"А разве мы не доказали в 12 году, что мы русские? — Такого примера не было от начала мира! — мы современники и вполне не понимаем великого пожара Москвы; мы не можем удивляться этому поступку; эта мысль, это чувство родилось вместе с русскими; мы должны гордиться, а оставить удивление потомкам и чужестранцам. Ура! господа! здоровье Пожара Московского!» - пишет Лермонтов в своей ранней, 1831 года, драме "Странный человек", однозначно ставя московский пожар в ряд значительнейших событий отечественной истории. Естественно, вместе с Бородинской битвой.
Лермонтов, создавший один и самых замечательных литературных памятников русской военной истории - "Бородино", принадлежит к поколению, выросшему уже после Наполеона, и война 1812 года была для него хоть и еще живой и яркой, но все-таки историей. Конечно, поэт не мог не знать об участии в ополчении собственного отца, о родственнике, взорвавшем по приказу Барклая де Толли мост на реке Колоче, о двух родных братьях своей бабушки, проявивших доблесть в Бородинском сражении.
И несмотря на торжественный патриотизм и духоподъемную гордость шедеврального "Бородина", в творчестве Лермонтова и Наполеон занимает особое, возвышенное, даже романтическое место.
Перу Лермонтова принадлежит целая Наполеониада, поэт симпатизирует Наполеону и обращается к нему в целом ряде стихотворений, возводя его в ранг таинственного героя, отвергнутого гения, поднявшегося над толпой и обреченного на одиночество. При этом Лермонтов прекрасно осознает, что победила Наполеона именно Россия и прямо говорит об этом в стихах
"Ты побеждён московскими стенами...
Бежал!"
В балладе «Воздушный корабль» 1840 года Лермонтов называет Россию главным ударом по Наполеону:
"Но спят усачи-гренадеры —
В равнине, где Эльба шумит,
Под снегом холодной России,
Под знойным песком пирамид".
В "Поле Бородина" мы читаем:
"Скорей небес потух нут очи,
Чем в па мяти сынов полночи
Изгладится оно".
Еще совсем юный Лермонтов в 1832 году отдает должное французу в стихотворении "Два Великана", где Россия -
"В шапке золота литого
Старый русский великан".
А Франция - "Трёхнедельный удалец".
Как же в творчестве одного поэта уживается, казалось бы, столь противоречивая любовь к Наполеону и презрение к французской армии? Дело в том, что возвеличивание Наполеона связано прежде всего с преступной мракобесной властью Бурбонов, установившейся после его заточения, когда он предстает уже не кровожадным врагом, а борцом за свободы и, главное, остается символом революционной борьбы против монархической реакции. Поэтому Наполеон и оказывается излюбленным персонажем и Байрона, Гейне, и Пушкина, и - раньше других - Лермонтова.
В самом начале наполеоновского цикла поэт задается вопросами:
"Зачем он так за славою гонялся?
Для чести счастье презирал?
С невинными народами сражался?"
"Зачем шутил граждан спокойных кровью,
Презрел и дружбой и любовью
И пред творцом не трепетал?..".
Лермонтов сам отвечает на это, говоря, что Наполеон искал славы, но все-таки в конечном счете поставил себя над ней.
"Я презрю песнопенья громки;
Я выше и похвал, и славы, и людей!..".
В элегической думе "Наполеон" Лермонтов воспевает трагичность судьбы великого человека и описывает внешность своего героя самым высоким стилем:
"О! Как в лице его ещё видны
Следы забот и внутренней войны,
И быстрый взор, дивящий слабый ум
Хоть чужд страстей, всё полон прежних дум
Сей взор как трепет в сердце проникал,
И тайные желанья узнавал".
В "Эпитафии Наполеона" 1830 года Лермонтов оправдывает Наполеона и говорит о его величии:
"Да, тень твою никто не порицает,
Муж рока! Ты с людьми, что над тобою рок.
Кто знал тебя возвесть, лишь тот низвергнуть мог.
Великое ж ничто не изменяет".
Каким образом почитание врага у Лермонтова может сочетаться с явным, жарким патриотизмом? Если отбросить лирическое настроение и параллели отверженного гения, то чем более велик лермонтовский Наполеон, тем значительнее подвиг России, победившей его.