На моем дне рождении... он крупный был. Поспорили. Он выше меня. ... а на столе нож лежал...." Дима и Оля за почти 2 года в РФ не взяли русские паспарта. Дима подрабатывал на стройках. А еще они вдвоем ухаживали за параллизованной женщиной в Белгородской. Одна из немногих фотографий, которые есть в телефоне у Димы - он улыбается и катит кресло. В кресле хмурая женщина лет 80, укутана в желтый мех. Почти в беличью шубу. Дима с Олей живут у меня пару дней. Оля варит борщ. И учит меня очередному рецепту. Когда мы прощаемся - мы обнимаемся с Олей. Дима стоит чуть сбоку. Подхожу, обнимаю и его. Он обнимает меня в ответ. Россию и Эстонию Дима с Олей прошли достаточно быстро. Эстонцы сообщили им: "Вы должны максимально быстро покинуть Эстонию", хотя точного срока не назвали. Говорят, в Эстонии Оля с Димой напились. Не знаю. Могли. Но не обязательно. .... Ключи от квартиры забираю через пару дней после их отъезда.

На этой неделе у меня будет день рождения. Пожалуй, это скорее грустно. Это 3й мой день рождения, после февраля 22 года. И хочется, чтобы следующий был в мире. Хотела уточнить, а потом поняла - хочу, чтоб следующий был в мире. А еще - есть истории, которые я не рассказала. Но которые нужно рассказать. Выбрать историю, с которой начать - я предложу вам. История пса Каира. История, которая началась в Белгороде и еще не окончилась в Москве. История Димы с холодными глазами. История слепого. История, когда приехали втроем, а уъезжали поодиночке. Я суеверна. Рассказываю лишь тогда, когда истории завершены. Или понятно, что продолжение их зависит от нас. От того, что мы делаем здесь и сейчас.