НатальяГромова

Тут один неглупый человек после просмотра фильма Певчих задался вопросом, олигархи, подлая власть, все понятно, а российский народ-то, где? Вот в Украине народ был, это еще с 2004 года было видно, как он реагировал (пусть с издержками и тд), а в России, где был все это время? Я ведь еще в 1991 году на шествии к Ваганьковскому кладбищу, когда мы шли на 40 день к трем убитым юношам, услышала чудесный разговор милиционера и женщины с кошелкой; они с отвращением на нас смотрели. Женщина поливала нас проклятиями, а милиционер, поддерживая ее сказал: "увидел бы этого Ельцина и выстрелил бы ему прямо в лоб". Надо сказать, еще вообще ничего не началось, ни аукционов, ни 93 года, но расклад был очевиден, что нельзя было сказать ни про Украину, ни про страны Балтии. Но, кому теперь это интересно знать...

Прекрасный Наум Клейман о неизвестном Эйзенштейне. https://www.youtube.com/watch?v=xuJkLBjBopM

Люди, которые пожелали остаться неизвестными, профинансировали установку гигантского экрана с громкоговорителями на территории кампуса Калифорнийского университета. Экран установили прямо напротив пропалестинской демонстрации и в режиме нон-стоп транслируют на нём кадры резни, устроенной ХАМАСом 7 октября 2023 года. Браво!

Внимательно прослушала выступление Бидзины Иванишвили, руководителя Грузии (не теневого, не серого, не буромалинового, а вполне открытого). Так вот. Это прямой отказ от избранного некогда курса на Запад. Это атака на Запад и абсолютно, подчеркнуто, кремлевская риторика. Во всем виноват внешний враг (очевидно, подразумевается Вашингтон). Иванишвили называет этого врага «партией глобальной войны». Даже в нападении России на Грузию в 2008 виноват не Путин, нет. А США. Это, конечно, новый уровень. Бидзина Иванишвили сжигает мосты и окончательно сбрасывает маску. Грузией с 2004 по 2012 управляла «иностранная агентура», говорит олигарх (подразумевая Саакашвили и его партию Единое национальное движение). Выборы 2003-го не упоминает и заявляет, что тогда «НКО устроили революцию» на деньги той самой «внешней» силы. Правление Саакашвили несколько раз называет «кровавым режимом». «Я думал, моя миссия выполнена, но нет. Я продолжу борьбу за полное восстановление суверенитета Грузии». Суверенитету, ясное дело, угрожают НКО, получающие западное финансирование, ну и оппозиция («агентура»). «Партия глобальной войны сделала Грузию и Украину пушечным мясом. Они сначала устроили конфликт между Грузией и Россией в 2008, а в 2014 и 2022 годах в еще более сложное положение поставили Украину. Причина агрессии партии глобальной войны в отношении Грузии в том, что несмотря на все старания им не удалось превратить Грузию во второй фронт. А в случае возвращения агентуры к власти они бы очень легко этого достигли». Еще раз. Этот человек прямым текстом возлагает агрессии Путина в отношении соседей на Запад/США/Сороса (?). Отдельно важно отметить, что Иванишвили упомянул Януковича: мол, я сильнее, я не сбегу: «Сегодняшняя Грузия не Грузия времен Шеварднадзе и не Украина времен Януковича». Дальше прозвучало обещание репрессий: после выборов, заявил Иванишвили, у нас будет возможность вынести политический и правовой вердикт коллективному Нацдвижению.

Из прошлых выписок. В 1910 году Евгений Трубецкой написал Маргарите Морозовой: «Мне все казалось, что до заключительной катастрофы еще далеко. А теперь она страшно приблизилась, надвинулась совсем! И эта быстрота назревания революции – фатальна. Всю культуру сметут. И чего не разрушили справа, то завершат слева… Вот он крест России. И сколько бы она его не несла, ничего приличного в государственной жизни она не создаст. Безотносительно прекрасное в религии, искусстве, философии она произведет, но в области относительной, житейской все всегда будет безотносительно скверно: тут мы бездарны. Оттого наша повседневная, будничная жизнь есть и будет невыносима».

Про 90-е. На полях сражений. В последние годы брежневской эпохи перспективы жизни казались мрачными и темными. В 80-е - представить себе, что кончится власть коммунистов, и что рухнет СССР, никто реально не мог. Все было жестко и навечно заасфальтировано. То что стало происходить в середине 80-х было настолько неправдоподобным и двигалось, то крохотными шажками вперед, то семимильными назад, что никто не верил, что коммунисты так просто отдадут свои кормушки и отпустят всех на волю, не смотря на то, что тошнило от них почти всех. Надо сказать, что доходило до того, что в 1988 году моя близкая родственница, поехав в командировку в Чехословакию, ТАЙНО! везла чешским киношникам журнал "Огонек". За год до свержения своих коммунистов, чехи, да и другие страны соцлагеря, еще не представляли, что свобода упадет им в руки и их отпустят из лагеря. Я это пишу к тому, что, нельзя понять прошедшую историю, вырвав ее из контекста. Та революция сверху (а это была она!) в 90-е годы шла только по одной возможной логике - спасение от коммунистического кошмара. Поэтому миллионы выходили на отмену 6 статьи конституции, миллионы - против танков в Литве и надеждой на свободу всех республик. Это была наша осознанная точка выхода из СССР как из всеобщей тюрьмы народов. Все, что последовало потом, разумеется, все ясно видели, что идет под нашими же лозунгами спасения от коммунистов, но всех связывало общее убеждение - коммунистам нельзя дать вернуться к власти ни в коем случае. Они были еще очень и очень сильны. Их манифестации, газеты, провокации, нападения происходили ежедневно. Их ненависть и желание реванша была реальной не только в России, но и в других, уже освобожденных, республиках. Иные опасности казались меньшими и преодолимыми. То, что жертвы лагерей, жертвы коммунистического ада, дожили до падения того режима, было огромной моральной победой и я счастлива, что видела эту радость в глазах Разгона, Данина. Коржавина и многих других людей прежнего поколения. Но абсолютно никто на свете не знал как шагнуть из дикого социализма в капитализм. И вот тогда на сцену вышли бандиты и чекисты, предложив свои услуги новой власти. Если полистать подшивки Московских новостей, посмотреть программы прежнего НТВ, то можно уверенно сказать, что об этом постоянно писали и говорили как о нависающей угрозе., благо свобода слова еще была. Но есть то, что невозможно переиграть, это исторические предпосылки, которые не вызрели. Ход истории. Невозможно людей, которые считают, что в августе 1991 года в центре Москвы кучка москвичей что-то там намутили, и теперь они почему-то должны начать жить по-другому, невозможно этих людей убедить измениться щелчком пальцев. Им всегда нужен тот, кто им навеет сон золотой. Кто "замочит всех врагов в сортире" и пообещает вернуть все взад. Это было понятно уже в конце августа 1991 года. Для моего окружения (нам было тогда по 30 лет) самая главная опасность виделась именно в последующих месяцах 1991 года, когда исчез Ельцин и потянулись месяцы горестной неопределенности. Но республики ушли и стали жить своей жизнью, был создан "Мемориал", заложены основы свободной литературы и журналистики. Была попытка перестроить судебную систему. Были открыты границы. Созданы институты, в которых выучились новые ниспровергатели прошлого. И это все правильно. Невозможно только одно - реабилитация коммунизма, СССР, империи.

Итак, я хотела бы рассказать одну из последних многосерийных архивных историй, в которой есть элемент чуда. Дело в том, что оно с завидным постоянством приходит, доказывая, что жизнь и все, что есть за жизнью, пусть в моем отдельном случае, осмыслено и провиденциально. Это самое огромное утешение, которое возможно в наше время. История дневников Ольги Бессарабовой, ее брата Бориса, прожившего несколько месяцев в доме Цветаевой в Борисоглебском переулке, была подробно описана в моей книге «Марина Цветаева и Борис Бессарабов. Дневники Ольги Бессарабовой. 1915-1925», а затем и в романе «Последняя Москва». Коротко напомню только, что Дневники Ольги Бессарабовой до 1925 года были проданы в музей Цветаевой дочерью Анной Степановной Веселовской в начале 90-х годов. Мне посчастливилось открыть их одной из первых. Читала я их как увлекательный роман, где глазами умной, чистой девушки рассказывалось о самых драматических событиях начала 20 века и главное, описывалось огромное количество исторических фигур. К слову сказать, помимо неоценимого материала о Цветаевой, доме Добровых, исторических хроник Сергиева посада 20-х годов, где обитали Мансуровы, Флоренские, дочки Розанова, Фаворские, Перцовы и множество других известных людей, после публикации дневников удалось найти материалы о воронежских днях Андрея Платонова, Усто Мумина (Николаева), материал о друге Мандельштама армянском враче, знакомом Ольги. Когда я узнала о том, что тетради продолжались до конца дней Ольги Бессарабовой, то есть до 1967 года, я стала просить дочь передать их в музей, чтобы по возможности продолжить публикацию дневников. Но ее дочь говорила мне, что она работает с дневниками, готовя какие-то публикации об отце – академике Веселовском. На тот момент Анне Степановне было больше 80-ти лет. По горькому опыту, я знала прекрасно, что ничего не произойдет. Статей не будет. Дневники исчезнут. Анна Степановна была сухая и строгая женщина, без особых сентиментов. К дневникам матери относилась очень иронично ( это стало ясно по нескольким телефонным разговорам), особенно ко всему, что было с матерью до брака с отцом. Зачем ей были нужны остальные тетради? Я объясняла это одним. Она не хотела, чтобы из них стало что-то ясно об отношениях отца и матери. Отец был для нее абсолютной святыней, кумиром. Известный еще до революции крупный ученый-историк, пятидесятилетний Степан Борисович Веселовский, женился на 29 -летней Олечке Бессарабовой достаточно эксцентрично и произошло это в 1927 году. Еще в 1917 году она работала под его началом в архиве Земгоры в самом центре Москвы на Вознесенской площади (нынешняя площадь Революции), и они были в официальных отношениях. К тому же он был знаменитый ученый, отец пяти взрослых сыновей, а она просто окончившая курсы барышня, живо интересующаяся всем на свете. Спустя десять лет он встретил ее на улице, они поговорили о том, о сем. Ольга переживала сложные годы последствий несчастной любви. Она сказала ему, что работает в детском саду неподалеку. На следующий день он зашел туда и оставил ей записку с просьбой о встрече. Когда они встретились снова, он предложил ей жениться. К тому времени он жил один. Ольга, не раздумывая согласилась, и с того времени стала фактически его секретарем. Ценность дневников была абсолютной. С первых же страниц я поняла, что Ольга Бессарабова пыталась изо всех сил сохранить память обо всех тех людях, которые попадались ей на пути. Дневники были полны писем, фрагментов мемуаров. Я даже не предполагала, что она делала это до последних дней. Собирала. Записывала. Спасала тексты. Я, честно говоря, думала, что все это погибло. Но вот благодаря усилиям одной женщины в Москве, влюбленной в еще в те прежние дневники Бессарабовой и моей нынешней студентки, я получила копию удивительной рукописи, переписанной Ольгой в шестидесятый годы.

Это автобиографическая запись Александра Коваленского своего ареста и следствия в связи с романом Даниила Андреева «Странники ночи». Все, что связано с тем арестованным романом, описывающим 1937 год и общество молодых интеллектуалов, которое обдумывает план свержения сталинского режима, до сих пор покрыто завесой тайны. Роман исчез. Есть его небольшой пересказ женой писателя Аллой Андреевой. Двадцать с лишним человек арестованных по этому делу, слушатели романа, почти не оставили никаких воспоминаний. Или они не дошли? Аресты проходили в 1947 году. Все экземпляры арестовали. Это был единственный год, когда была отменена смертная казнь и изменена подследственным на 25 лет тюрьмы. Поэтому многим участникам того дела удалось выжить. И вот первые главы подробного описания поэтом Александром Коваленским шаг за шагом рассказывают о том, что происходило при аресте и следствии. Как выносят переплетенный роман с выведенным названием «Странники ночи». Как требуют признать его прототипом одного из героев. Но потом все обрывается. Я не знаю будет ли продолжение. Когда-то я решила, что уже не буду ничего искать и думать о той истории. Но продолжение той истории само нашло меня.

Мираб Мамардашвили из "Лекций о Прусте" ".... пока я не прошел предел страдания или отчаяния (а отчаяние есть отсутствие надежды), я невозможен ни для себя, ни для других; лишь за этим пределом я становлюсь для себя допустим и возможен, и для других тоже, и другие для меня. Шекспир это выражал так, что за отчаянием, собственно, и начинается другая жизнь. Или - другой реальный срез нашей жизни, то есть другая жизнь, более реальная, чем та, которая является нашей повседневной жизнью. Так вот, дверь этой другой жизни, которая внутри нашей обычной жизни, - не где-то там, а внутри, - она открывается за пределом пройденного отчаяния. Когда ты ничего не требуешь и не ожидаешь от других. В том числе от тех, кого любишь или с кем дружишь. Так же как нельзя испытывать Бога; ставить себя в какую-нибудь дурацкую ситуацию и потом, хитро поглядывая вверх, говорить: если ты есть, ты мне там поможешь. Бог не вмешивается в такого рода дела. Он существует совсем в другом измерении. И такие попытки, провокационные, испытания Бога - бессмысленны. Не надо испытывать друзей, не надо испытывать любимых. Понимание есть одновременно отсутствие надежды. И такое понимание лежит, конечно, за точкой предела отчаяния. За этой точкой открывается нам мир".

Из письма мне Виктора Хесина сына Г.Б.Хесина - главы Литфонда и ВОАППа. После прочтения моей книги об Ольге Берггольц. В продолжение предыдущего поста. "Теперь о главном: почему мне захотелось Вам написать. А вот почему. В одной из глав Вы описываете такой эпизод: в Малеевку, где отдыхала Ольга Берггольц>. приехали на отдых сотрудники КГБ и она их "приветствовала" такой гневной тирадой: "Вы нас пытали, мучили,а теперь ездите к нам в гости... катитесь вы..." и дальше нецензурщина. Её хотели исключить из партии. И я вспомнил, как туда же, в Малеевку, в Дом Творчества Писателей", где папа отдыхал в последние годы жизни, приехал по путёвке следователь, который его арестовывал, полковник Николай Николаевич Преображенский. Если не ошибаюсь, это брат того Преображенского, который работал у Твардовского в "Новом Мире" и занимал там какой-то видный пост. Впрочем, полной уверенности у меня нет. Папа всё время, пока этот "отдыхающий" там находился, в столовую не ходил. Еду ему приносили в комнату. Но женщина, сидевшая с полковником за одним столом, потом выговаривала папе: "Ну, что Вы, Григорий Борисович, он же такой хороший человек. Рассказывал, как, понимая, что сидят невинные люди, старался им помочь". Вы знаете, я не исключаю, что в этом была известная доля истины. Имя следователя по особо важным делам Преображенского, в отличие от имён таких палачей, как Шварцман, Родос, Комаров, почти никогда не упоминается. Я лишь однажды встретил его при перечислении. Папа был с ним шапочно знаком до ареста, так как по роду своей деятельности имел контакты с Меркуловым, главным "кгбистом" страны, который был ещё и драматургом и его пьеса шла в московском театре. Не могу забыть, как "руководитель бригады" на моих глазах обыскивал папу, шарил по карманам, а когда он его уводил и я повис у папы на шее, отрывая меня, произнёс фразу, которую "они" говорили всегда в такие моменты: "Он, возможно, скоро вернётся". Папа вернулся через пять с по- ловиной лет. Поместил он папу в камеру Бутырки, кажется единственную, где была уборная. В ней в конце 30-х годов сидел Андрей Туполев. На допросы вызывал исключительно по ночам. Потом "досыпать" не полагалось. А ровно через месяц, 24-го октября 1950-го года Преображенский вызвал к себе маму и разговаривал с ней так, что у неё сложилось полное впечатление: её вот-вот тоже должны арестовать. Она приняла решение уйти из жизни. На следующий день, когда нас с сестрой не было дома, взяла бритву и перерезала запястье. Её спасли, но остаток жизни она прожила с одной рукой. Кисть второй, левой полностью омертвела. Когда стал вопрос о выписке из ин-та Склифасовского, тётя, мамина родная сестра, по специальности врач-гинеколог (кстати, бабушка Марины Бородицкой) поехала в психиатрическую клинику им.Кащенко и уговорила местное начальство принять маму на лечение. Мы надеялись тем самым спасти её от ареста. В этой клинике она провела ровно два года. Всё это сейчас отчётливо вспоминается, хотя прошло почти 70 лет".