филологический треп

Давно не заглядывал в блог Oxford University Press, а там тем временем целых два поста Лины Орлин по материалам ее шекспировской книги (которую, кстати, недавно рецензировала моя дорогая коллега): во-первых, что Шекспир совершенно не обязательно родился именно 23 апреля, а во-вторых, о том, почему Шекспир не мог лишить жену "вдовьей части" наследства, даже если бы захотел, и о возможном символизме завещания шпаги, позолоченного блюда, и конечно, "второй по качеству кровати".

#cannothelpreading #nonfiction #shakespeare The Private Life of William Shakespeare ("Частная жизнь Уильяма Шекспира") Лины Коуэн Орлин (Lena COwen Orlin) - это прекрасный образец архивной биографии, в которой исследовательница работает с документами, сохранившими свидетельства жизни не только и не столько самого Шекспира, сколько его современников. по ее мнению, можно проверить наши гипотезы о жизни Шекспира, сравнив их с жизнью его современников, от которых сохранилось гораздо больше документов и личных писем. если мы предполагаем, что Шекспир мог быть подмастерьем мясника, то стоит обратиться к жизни действительного подмастерья мясника и посмотреть, насколько другие известные нам факты о Шекспире (о том, где и когда он был, например) вписываются в такой альтернативный таймлайн. или, если нам хочется узнать о жизни Анн Шекспир, то можно посмотреть, что делала ее современница, занимавшаяся примерно такое же социальное положение и от которой у нас осталось множество писем. а затем сравнить это с тем, что нам известно об Анн, и попытаться выстроить гипотезу, чем она могла заниматься с большей и меньшей вероятностью. а если нас так коробит "вторая по качеству кровать", которую поэт завещал жене, то можно посмотреть не только на то, как в то время составлялись завещания, но и кто кому какие кровати завещал и как их описывал. это очень кропотливая работа, в которой нам не расскажут о жизни драматурга от начала и до конца, зато из нее мы узнаем множество деталей о жизни в то время, насколько обычны или необычны документы, свидетельствующие о жизни Шекспира, и практики, на которые они указывают. в этой книге очень много тщательно прописанного фона, который помагает лучше представить Шекспира и его семью как людей своей эпохи.

#cannothelpreading #fiction могло бы показаться, что "Не отпускай меня" Кадзуо Исигуро (Never Let Me Go by Kazuo Ishiguro) - это роман взросления или роман-воспоминание, если бы сзади не подкрадывалась антиутопия и не выглядывала тихонько из-за плеча. в описываемом мире побеждены все неизлечимые болезни, потому что люди выращивают клонов - будущих доноров органов, и мы смотрим на мир глазами одной из таких клонов. неудобные подробности этого мироустройства открываются постепенно и в основном в форме полунамеков: с одной стороны, это единственный мир, который знаком главной героине, и ей нет нужды пояснять, как именно он работает, а с другой, с ней и ее друзьями об их участи никто никогда не говорил прямо, они знали и не знали, что их ждет. роман написан от лица Кэти, готовящейся к тому, чтобы стать донором. она вспоминает годы обучения в школе-интернате и работы сиделкой, свои взаимоотношения с друзьями, ссоры, обиды, влюбленности. поначалу, кажется, что это рассказ пожилой женщины, но оказывается, Кэти всего около тридцати. и по мере движения рассказа от детства к зрелости становится понятно, что героиня, как и ее друзья, навсегда остались в отрочестве, в мире неловкого молчания, неумения быть собой, поиска своего места и незнания, как себя вести, в мире детских обид и интриг. это стилистическое столкновение доживающего свой век и лишь учащегося жить хорошо подчеркивает, что герои не могут вырасти, не могут обрести какое-то место в мире, кроме заранее им уготованного, они растут, отдают свои жизненно-важные органы и "завершаются" годам к тридцати. их ничего не ждет, они ничего не ждут. и даже их попытка получить отсрочку почти ничего не значит: это не бунт против мира, а попытка сыграть по его правилам, и поражение принимается так же естественно, как и все остальное. при всем при этом меня роман нисколько не тронул и даже несколько выбесил. на мой вкус он написан слишком однообразно: одни и те же стилистические приемы, одна и та же манера рассказывать о событиях, одни и те же намеки, о значении которых читатель догадывается раньше, чем их объяснят. и я могла бы рассказать, что это художественная задумка автора: это мир действительно однообразен и в нем действительно не стоит рассчитывать на шокирующую развязку. но ведь, по замыслу автора, это еще и мир, в котором у клонов есть душа (для тех, кто по ходу романа этого не понял, есть назидательная речь на несколько страниц в конце), то есть это должен был бы быть мир разнообразия человеческих эмоций и реакций, - и я даже вижу указания в тексте на все мелодраматичные моменты, но я не очень-то им верю. в общем, я вижу, как текст сделан, на его примере можно обсуждать прогресс, этику, гуманное отношение, взросление, и прочее, но мне было очень, просто безумно скучно.

#cannothelpreading #nonfiction #fiction #shakespeare #nine_lives_of_william_shakespeare (3) последняя глава посвящена внешности Шекспира и о том, как порой дошедшие до нас изображения драматурга менялись в соответствии с нашими представлениями, как он должен выглядеть. например, цветной надгробный памятник поэту был побелен по указание Малоуна, чтобы придать ему более классический вид (потом вернули, как было). рассказ, которым завершается книга, называется An Account of A Voyage to Bardollo и подражает, конечно, “Путешествиям Гулливера”. в 1710 году корабль с двенадцатью детьми-сиротами (шесть мальчиков и шесть девочек) под предводительством Томаса Килинга, внука Уильяма Килинга (известного шекспировскими постановками на своем корабле), терпит кораблекрушение на своем пути в Японию, где эти дети – лучшие актеры среди сирот – должны были играть Шекспира. чудесным образом взрослым удалось спастись, а вот дети пропали без вести. в 19 веке рассказчик терпит кораблекрушение и попадает на остров, населенный потомками тех самых детей-сирот. все мужчины на этом острове похожи на чандосовский портрет Шекспира, всех жилетей зовут как героев шекспировских пьес и разговаривают они на языке елизаветенской Англии, а главное место на озере – театр Глобус. на этом острове никто не лжет и не совершает преступлений, поскольку из пьес Шекспира все поняли, что ни до чего хорошего такое поведение не доводит. жители считают, что весь остальной мир был уничтожен во время великого потопа, и они единственные выжившие. в конце концов, главный герой не выдерживает и рассказывает им правду, после чего он вынужден бежать с острова, опасаясь расправы. это забавный рассказ, иронизирующий над бардопоклонничеством и необоснованной верой, что чтение его пьес сулит духовную чистоту и добродетель. среди других рассказов встречается подражание Николосу Роу (автору первой шекспировской биографии), поток сознания болеющего и озлобленного Шекспира, поток сознания умирающего Шекспира, воспоминания актеров, которым довелось с ним работать.

#cannothelpreading #nonfiction #fiction #shakespeare #nine_lives_of_william_shakespeare (2) три главы, посвященные Шекспиру-любовнику (мужу, любовнику прекрасного друга и любовнику смуглой дамы), завершаются циклом рассказов о шекспировском кольце, на котором выгравированы инициалы WS и "узел истинной любви" и которое было найдено в начале 19 века (хотя кольцо и хранится в Shakespeare Birthplace Trust, однозначной уверенности в подлинности кольца нет). первый рассказ — Shakespeare's Ring: First Circle — это воспоминания антиквара Роберта Веллера, выкупившего кольцо у нашедших его рабочих. он представляет, как Уилл и Энн обменивались кольцами и клялись друг другу в вечной любви, как дорого поэту было кольцо и как он горевал, когда оно потерялось, свалившись с его исхудавших от болезни пальцев. второй — The Adventure of Shakespeare's Ring — подражание рассказам о Шерлоке Холмсе. шекспировское кольцо похищено из музея, работники которого обращаются к Холмсу за помощью. в ходе расследования оказывается, что богатый любовник Оскара Уайльда нанял воров, чтобы те украли кольцо в подарок Уайльду. узнав об этом писатель отказывается от такого подарка, но Холмс возвращает в музей копию, а сам отправляется в путешествие с Ватсоном по Европе. обсуждая с товарищем расследование, Холмс намекает тому, что причиной, по которой тот опять ошибся в своих догадках, является его зашоренность и косное представление о норме. так, Ватсон понимает, что уже давно влюблен в Холмса, который в знак своей любви дарит доктору шекспировское кольцо. они инсценируют свою смерть, чтоб спокойно наслаждаться жизнью, в которой общество им отказывало. затем они возвращаются домой к своей обычной жизни, сыщика и его помощника, выбросив кольцо из окна поезда. третий — Shakespeare's Ring: Full Circle — написан как подражание Хэмингуэю: италия, первая мировая война, раненный солдат Вильгельм/Уильям встречает в госпитале Вилемину “Вилли” Сикоул, медестру-негритянку. между ними завязывается тайный роман, и после выписки главный герой уговаривает Вилли взять отпуск и отправиться с ним в путешествие по Европе. в знак своей любви он дарит ей найденное в антикварном магазине кольцо с инициалами WS. безумная страсть героя постепенно превращается в страсть-отвращение и ревность: а вдруг его возлюбленная спит со всеми своими пациентами, а вдруг она раньше была проституткой – все эти чувства и сомнения вызваны, конечно, ее цветом кожи. по возвращении герой узнает (понимает по взгляду!), что у Вилли роман с его другом Генри, и через некоторое время, слезы и скандалы их роман заканчивается. вернувшись на родину в Америке, герой женится на белой девушке, как и предсказывала Вилли, но по ночам продолжает фантазировать о ней. все три рассказа повторяют в художественной форме традиционные представления о любовных похождениях Шекспира: о его связи с Генри Ризли, графом Саутгемптоном, о их любовном треугольнике, о предположении, что смуглой дамой была проститку Люси Нигро, и т.д. но что мне понравилось, так это то, что это не очередной фанфик с участием Шекспира и попыткой вообразить все его грязное белье, а это рассказ о каких-то других людях, о повторяемости историй, об их обыденности (несмотря на романтический флер подражаний). и единственным намеком для читателя является шекспировское кольцо, путешествующее от века к веку, от человека к человеку, как домыслы и мифы о драматурге.

#cannothelpreading #nonfiction #fiction #shakespeare #nine_lives_of_william_shakespeare (1) среди биографий Шекспира распространено два поджанра: это метабиография, критикующая другие биографии Шекспира, и художественная биография, т.е. художественное произведение по мотивам жизни Шекспира. книга Грэма Холдернесса (Graham Holderness) Nine Lives of William Shakespeare ("Девять жизней Уильяма Шекспира") сочетает оба этих направления. в основе лежит убеждение автора, что наше знание о жизни Шекспира базируется на не очень многочисленных документах, а также легендах и преданиях, но соединяем эти разрозненные крупицы информации мы с помощью гипотез, домыслов и допущений, что, как считает Холдернесс, придает им налет художественной прозы. второй отличительной чертой шекспировской биографии, по его мнению, является их личный характер: биографии больше сообщают нам о биографе, чем о Шекспире. поэтому сам Холдернесс сразу же сообщает, каков его личный Шекспир. кроме того, его книга состоит из девяти глав, каждая посвящена одной стороне образа драматурга: происхождение, любовь, творчество, вероисповедание, и т.д. в каждой главе сначала приводятся все известный нам факты, связанные с рассматриваемым вопросом, затем традиция его обсуждения (в основном на примере Бейта, Акройда, Гринблатта и Бёрджеса), предания и легенды, а завершает все короткий художественный рассказ, написанный в подражание тому или иному автору, жанру, биографу. к теоретической части можно относится как кратком справочнику, каталогу основных документов и легенд. а в художественной части мне понравилось несколько рассказов. первая глава о Шекспире-писателе завершается рассказом The Shakespeare Code (отсылающем читателя к роману Дэна Брауна), в котором Эдвард Малоун, одержимый поиском рукописей Шекспира, вскрывает могилу его дочери Сюзанны и находит почерневшую от тлена книжечку, которая оказывается печатной версией "Короля Лира" и, как показывает днк-анализ, проведенный его другом-ученым, на ней следы лишь женской днк (вероятно, Сюзанны). после чего разочарованный Малоун исчезает. по всей истории рассыпаны конспирологические крючки: аллюзия в названии, главный герой в духе Индианы Джонса, вскрытие гробницы, в которой многие жаждали найти рукописи поэта, женская днк, сулящая скандальное разрешение шекспировского вопроса, — но на эти крючки ничего не ловится: Малоун остается верным научному методу, и мы остаемся с теми, как многим кажется, скудными открытиями, что у нас есть. отличная метафора всего шекспироведения.

#cannothelpreading #fiction продолжая свое путешествие по вселенной Владимира Сорокина (как будто бы реальности было недостаточно), прочитала "Теллурию", в которой описывается мир после "Сахарного Кремля": русская империя развалилась на множество княжеств, но вместе с ней в средневековье погрузилась и Европа, так же расколовшаяся на отдельные королевства в результате бесконечных войн и крестовых походов. только средневековье это, в отличие от сахарнокремлевской монархии и опричнины, сказочное, рыцарское, волшебное, чем-то напоминающее мир "Влалстелина колец" (или любой фентези-мир). здесь живут не только люди, но и большие, и маленькие, и кентавры., и люди с песьими головами. здесь карнавал идеалогий и убеждений: крестовые походы, ваххабиты, коммунисты, зооморфы-философы, сталинисты, монархисты, демократы, процветание и нищета. объединяет эту вакханалию стремление к теллуру, новому наркотику: забив в голову теллуровый гвоздь можно говорить с мертвыми, постичь смысл жизни, вселенной и всего остального и стать счастливым. стоят гвозди дорого, профессия забивающих гвозди плотников почетна, развлечение это смертельно опасно, и тяга к теллуру вездесуща. теллур связывает все это воедино, как и норма, как и сахарный кремль. какую бы форму ни принимала государственная жизнь, каких бы убеждений ни придерживался индивид, общей остается потребность во все объясняющем абсолюте. и соблазнительно думать, что герой последней новеллы, единственной, где теллур прямо не упоминается, уехав в лес, чтобы построить дом, жить огородничеством и охотой, нашел альтернативный рецепт счастья: "Пререкайся токмо с птицами лесными. Что еще человеку надо?" — но и это звучит лишь как обманчивая стилизация (а не ей ли и является любой идеалогический абсолют?).

#cannothelpreading #fiction оказалось, что читать нужно было раннего Пелевина (Виктора, а не другого, поселившегося в новостной повестке), и его первый роман "Омон Ра" мне понравился больше всего остального. в этом романе основной прием Пелевина еще не выродился в магические-символические-по-своему-понятные-буддистские симуляции и бабочку-императора, которая запуталась в своем сне. это роман еще даже не столько про великий заговор правительства (хотя и не без этого), а скорее про превратно понятую идею подражания: жизнь должна стать литературой, равной великим идеям, возвысится до подвига и абсолюта, но на деле она рассыпается как домик из ветхих и сальных карт. так, в самом начале герой поступает в летное училище, где обещают каждого сделать настоящим человеком: понятая буквально литература оборачивается отрубленными ступнями у первокурсников, которые затем вырастают не в летчиков, а в спившихся калек, вынужденных развлекать такую же публику танцами и песнями, или, если повезет, присоединяются к рядам жестоких военных, чтобы вместе с ними творить героев и настоящих людей. но есть у этого буквального и навязанного подражания и обратная сторона: преломляясь, оно становится частью тебя самого. будучи наделенным неуместным именем Омон, можно сменить не слишком счастливую фамилию Кривомазов на позывной Ра и поверить в этот свой новый образ, можно остаться космонавтом, даже в шапке-ушанке и после того, как декорации рухнули, просто вместо лунохода ты едешь на поезде метро. мне кажется, это до некоторой степени иллюстрация того, о чем пишет Юрчак в "Это было навсегда, пока не кончилось": подражание становится основным способом существования, но это въевшееся в тебя подражание можно наделять своими смыслами. в этой однообразной и повторяющейся реальности, в которой на обед всегда едят невкусный суп со звездочками, курицу и компот, возможность быть космонавтом — вне съемочной площадки-луны — это твоя единственная свобода: стать богом Ра, пока твое государство покрывается дерьмом и трупами им вылепленных и выплюнутых героев-самоубийц.

#cannothelpreading #fiction проза Оксаны Васякиной плотная, телесная, нутряная. оба романа - и "Рана", и "Степь" - это романы дороги, только дорога эта внутренняя, у нее нет начала или конца, она путается и петляет, и даже приводя тебя к какой-то точке, всегда может вернуться обратно, или отойти в сторону, или ненадолго замереть. формально, конечно, у нее есть внешние очертания: "Рана" - это путь через всю Россию на похороны матери, "Степь" - путешествие с отцом-дальнобойщиком. обоих формально уже нет в живых, оба бесконечно живут и умирают внутри героини, вместе с ней самой, то сгорающей от стыда и ненужности, то утешаемой неприкаянностью или наконец любящим взглядом жены. "Рана" - попытка перейти саму себя вброд, выстроить мост, стянуть рваные края, подуть на ранку, предварительно ее расковыряв в поисках лишнего и заразного. это путь боли, примирения, которое, как прилив и отлив, то наступает, то вновь перестает быть возможным. это тягостный, мучительный, физиологичный танец туго стянутых воедино любви и нелюбви, необходимости прощать и прощаться, и невозможности заполнить хоть чем-нибудь пустоту внутри раны. "Степь" - впротивовес замкнутому пространству "Раны" - это поптыка раскрыться навстречу еще живому и одовременно уже мертвому родителю, его образу жизни и все поглащающей собой бескрайней степи. как степь перемалывает все, что в нее попадает, от растений и грызунов до брошенной на трассе пластиковой бутылки, так и бесконечные попытки перейти себя, как поле, перемалывают тебя вместе с твоим опытом, обидой, страхом и недолюбленностью. в конце этого пути, без края, конца и начала, ты остаешься одна в поле, в котором нет ни отца, ни матери, ни далеких, ни близких, чаемых ответов на мучительные вопросы, ничего нет - и все есть, все, что с тобой было, все, что ты пыталась себе объяснить, что обьяснить или понять, или принять, не удалось.

#cannothelpreading #fiction "Пурпурный гибискус" Чимаманды Нгози Адичи (Purple Hibiscus by Chimamanda Ngozi Adichie) покорил меня своими прозрачностью и спокойствием. это очень ровный, неспешный, немелодраматичный роман о домашнем насилии, участии, взрослении, социальном и экономическом неравенстве, религии, о жестокости и видимой добродетельности, уживающихся в одном человеке, жизни при военной диктатуре, чувстве вины, которое всегда испытывают жертвы, и - как мне кажется - о том, что сложность жизни не исчерпывается одной рассказанной о ней историей. с одной стороны, это очевидно роман взросления: годами, подвергающиеся абьюзу со стороны отца, уже взрослые дети-подростки вдруг узнают, что их жизнь не норма и что бывает иначе, они так же узнают, что и их экономическое видимое благополучие не общераспространненая норма, исподтишка подглядывают за тем, как военная диктатура разрушает жизни людей, учатся говорить и чувствовать себя, кто они вообще такие, чего им хочется. и это очень хорошо передано стилистически: в первой половине романа кажется, что повествование ведется от лица маленькой девочки, а вовсе не 15-летнего подростка, и по мере развития сюжета и расширения пространства, доступного ее взгляду, меняются и ее интонации; в конце концов, она начинается совпадать сама с собой. при этом, несмотря на формально обозначенный зачин, середину и конец: роман начинается с почти-конца, продолжается предысторией и возвращается к своей финалу, он сулит объяснение "все началось тогда, когда..." - на самом деле в нем нет никакого финала. узнав, что не все живут, как они, признав себе и другим, что их отец годами истязал их и их мать, научившись говорить с другими, Камбили и ее брат Джаджа не научились говорить друг с другом или с матерью. они остались заложниками любви и жестокости, которые так тесно переплетены в их семье (мать подсыпала отраву в чай мужа, в тот же чай, которым в знак любви он ежедневно делился с детьми), они остались заложниками чувства вины, которое неотступно преследует жертву за то, что она вовремя не защитила себя и близких (Джаджа берет на себя вину за преступление матери), они остались заложниками слившихся воедино любви и ненависти к отцу, его жестокости к ним, презрения к своей семье (сестре и отцу) и помощи нуждающимся посторонним. когда роман заканчивается, становится очевидно, что не заканчивается ничего. нет чудесного избавления от диктатуры, тирании, насилия, последствий травмы. нельзя прожить несколько дней в окружении любящих родственников и сразу же обрести счастливую жизнь. в жизни героев все изменилось и все осталось. мне понравилось, как точно в этом романе передано ощущение жертвы, живущей внутри насилия, как невозможно выбраться из противоречий собственных утешающих иллюзий, внушенных идеалогий, вины, стыда и врывающегося в твою жизнь внешнего мира. и то, насколько неразрывно одно связано с другим: семья, вера, государство, и насколько разным бывает одно и то же: будь то жизнь в семье или поведение приверженцев одной и той же конфесии. у этого отзыва не будет внятного конца, как не бывает его и у жизни, как нет его и у романа, но последний я очень рекомендую.