Ошибки резидента

Пруф 🌅

Незадолго до поездки в Казахстан я получил небольшой грант. Пока я ждал его несколько месяцев, проект, на который он получен, был уже завершен. Так что я купил себе билеты на автобус до Астаны, нашел гостиницу у вокзала и решил отправить себя (и грант) в Акмол, где расположен музей жертв политических репрессий и тоталитаризма «АЛЖИР» (не Алжир, а АЛЖИР — Акмолинский лагерь жен изменников родины). Интерес мой не праздный: в прошлом году Егана написала об АЛЖИРе небольшой поэтический цикл, чей графический и пунктуационный рисунок просится стать книгой художника (а я к таким просьбам текста отношусь чутко). Можно было бы потратить последние полные выходные в Казахстане (а также свои, а не грантовые деньги) на поездку в Ату, где пройдет Большой летний фестиваль. Но так сложилось, что если выбор стоит между ГУЛАГом и выступлениями «Лауд» и Saluki, я выбираю первое. С этим словами трогаюсь в 11-часовой путь в надежде увидеть и закат, и рассвет в дороге. Про закаты не скажу точно, но рассветы в степи — лучшие на всех планете. #алжир

Осознанный подход к ресерчу — это когда ты собираешься на интервью с однополчанином и другом твоего умершего отца и одновременно записываешься на сеанс психотерапии. #письмо #153_й

Какой-то усердный человек оцифровал и выложил на сайт «Костанай и костанайцы» огромный архив фотографа Василия Середенко, снимавшего как раз для «Ленинского пути» и потом «Кустанайских новостей». Среди десятков уже отсмотренных фотографий я обнаружил портрет своего деда в тот период в начале 1980-х, когда он работал в гражданском аэропорту (в кадре сидит). После изучения других съемок, особенно с детьми, у меня появилась теория, что один из моих детских снимков (довольно необычный на фоне остальных) также сделан Середенко. Я помню тот момент, когда «фотограф из газеты» был в нашем детском саду в военном городке. Между делом я уже искал этот кадр в самом издании, но совершенно необязательно, что он там появился. Зато мне регулярно встречались фотографии Середенко с маленькими детьми на заборах. Это может быть просто визуальным тропом для городского фотографа, а мое предположение надуманное. А может, все и правда было так. #153_й #письмо

Ну конечно, это лукавство — писать, что библиотека не дает больших находок. По военному городку и поисковому отряду я и правда немного обнаруживаю. Скажем, мне так и не удалось найти ни одного упоминания падения истребителя в Тобол, хотя, по свидетельствам, про это даже в программе «Время» был сюжет (может, путают с падением МиГ-23 под Кортрейком?). Зато я насобирал разнообразную коллекцию исторической фактуры. Многое помнится из детства, но естественным образом я воспринимал это как повседневность начала 90-х: отключения воды и света; банные дни; хлеб с липкой, проваливающейся сердцевиной; мама лучшей подружки, каждый месяц отправляющаяся «челноком» в Китай; отцы одноклассников, для заработка перегоняющие «мерседесы» и «бэхи» из Германии в Казахстан; пропажа ограждения вокруг городка; наказы не ходить на пустыри и избегать недостроев. На газетных страницах обрывки этих воспоминаний превращаются в графики задолженностей электроэнергии, расписания самолетов, репортажи с Наримановского рынка, заметки сотрудников отдела миграции, в жалобы на тополиный пух. В символические совпадения и рифмы: в 80-е моя мать работала на швейной фабрике «Большевичка», откуда ушла служить в армии, в 90-е же «Большевичка» выживала только за счет пошива военной формы. Разумеется, очень-очень много публикаций про отъезды, написанных с самыми разными интонациями — от сожаления до принятия, от издевки до гнева, от торга до обвинений в предательстве родины. Мне кажется временами, что я вообще читаю подшивки за сегодняшний день. #153_й #письмо

Библиотека пока не дает больших открытий, но наконец поперли находки из семейных архивов. Нашелся вот и мой отец в альбомах его сослуживцев. Честно говоря, я о чем-то таком мечтал, но, когда увидел карточку, у меня аж все задрожало. #153_й #письмо

По случаю дня рождения на меня пролился теплый ливень слов доброты и нежности, за что я благодарен всем и каждому. Наиболее частым среди сообщений было упоминание того, насколько значима другим моя рефлексия — о происходящем, о своей практике, о художественной среде и профессии. Для поклонников еще более хардкорной рефлексии у меня есть блог на Boosty, где помочь моей работе можно и рублем (или любой другой валютой в зависимости от страны вашего нахождения). Спасибо моим патронам: Диме, Оле, Алёне, Оксане, Кате, Юле, а также Валерии, которая поддержала меня в апреле. О чем таком особенном я понаписал на Boosty с весны: — в деталях рассказал о форме книги художника «Итого: 1 118 176 рублей и 4 копейки на производство 10 художественных проектов в период с 01.11.2017 по 01.11.2022 (из них закончено — 6, в работе — 1, статус неизвестен — 3)»; — а потом, ха-ха, придумал для нее другую форму; — поделился подробностями съемки нового видео и опасениями перед началом его монтажа; — показал, как выглядит вторая, «облегченная» книга-отчет по гранту; — посетовал, что финальный результат настолько мимикрирует под реальность, что остаются невидимыми все мои усилия по работе над книгой и над бумагой ручного литья; — перед поездкой в Казахстан написал, как проходят интервью с мамой для автофикшена; — по приезде в Костанай свои первые впечатления облек в кусочек текста, который оказался больше чем постом, а скорее, материалом для будущей работы; — продолжил делать заметки в том же духе и рассказал о деревьях, которые пытался вырастить мой отец, потому что с домом и с сыном у него сложилось. Если вам важно, что я создаю (в словах и объектах), и у вас есть возможность сделать мою практику более стабильной, то подписывайтесь на Boosty. И, кроме хардкорной рефлексии, получайте плюшки, которые можно потрогать, например открытки или принты на моей бумаге. #мастерская

Я шел за питьевой водой, поднял свой взгляд на верхние этажи 8-го дома по Спортивной — и замер. Квартира одного из отцовых однополчан оказалась брошена. В первом рассказе у меня она тоже появляется: В 150-м гараже красный «москвич» чинил дядя Саша, радист-стрелок. Отец был с ним не только в одном экипаже. Вместе они ездили на рыбалку, откуда возвращались с багажником, забитым карасями. В августе дядя Саша ловил раков, и тетя Таня, его жена, накрывала у них дома длинный, через две комнаты, стол, за которым несколькими семьями военных они, обливаясь потом, вгрызались в вареные клешни. Дядя Саша не захотел ехать за переведенным на Урал полком. Он не стал приносить присягу российской армии, не присягнул и казахстанской. Присяга бывает одна, говорил он важно. Уйдя на пенсию, он остался на том же месте, в квартире, где уже не строили столы через две комнаты — уехали семьи военных, и в Тоболе теперь водилось меньше раков. Дядя Саша подолгу пропадал в гараже. Его «москвич» стоял потухшим, укрытый тентом. Алматинский коньяк дядя Саша предпочитал водке и попивал его из алюминиевой походной кружки. На похороны радиста-стрелка пьяный отец Егора принес хрустящий мешок мокрых, склизких карасей и таскал их сначала за гробом, а потом на поминках. Он пробовал было вручить карасей тете Тане, но та посмотрела на него непонимающе, и мешок отправился в мусорку у столовой. Что же стало с домом? #письмо #153_й

Чаще всего от меня отписываются после постов: — про смерть; — про оплату труда художника. Не знаю, что это говорит о моих читателях, но, поскольку пост про смерть уже был выше, то вот еще один пост про деньги. 76 заполненных анкет пришло в опросник «Сколько зарабатывают художники в России?». Это много, но для исследования мало. Поэтому напоминаю, что ссылка на вопросы тут: https://forms.gle/Vf9KevKjPfHnyjv28 Заполните и можете потом отписаться. #профсоюз_работников_художественного_труда

Воскресенье прошло на кладбище. Таксист высадил меня неподалеку от могил отца, деда и бабушки и на прощание дежурно сказал: «Удачи, хорошего дня». Еще минуту назад я еле сдерживался от рыдания, но теперь рассмеялся от абсурдности и неуместности прощания образцового водителя. Убирая могилы — впервые за девять лет в одиночку, — я так и не смог заплакать. Два из трех надгробий в ограде прятались в тени кроны дерева. Его после похорон деда посадил сам отец. Предполагалось, что это будет любимая дедушкой жимолость, а поднялся карагач. У отца так было всегда: он многое пробовал посадить, но вырастало что-то не то. Когда-то именно он добился разрешения на малоэтажную застройку в городке. Жилья военнослужащим не хватало, поэтому в начале 1990-х однополчане начали строиться сами. Первые коттеджи выросли на Рудненской и Водяной, следующие повылазили на Челябинской и Гвардейской. На Штабной они почти вытеснили финские домики, в которых жили повара и продавцы военторга. Мой же отец так и не закончил наш будущий дом. Возведенная на участке коробка стала быстро ветшать, одна из стен обвалилась, недострой пришлось продать. Кто-то другой закончил это брошенное отцом начинание. Сегодня дом можно узнать по кирпичной кладке на фронтоне — красными блоками на нем выложен двуглавый орел. Незадолго до поездки я нашел в одной из своих дневниковых тетрадей запись о похоронах отца. Отец умер 40 дней назад… [Утром] бабушка кормила его йогуртом, просила поесть пельменей, а он твердил всё: «Налей 100 грамм — съем!» Потом ему стало тяжело дышать. <...> Поняв, что это конец, он закрыл сам себе глаза. В 8 утра он приснился моей матери и громко позвал ее — так, что она резко проснулась, подумав, будто отец приехал к нам. В это время с ним случился удар и бабушка вызывала врача. <...> — Он знал, что умрет, чувствовал это, — рассказал мне потом по телефону дядя Стас. — Когда провожал меня из Кустаная, сразу поехал к вам прощаться. Так и сказал: «Мало ли что случится». <...> Мы приехали в Кустанай [на похороны] очень поздно. Я очень боялась, что гроб отца будет стоять в зале [квартиры], но оказалось, что из-за жары тело решили оставить в морге. Отца хоронили без воинских почестей, без оружейного салюта, даже форма на нем была не его, а покойного мужа тети Вали. Свою форму отец раздал знакомым.  <...> Самым тяжелым был момент, когда ЕГО привезли. Я увидела гроб из окна подъезда, когда спускалась на улицу. Вышла и не могла подойти, отвернулась от НЕГО и зарыдала, как никогда, наверное, не рыдала. Он был совсем не ОН, он не был похож на себя — посиневший, распухший, без бороды (ее сбрили), с полузакрытыми глазами, без ресниц и бровей. <...> Когда мы ехали на кладбище в машине, мне казалось, что отец в гробу ухмыляется мне, нам. Его лицо было перекошено. Он словно подглядывал за мной из-под своих больших морщинистых век. Перечитывая вечером эти записи и делая заметки по итогам дня, я вспомнил, что в ночь после похорон отец приснился мне молодым и очень и очень красивым. Он лежал в гробу в собственной форме. #153_й #письмо