the TXT ϟ Филипп Хорват

И рисунки из книги

​​Весь русскоязычный полит-телеграм продолжает потряхивать по следам так и не случившегося военного мятежа Евгения Пригожина. На этом фоне обратил внимание на мелькнувшую в одном из каналов информацию о том, что бывший кремлёвский повар, владелец фабрики троллей и грозный командарм ЧВК «Вагнер», оказывается, отметился и на писательском поприще. Дело было так: оказывается, 20 лет назад Евгений Викторович вместе со своими детьми (Полиной и Павлом, они на фото, там же, где и счастливый папа с мамой) написал детскую книгу, которая даже была издана в количестве 3000 экземпляров в издательстве «Агат». Это история о крошечном мальчике по имени Индрагузик и его сестре Индрагузе, которые путешествуют по стране «маленьких людей», живущих среди обычных людей. Книга, судя по всему, та ещё сказочная кринжатина. Так, Индрагузик встречает маленького человека по имени Гагарик, который описывается как «пожилой человек в плаще из грубой ткани». Гагарик варит для Индрагузика суп – тут, возможно, такая себе ироничная отсылка Пригожина на собственную профессию повара при Путине. Важную роль в истории про Индрагузика играет люстра, на которой мальчик живёт. В какой-то момент выясняется, что люстра волшебная – она может увеличивать маленьких людей до размеров обычных. Индрагузик пытается помочь королю Индрагузии, превратив его с помощью люстры в обычного человека, но просчитываются – король превращается в великана. «Как я могу управлять своим народом, если он такой маленький? Я могу уничтожить их по ошибке. Пожалуйста, сделайте меня таким же королем, каким я был. Только маленький король может править индрагузиками», — говорит им король, умоляя вернуть его к своему первоначальному размеру. Нет ли в этой сцене аллюзий на другого царя, который давно уж стал таким великаном (я бы сказал, больше в своих глазах), однако возвращаться к своему первоначальному размеру желанием не горит?+)) Считается, что первоначальный тираж сказок про Индрагузика в продажу так и не поступил. Дело в том, что Пригожин книгу раздаривал своим друзьям и деловым партнёрам. В частности, книга была подарена директору Эрмитажа Михаилу Пиотровскому, директору Русского музея Владимиру Гусеву, музыканту Ростиславу Ростроповичу, супруге бывшего президента Кыргызстана Аскара Акаева. Позже издательство сделала допечатку сказки, однако в свободной продаже книга сейчас не найти. В начале года предприимчивые люди через Авито продавали один из экземпляров сказки за 100 000 рублей. Рассказывая о книге в начале нулевых годов, Евгений Пригожин говорил, что президенту Путину он её так и не подарил. Тогда же он признался, что планирует написать и продолжение истории про Индрагузика, где тот совершит нечто героическое. Что ж, видимо, продолжение истории не получилось. А жаль, теперь и не узнаем, что такого героического придумал бы Евгений Викторович для своего Индрагузика… Поговаривают, кстати, что рисунки в сказке про Индрагузика авторства самого Пригожина (но это не точно).

Недавно на сайте литературного проекта «Прочтение» был опубликован мой рассказ по одной из важных для меня тем – преодоление человеком в себе человеческого. Вот как охарактеризовали идею рассказа «Моя борьба» ведущие рубрики «Опыты» Сергей Лебеденко и Артём Роганов: «Есть известная шутка: если бы у литературных героев были психотерапевты, литературы бы не существовало. Не знаем насчет всей литературы, но героиню этого текста точно хочется записать на прием. В сатирическом ключе автор описывает, как травма прошлого в реальности накладывающихся друг на друга медийных и социальных нарративов порождает бунт против самой себя, который можно закончить только исчезновением — хотя бы частичным. Получился сеанс (само)разоблачения, после которого и правда хочется пойти к психологу — от греха подальше». Начало рассказа ниже, а целиком текст можно прочитать по ссылке: «И тогда я понял(о), что раньше было со мной не так, а, точнее, и со мной, и с миром вокруг. С миром в первую очередь, потому что до какого-то времени мир тебя создает, собирает, так уж принято. Окружающие лепят твою личность без твоего на то согласия: даже имя с рождения, по сути, не-выбор. Имя тебя тоже формирует, конструирует, нередко травмируя, ведь оно может ассоциироваться с чем-то нелепым и смешным для детей. Знаете же: андрей-воробей или сашка-мелкая-какашка и т. д. А уж если вдобавок к имени и фамилия дурацкая, так вообще — что с этим делать? Приходится жить, преодолевая, жить в боли и в легкой, пока еще фоном преследующей депрессии (тут замечу, что меня в детстве травили тоже через имя с фамилией, дразнили так: колька-буев-лошпед-хуев; вот как я рос). Поэтому я сменил(о) имя-фамилию — это еще, когда только начал(о) задумываться, что вообще происходит и как надо меняться. Был я колька-буев, а стал роберт-оз. Имя в честь любимого поэта, фамилия по названию любимой с детства книги — красиво, да? В ЗАГСе, правда, тетка, ох уж эта совкового типа, слепленная по расхожему шаблону тетка, смотрела не просто иронично или насмешливо, она откровенно внутри себя хохотала над моим выбором- я видел(о) это в задорном пламени, пожиравшем зрачки ее глаз. Роберт Карлович Оз? Вас ведь так будут называть теперь? От отчества не отрекаются, да и хорошее отчество, отличное, хоть отца я и ненавидел(о). И я прямо чувствовал(о) направление этой злобной, совковой мысли, ничуть не перешагнувшей зассанную, вонючую песочницу хрущобного микрорайона: роберт-карлович-оз пасет овец и коз; роберт-карлович-оз скушал на обед навоз — что-то такое наверняка крутилось у тетки в голове, пока она оформляла все документы. Я вышл(о) из ЗАГСа в тот день (окрыленное). Ведь я стал(о) другим, поменялось: вот в паспорте наглядное свидетельство изменения. Но я очень быстро понял(о), что, на самом деле, ни фига подобного. Смена имени-фамилии ничуть не помогла: мир вокруг оставался прежним, и я — таким же, хоть и формально переИменился. Я думал(о), возможно, все дело в том, что мне неуютно быть мужчиной. Мужчина — это ведь грязное, вонючее животное по своей природе. Мужчина физиологичен донельзя: он вечно потеет, сморкается, рыгает, пердит, вычесывает катышки в пальцах ног, харкает, курит и пьет всякую дрянь. Это ты, размышлял(о) я тогда, роберт-карлович-оз, и хотя лично ты ничего подобного не делаешь, но ты же мужчина, а значит, носишь в себе отпечаток всего грязного и уродливого — мужского. Поэтому я решил(о) сменить пол и стать женщиной».

Я тут пару месяцев читал одну очень любопытную книгу, из которой, как было очевидно уже по мере чтения, ничего не понимал. Нет, ну то есть как: общий абрис вырисовывался, некая картина куда-то во что-то складывалась, но, блин, всё же это довольно мозголомная фантастическая штука – «Мост» Аси Михеевой. Фишка в том, что я люблю такие вещи, на самом деле, потому и читал – это в хорошем смысле та русская интеллектуальная фантастика, которую сейчас мало кто делает. Не умеют, не хотят даже, потому что, понятно, мало кто читать будет, это очень сложное чтение стопроцентно не для всех. Тут автор пишет на фане, ради самого себя, ради игры с самим собой – а если кто дополнительно прочитает, да разложит что к чему, так и дополнительная радость автору. Собственно, в «Мосту» меня заворожила прежде всего идея этого моста – некоей универсальной локации, которая одновременно может быть развёрнута в самые разные стороны времени, пространства и даже сверхпространства, если под сверхпространством понимать идеи. Идею «Моста»-то я как раз и не понял, но, кажется, она неплохо раскрыта рецензентом Атка на Автор.Тудей вот тут. Мне к этому развёрнутому описанию магической, фэнтэзийной составляющей книги (а в книге Михеевой есть ещё и разворот в космическую фантастику – в третьей части) добавить нечего, даже стараться не буду. Хочу просто написать, что меня радует – понимание, даже чувствование некоторых писателей, что в основе художественного мира всегда лежит идея. У кого-то она может быть плохенькая, неказистая, у кого-то, как у практически всех русских классиков, прорастающая в каждой сцене, в каждом абзаце любой главы книги. Ася Михеева, на мой взгляд, мастерски завернула идею в гибридное романное сочетание фэнтезийно-философского с вкраплением НФ и экшна из современной жизни – её «Мост» многое в себе переплавил, экспериментально причём. Но главное: это же суметь надо ещё, не просто придумать, но зашифровать, а потом записать, не будучи уверенным, что кто-то расшифрует или даже просто захочет расшифровать. Такая уверенность в своих силах сегодня в писательстве дорогого стоит, респект Аси Михеевой. Её «Мост» я пока что отложу, возможно, ещё вернусь к тексту со шпаргалкой на руках, попробую разгадать хотя бы третью часть, если Атка не вернётся с продолжением рецензии.

В этом году, как, наверное, заметили подписчики канала, я уделил немного внимания финалистам премии «Лицей» – слегка погрузился, так сказать, в премиальный процесс. Обозревать его подробно не хочу, поскольку там не обошлось без щепотки критического дёгтя в бочку медоточивого маркетинга, да и кое-что личное в общении с организаторами премии неприятно кольнуло, но не суть. Коротко отмечу, что при выборе лауреатов осторожное жюри накрошило этакий литературный винегрет, где смешался в лауреатах исторический роман (Владимир Хохлов), эротический фанфик с мифологическими элементами (Ольга Шильцова) и аккуратно сшитая нитками криатив райтинг скул повесть Дарьи Месроповой. В принципе, нормальная тройка победителей – строго, как в аптеке, на 2/3 выверенная порция литературы. И чутка жанра, ну, почему бы и нет. Обидно, что в пролёте оказался сборник Анны Лужбиной «Юркие люди» – а я его прочитал и, на мой взгляд, если уж речь идёт всё же о литературной премии, в тройке он смотрелся куда бы органичнее, чем тот же самый фанфик (не в обиду Ольге, просто чистый жанр – это… ну жанр=)) Хотя я нормально отношусь к любовной прозе, просто не моё (если это, конечно, не Вера Олеговна Богданова с её отравленными «Плодами»). Так вот, всё же «Юркие люди». Небольшой такой сборник рассказов, каждый из которых – вещь в себе. Они по форме вроде все простенькие, но некоторые (из тех, что представлены в этом сезоне «Лицея») всё же маленькие шедевры. Так прочитаешь, и не скажешь даже о чём, но при этом чувствуешь – чёрт возьми, хорошо же сделано. Вот, к примеру, «Зона покоя Укок»: едет с войны (не с этой, а ещё с той, кавказской) солдат по кличке Олень, едет на Алтай, в место Укок, собирая (вбирая в себя) по пути странные письма и общаясь со странными людьми. На Алтае его ждёт принцесса Очы-Бала, могилу которой потревожили археологи – теперь из нижнего мира в средний (наш) мир хлынули беды. Цель у Оленя – похоронить Очы-Бала, вобрать в себя всё зло из нижнего мира. И когда он добирается до могилы принцессы, то видит всё тот же кавказский юг, вылезающее из чёрной тучи чёрное солнце, чёрного человека в чёрном пальто, бредущего по чёрной дороге… Или же рассказ (ну, не рассказ, миниатюра буквально) – «Зимовка». Это история про бомжей, живущих под канализационным люком где-то в Кусково. Но, на самом деле, рассказ про людей божьих, у которых как бы нет прошлого, но есть сказочное настоящее и какое-то, наверное, светлое будущее. Егорыч, который весь в болезнях, увлекается бёрдвотчиногом, а Лёва знакомится через газетное объявление с загадочной Марией из Твери. И вот пока Егорыч птичничает, выстругивает деревянных божков, Лёва собирается в дорогу до Твери, где планирует начать семейную жизнь… Понимаете, да? Рассказов как таковых нет, потому что еле заметный, петляющей сюжет вьётся из стороны в сторону, вбирает в себя частички магии и жёсткой реальности, куда-то бежит, но зачастую не приводит ни к чему вообще. Это, в общем-то, не нужно – такие тексты интересны сами по себе, интересны внутренней игрой смыслов, символов, любопытных и сильных образов, такие себе сны в шкатулке, отрываешь и наслаждаешься. Печаль, однако, заключается в том, что в «Юрких людях» далеко не все рассказы сильны этой магией, есть и, на мой взгляд, что-то совсем простенькое, зарисовочное, как будто Анна в задумчивости попробовала ухватить какую-то мысль или сюжет, но получилось не очень. Но – текст уже есть, а, значит, его можно использовать, запаковать в сборник и отправить на премию «Лицей», где он (не один текст, а сборник) заслуженно войдёт в шорт-лист. Эту самую неравномерность Анна Лужбина обещает поправить, сделать что-то по-настоящему сильное, цепляющее, а помогут ей в этом редакторы одного хорошо всем известного издательства. И, надеюсь, ближе к осени книжка явится на свет, там уж я и напишу полноценную рецензию.

​​У меня так бывает: над некоторыми рассказами работаю по нескольку месяцев, даже по полгода. И не потому что текст не идёт, просто это серьёзная работа, в которую приходится вкладываться, отшлифовывая каждое предложение в каждом абзаце, тщательно продумывая структуру, переписывая что-то не раз. Всё для того, чтобы по максимуму передать текстом заложенные смыслы… И такие рассказы, как правило, если выставить в соцсетях, набирают от силы пять-шесть лайков и один-два коммента – сложное чтение, требующее усилий от читателя, я всё понимаю. Чисто для собственной проверки (а находят сомнения: я вообще способен писать что-то простенькое, незатейливое, выстроенное на драйве сюжета и интриги?) иногда быстро фигачу какой-нибудь пустяковый трешачок. И как показывает тот же самый паблик «Большого проигрывателя» такие тесты мгновенно набирают десятки лайков и комментариев. Вот так и недавно, буквально за пару дней накатал креатив, который я даже сейчас не знаю ещё, чем закончится (поэтому и получилась первая часть, с намёком на продолжение) – «Приложение из ада». Ну, само название говорит, в общем-то, за себя, выложил в «БП» и за два дня влёт набрались 45 лайков. Ничего сложного в том, чтобы делать такие тексты нет, вот только никакой радости они не приносят – так, разве что, использовать как черновой вариант синопсиса, который, может, вырастет когда-то во что-то большое, может, не вырастет… «Приложение из ада Витя, в общем-то, не был игроманом, просто любил юзать всякие приложения из маркета. Необязательно игровые — из игрух-то он предпочитал что-то логическое или связанное с интеллектом. Или вот ещё стратегии ему заходили неплохо: в Viking Rise он рубился полгода, забивая иногда на работу и семью. Но больше отслеживал какие-нибудь необычные, экспериментальные прилки — те, что и развлекали, и заставляли поломать голову. Поэтому услышав краем уха в рабочей курилке о «Death in Spite of», новом проекте от культовой команды Nirvanko, Витя сразу же понял, что развлекуху на ближайшие пару месяцев себе он нашёл. Интриговало уже само описание в маркете: «Death in Spite of» — это проводник из мира живых в мир мёртвых. Загрузив приложение себе на смартфон, вы получите уникальную возможность пообщаться с умершими близкими или друзьями, поговорить с ними, выслушать от них совет, вспомнить что-то, что связывает только вас и никого больше. Не упустите шанс прикоснуться к вечности, загружайте «Death in Spite of» и вглядитесь в загробную тьму — возможно, голос оттуда сообщит что-то важное». Витя и не стал тормозить, быстренько грузанул эти триста с чем-то мегабайт роскошной крипоты и запустил. Мрачноватая по стилистике даже на заглавном экране «Death in Spite of» потребовала входа через какую-нибудь популярную сеть, по-другому тут зарегистрироваться вариантов не было. И Витя выбрал вариант левого логина запрещённой нынче соцсети. Левый аккаунт он использовал сознательно: понятно же, что механика приложения вытягивает из соцсетей всю возможную информацию, включая переписки, для того чтобы создать иллюзию общения с давно уже умершим человеком. Об этом Витя предварительно вычитал в интернете, узнав заодно, что контент в процессе переписки генерируется с помощью алгоритма одного из самых продвинутых сервисов искусственного интеллекта. Хитро придумано, но и интересно: тут есть где разгуляться, поэкспериментировать, проверить возникающие в голове мысли и догадки. Любопытно, а как приложуха выкрутиться с его аккаунтом, где в друзьях всего-то человек пятнадцать, из которых пять явных ботов, а умерших просто ноль? Приложение после регистрации развернуло на весь экран картинку какого-то чересчур уж готического кладбища. Фоном запустился мрачный дарк-эмбиент, который леденящим посвистывающим звуком в сочетании с психоделическим ASMR прихватил-таки его в щупальца не то что страха… ну, лёгкого дискомфорта точно. Продолжение в ВК-паблике «Большой проигрыватель».

Друзья и коллеги, а что за нашествие клоунов к предыдущему посту?=)) Никогда такого не было, и вот опять… А ну-ка, хейтеры, выходите из тени и рассказывайте, что не нравится в тексте прошлого поста, срывайте клоунские маски и рубите правду-матку – обещаю никого не банить, если критика будет по делу и без закидывания какашек авторов, о которых я рассказал (но можете покидаться какашками в меня и в мои тексты, это не возбраняется). В общем, объявляю день открытых хейтерских дверей – заходите в комментарии, отворяйте души и… душните, если очень хочется

В 5-м майском номере журнала «Дружба Народов» опубликована небольшая повесть моей знакомой, писательницы и филолога из Беларуси Елены Лепишевой (под псевдонимом Елена Грэг) «Деточка». Сама Елена «Деточку» обозначает как антиповесть, и в чём-то это верно – текст пересыпан блёстками ярких, интересных, необычных образов и метафор, сплетающих воедино порой что-то трудно соединимое. То есть это такое сложносочинённое экспрессионистское полотно, которое точно не повествование (не повесть), а, скорее, переплетение эмоций, отклика чувств главной героини (анти)повести. Текст не из лёгких, конечно, но если приноровиться, поймать ритм, понять о чём это, то оторваться невозможно – странная магия… Но антиповесть «Деточка» ещё и потому, что, в общем-то, сам сюжет тут выстроен вокруг весьма непростого процесса взросления девочки, которой, казалось бы, сам мир шепчет о её призвании, о танце. Уйти с головой в танцевальные занятия у деточки не получается, поскольку изнутри её гложет другая, более сильная страсть – булимия. И этот танец вокруг еды, вокруг навязчивых мыслей о еде, превращается постепенно в кошмар, выход из которого заводит героиню… Впрочем, спойлерить не буду, если кому-то интересно, почитайте сами, весь номер «ДН» выложен в «Журнальном зале». Строго рекомендую, но предупреждаю – осилит не каждый, зато тот, кто понимает и любит необычную образность в высоко концентрированных дозах, получит большое наслаждение. В этом же номере «Дружбы Народов», к слову, опубликовано несколько рассказов моей давней знакомой Валерии Крутовой (вся подборка озаглавлена как «Одноразовый петух»). У Леры проза тоже не из простых – это обычно такой витиеватый микс наблюдений за жизнью от лица молодой женщины (тут я всегда представляю сама Леру, ну, и это правда же она=)). В журнальной подборке есть рассказ, где война сплетается со свадьбой прямо в лифте, в другом рассказе любовь/нелюбовь рифмуется/не рифмуется с расцветшим после смерти цветком в горшке, а в третьем рассказе появляется одноразовый петух (есть такие, оказывается). Наконец, не могу не обратить внимание на рассказы моего стариннейшего знакомого Александра Гальпера. Помнится, давным-давно, в начале нулевых, мы с коллективом сайта «Неоновая литература» славно веселились в Питере на гастрольных выступлениях славного Саши Гальпера… С тех пор он, кажется, ничуть не изменился, уж в прозе точно лично мне давно узнаваем – эти короткие миниатюры из жизни вечно неприкаянного эмигранта, работающего в Нью-Йорке на самых отстойных и днищенских работах в компании пуэрториканцев, наркоманов, бомжей, душевнобольных и просто выползших будто из романов Чака Палланика маргиналов. Притом гальперовская проза всегда такая простая, задушевная, пронизанная фирменным незамысловатым юмором, в который органично вплетается тонкий любовный или философский лиризм – ну, это уметь надо, тоже, в общем, рекомендую.

​​И, наконец, последний согласившийся поучаствовать в опросе участник короткого списка «Лицея» – Рагим Джафаров, один из фаворитов премии в этом сезоне (есть такая мысль, да). Он участвует в конкурсе с романом «Его последние дни». Рагим считает, что к премиям нужно относиться как к казино. Повезло – здорово, не повезло - не надо пытаться отыграться. И уж точно не стоит рассчитывать на победу. На вопрос о том, помогает ли премия в писательской карьере ответа у Рагима пока нет, но он надеется узнать об этом и ответить со знанием дела. На вопрос об оценке творчества коллег по «лицейскому списку» Рагим Джафаров отвечает так: «Я не читаю тексты коллег, я не хочу никого оценивать и сравнивать. Почему-то в моей голове сравнение всегда не в мою пользу, и я от этого расстраиваюсь». Рагим не уверен, что в литературе между поколениями есть какие-то явные отличия, привязанные к возрасту. Однако «есть отличия, связанные с культурным контекстом и географией, но не с возрастом. Видел тексты двадцатилетних, напоминающих старческое брюзжание и тексты шестидесятилетних в которых молодость прямо-таки плещется». Свой роман Рагим презентует так: «Про мою конкурсную работу… Я не думал, что эта книга когда-либо выйдет, что ее будут читать и уж тем более, что она окажется в шорте Лицея. И за издание, и за номинацию нужно сказать спасибо Татьяне Соловьевой. Я просто писал и ни о чем не думал». Ниже отрывок из романа «Его последние дни» (полностью текст можно прочитать на сайте «Лицея»): «— Просыпаемся, просыпаемся! Я не сразу понял, что происходит, стал шарить рукой по кровати, чтобы сгрести Соню в охапку и утихомирить. Это всегда работает, даже когда я сам прошу ее меня разбудить. В конечном счете она засыпает вместе со мной. — Просыпаемся! И тут назойливый голос, чужие запахи и сырость сложились в неприятную, но четкую картинку. Сони нет, я не дома, я в психушке. Мое возмущение проснулось раньше меня. Ну чего ради будить людей, которым уже некуда торопиться? Мы уже все успели! Почему нельзя дать поспать-то? — Да не сплю я! — Меряем температуру! — Не возражаю! — Держите! — Ольга запихала градусник мне под мышку. — Пока спите, ближе к восьми на осмотр идем. Если быстро все, то, может, еще на завтрак успеете. И чего они тут все так акцентируют внимание на еде? С другой стороны — может, это единственное развлечение в этом заведении? Через какое-то время сестра вернулась и забрала градусник. Я попытался уснуть, но не получилось. Так и застрял между сном и явью. Матрас, на котором я лежал, судя по ощущениям, был застелен клеенкой. Видимо, чтобы не промокал, если какой-нибудь псих обмочится. И это почему-то очень огорчало. Воображение зацепилось за проклятый матрас и создало жуткую картину. Будто я лежу на этом самом месте, но я — это не совсем я, а натуральный псих. Почему-то раза в три старше, чем на самом деле. Я привязан к кровати и не могу пошевелиться. Я хочу в туалет. Пытаюсь позвать сестру — но голоса нет. Я стараюсь изо всех сил, но все, чего удается добиться, — это жалкий мышиный писк. Дело движется к закономерному позорному финалу».

​​Сегодняшний герой короткого списка «Лицея» – Владимир Хохлов, участвующий в премии с романом «Заневский проспект». Это, пожалуй, один из самых интересных и по-настоящему интеллектуальных текстов, если судить по рецензии критика Антона Осанова. Сам Владимир ограничился в ответах исключительно на презентации «Заневского проспекта» (и эта презентация прекрасна сама по себе, она по-настоящему питерская, хотя сам автор не питерский): «О чём книга? О Родине, о людях, о Ленинградской судьбе. Моё отношение к советской власти как к опухоли на теле страны давно устоялось — а здесь, в имперской столице, она была ещё более чужеродной, чем где бы то ни было. И казалось бы, Ленинград навсегда должен встать в один ряд с Калининым вместо Твери, Молотовым вместо Перми, Андроповым вместо Рыбинска. Забытое и пройденное. А вот не получается поставить. Даже Сталинградская битва побыла при Хрущёве Волгоградской (не шучу) — но с блокадой это не получится. Но не в одной же блокаде дело? Наверное, нет. В этой книге вышло много цитат из Пастернака (замысла не было, так просто совпало), так вот вам ещё одна: «юность наших отцов, / точно повесть из века Стюартов, / отдалённей, чем Пушкин, / и видится точно во сне». Ленинград – это юность наших отцов; ну, моих, если про себя говорить. Если бы меня что-то связывало с Тверью, Пермью или Рыбинском, наверное, я бы и эти их названия как-то сентиментально апроприировал и связывал с бабушкиными блинами. Это-то и ужасно: где грань, за которой то, что нельзя – физически нельзя – взять и убаюкать на груди, как детскую игрушку, – непонятно. Я могу трижды проклинать Ленина за то, что он сделал, но потом всё равно расплакаться от кривоватых стихов Льва Друскина, которых даже в интернете не найти: «Ты, как улицы – сестры по городу, — Шла на фронт с винтовкой в руке, Как они – непреклонная, гордая – На голодном сидела пайке. Выполняла любые задания, Не сгибалась под тяжестью их, И снаряды грудью израненной Ты встречала не хуже других. Ну, конечно, Литейный краше. Невский лучше – что говорить! Но частицу города нашего Разве можно, друзья, не любить? Не разряженная, не светская, Но посмотришь — и вспыхнет взгляд: "Ленинград... Седьмая Советская..." Понимаете?.. Ленинград». И небольшой отрывок из романа (полностью текст на сайте «Лицея»): «Водрузили ёлку, в самый последний момент; рано с утра Константин Константиныч и Бусовцев, вооружившись топорами, отправились за ней к чёрту на куличики — на Ржевку. Игрушек не было, но Люда Щеглова смастерила из картона, выкрашенного гуашью, красную звезду, а Миша Орлов, рукастый, как все дембеля, принёс откуда-то провода, лампочки, соорудил подобие гирлянды и водрузил на ёлку. Люда в задумчивости осмотрела его творение и принялась выкрашивать лампочки: в синий, красный и зелёный цвет. Всего их было три штуки. Стола не было. Соседи предложили свой, но и его не хватило — Надежда Юрьевна жила вдвоём с дочкой, скромно, и стол их был не больше письменного. К центру комнаты сдвинули чемоданы, откуда-то возникли доски, и наиболее крепкие и молодые уселись за этим импровизированном продолжением на пол, на лаковый нежно-жёлтый паркет. На столе появились: сыр, шпроты, малосольные огурцы, салаты, балык, холодец, шампанское. Большая комната была ещё полупустой, и потому могла вместить всех. Лишь буфет довоенной поры стоял, подбоченившись, на почётном месте у стены, горделиво взирая на собравшихся. В трёх его дверцах — стекло в деревянной раме — отражался триптих: усекновение главы копчёного судака, насыщение множества народа пятью хлебами и дары волховского рыбоводного завода».