Резная Свирель

Самара! Всех, кому интересно попеть-почитать-послушать про что-нибудь сказочно-волшебное приглашаем в субботу, 13 июля в Загородный! Мы намерены найти там уютное место, сесть на траву и какие-нибудь пледики (их лучше прихватить с собой) и хорошо провести время ) Погоду обещают вполне гуманную, и всегда можно переместиться поближе к Волге, где прохладнее. Собираемся в 17-50 у входа в Загородный, ждем минут 15-20 и отправляемся искать место. Присоединиться можно во сколько удобно; как выберем точку, будет сообщено непосредственно с места событий вот здесь https://vk.com/id141816189) Но еще лучше звонить Свете Дильдиной, она сориентирует 8917-142-81-46 Сборище продлится часа три минимум, дальше как пойдет.

Семь небес закрыты на семь замков. Не открыть в ближайшую сотню лет. А меня учили луна волков, соколиный клёкот, олений след, благородный рыцарь, испанский дон. Я науку эту постиг с лихвой. Если звёзды падали мне в ладонь, ощущал всей кожей, что я живой. Надо мной летал тополиный пух, обещали радугами непокой. Молодая хтонь, семиглазый дух, был же счастлив я, как никто другой. Лето пахло сладким экстрактом роз, сад гордился крупным зерном росы. А потом я умер, но не всерьез. По свинцовым тучам прошел босым. Семь дверей закрыты на семь ключей, за дверями — пустошь и пелена. А меня баюкал лесной ручей, говорящий камень запоминал. Я любовь их чувствовал, как умел. Ничего не требовал мир в ответ. Пел герой-любовник, высок и смел, ворожил колдун, умножая свет. Не терял в сражении брата брат, не теряли матери сыновей. Если слышал шепот ночных дриад, танцевалось радостней и живей. С вековых дубов облетала ржа. Невозможно осенью без потерь. Я бежал, пока ещё мог бежать. И народ кричал — семиглазый зверь, семилапый стражник седьмой травы. Как такое в головы им взбрело? А потом я умер, опять, увы. Перестал дышать, отрастил крыло. Семь богов спустились ко мне во двор. Семь богов залезли ко мне в окно. И со мной затеяли разговор, и о разном всякий, и об одном: что рога отбрасывает марал, что любовь не купишь за горсть монет. С той поры я больше не умирал, это очень странным казалось мне. Ты прочел немало полезных книг, удивляя нежных своих подруг. Я заштатный маленький проводник. Извини, сомнительно семирук. Я не страх, скорей, его антипод. Хочешь чаю? Сладостей? Молока? Просыпайся, поезд идёт в депо. Но тебе не надо туда пока. Вот погода скверная, так и льёт. Ты хотя бы с зонтиком? Нет? Бери. Просыпайся, слышишь, сдавай белье. Там всего стоянка минуты три. Хочешь фруктов? Персик? Гранат? Инжир? Подъезжаем к станции. Глушь и тишь. Мы однажды встретимся, пассажир. Посмотрю, пожалуй, как ты летишь. *** Ночь рисует сажей, сурьмой, золой. Человек, зовущий себя никем, на кровать садится, небритый, злой. Вот откуда, думает, зонт в руке? #svirel_poetry

И бог войны воспитывает сына. Воспитывает просто, без затей. Великая небесная доктрина не позволяет баловать детей. Но подойти дипломатично, тонко к проблемам воспитания никак. Всем хочется послушного ребенка, а отпрыск на столе развёл бардак. Вот раньше засыпал под звуки боя, в прихожей ползал строго по прямой — теперь рисует рожи на обоях, бродячего кота принёс домой. Играл в футбол — порвал вторые бутсы. Отец уже не знает, что сказать. Уже над ним валькирии смеются и стыдно небу посмотреть в глаза. Свирепый бог войны настроен строго. Лёд в голосе. Как бритва, взгляд остёр. А глупый кошколюб упёрся рогом, не хочет даже бронетранспортёр. На плоскости виска трепещет жила. Бог падает колодой на кровать: — ребенок, понимаешь, так сложилось. Есть человек. Он должен воевать. Вообще несложно примириться с этим. Прости, но обвинения горьки. — но, папа, на войне, я знаю, дети. Я знаю, папа, — там же старики. Там беженцы. А правда, папа, между, и в этом фильме нет других ролей. Не оправдав отцовские надежды, в отца протяжно плачет дуралей. И бог войны, небритый, неодетый, глядит на дуралея: вот те на, ну если нет войны хотя бы где-то — то это целиком твоя вина. #svirel_poetry

На Растудыкиной горе, где собираются закаты, леса полянами богаты, изба — при статс-секретаре, открылся маленький трактир под странной вывеской "У Эта". Оригинальность силуэта есть неплохой ориентир для нескончаемых зевак: у нас весьма гуманный ценник, священнодействуют на сцене месье Фыр-фыр, маэстро Квак. Текла Черёмуха-река. Жужжали местные Гвидоны, мол, небеса — они бездонны. Пусть не поднимется рука, да не прервётся наш полëт, пока шаманы из Непала растут духовно, где попало. Гуляют задом наперëд, несут в народ ни то, ни сë. Легко манкируя моментом, трактир блистал ассортиментом. В трактире Эта было всё: заговорëнный темный эль, недорогое гномье пиво, настойка "жгучая крапива плюс триста тридевять земель" для новой радости ума, давно привыкшего к обидам. Планеты плыли по орбитам, переполнялись закрома — внутри хранилось волшебство, причем такой великой пробы, что исправлялись мизантропы. На час, не более того, но тоже почесть и хвала, считай — положено начало. Напевно музыка звучала. Стабильно вывеска звала. Эт — беззаботный весельчак — придумал вывеску в апреле. Ещё оладьи подгорели. Еще заклинило рычаг для поднимания луны. Луна осталась на серванте. В серванте ши глушили кьянти, хотя, конечно, не должны, да больно повод не паршив: день созерцания друг друга. Скрипела ветхая фрамуга. По факту вывеска, ожив, арендовала некий дом, нашла секретные каналы. Включились в дело инферналы, степные ведьмы в молодом, и Белобог, и Черноус, и мастер долгих чаепитий. От неизбежности событий бедняга Эт вошёл во вкус, навёл естественный уют. Нельзя в трактире по-другому. По "просто праздникам" к жаркóму купоны часто выдают на посещение балов и на визит в Бабайка-плаза. В краю, где Лихо одноглазо, Удав Горыныч трехголов, конь в кашемировом пальто, его коллега в крепдешине — на Растудыкиной вершине мы пьëм за Эта. И за То. Про То отдельно расскажу. Другой сюжет, другая сказка. Труси́т раздетая савраска. Танцует старый добрый жук. #svirel_poetry

Смотри же, красота моя, смотри: алмазы, изумруды, янтари в большие травы уронило лето. По скверу скачет солнечный горох. На лавочке какой-то древний бог сидит в очках от ультрафиолета, пока его ракета в гараже. Умаялся, замучился уже. Да к лешему такие перегрузки. Пора писать прошение в сенат. Арбузы продаются. Лимонад. И воробьи снуют. И трясогузки. Давай, моя хорошая, лети. Зажмурься, сосчитай до десяти, не жульничай. Как будто снова детство. Потом глаза откроешь: паруса. Гнусавит патефон — комси-комса. Матросы практикуют серцеедство. И тут тебе и Бродский, и Басë, и пристаёт какой-нибудь осëл с рассказами про славный город Бремен. Невидимые ангелы грозы на крыльях самолетной стрекозы играют в кости, коротая время. А по ночам, бессмертие воспев, печалится облезлый барельеф: скромна архитектура горизонта. Похоже, архитекторы строги́. Гордится дипломатией дуги тенями оплетенная ротонда. Толпой выходят звезды на поклон. Молочная луна через стекло читает сны последнего трамвая о призраке пожарной каланчи. Ты — музыка, поэтому звучи, диковинная, тихая, живая. Цветами пахнет. Ягодным вином. Качается вселенский метроном. Июль сегодня главный на танцполе. Какой-то странник — маг наверняка — выводит на странице дневника: не будет боли. Пусть не будет боли. #svirel_poetry