Письма династии Минь

Новосибирск, если еще не знаете, на Гастрокорте вовсю идет фестиваль Новая Книга, приехала Яна Вагнер, Ася Лавринович, Алексей Сальников, Ксения Буржская, Ася Володина, Ольга Птицева, Дарья Бобылева, Анастасия Завозова, Наталья Ломыкина, Василий Владимирский и еще много кто - когда я смотрю на программу, хочется порваться. Я выступаю 2 июня в 16:45, поговорим про новую книгу Янь Лянькэ, про китайскую литературу и про то, как писать о современности, если она абсурднее любого абсурдистского романа. Приходите, буду очень рада увидеться!

Перевод диалекта - задачка, которая меня в последнее время занимает больше всего. Диалектов в Китае огромное множество, а некоторые диалекты и диалектами можно называть с натяжкой (кантонский, шанхайхуа). При этом в художественной литературе диалектизмы появляются сравнительно поздно, примерно в то же время, что и вернакуляр, разговорная речь, - после начала XX века. В первое время это были такие осторожные попытки передать на письме живой язык. Но с появлением “новой волны” в восьмидесятые диалектизмов в художественных книгах становится все больше. И начинает прослеживаться их новая функция - диалектизмы используются не только для передачи живой речи, колорита и местного своеобразия. Теперь диалектная речь явно противопоставляется речи нормативной, официальной, стандартному путунхуа. Путунхуа - несколько искусственный конструкт, язык власти, язык города, язык нового времени, символ контроля. Диалект - язык стихии, язык общины, язык предков, в каком-то смысле - символ неповиновения. Весь “Словарь Мацяо” об этом (господи, когда же он выйдет?) - как с помощью языка все эти столетия выживал чуский, еще доконфуцианский культурный субстрат, и как его доконал не Цинь Шихуанди, не Канси и даже не Мао, а Дэн Сяопин со своим новоязом. Диалект как маркер, противопоставляющий "людей" и "власть", появляется и в “Поцелуях Ленина” Янь Лянькэ, и в “Цветении” Цзинь Юйчэна. И что делать переводчику? Какие у нас варианты: 1) По завету Вилена Наумовича Комиссарова переводить диалектизмы национально-нейтральным просторечием. Но если мы переводим диалект исключительно просторечием, мы невольно огрубляем и оглупляем героя, сводим диалект к социолекту. Он просто тупой, неграмотный, грубый вахлак, не выучился говорить по-человечески. Что коренной шанхаец в тридцатом поколении, что дунбэйский увалень, что молодой паренек из Гонконга, разницы нет. 2) Переводить китайский диалект русским диалектом. Пусть дунбэйцы говорят как на вологодчине, а для кантонцев возьмем какой-нибудь южнорусский говор, они у нас будут акать, щокать и сокать. Путь бесстрашных переводчиков, которым не снятся по ночам разгневанные авторы и читатели с бритвою в руке. 3) Перевод - искусство потерь, надо учиться смирению, некоторые вещи непереводимы. Выбросить, короче, эти диалектизмы из перевода к чертовой матери, пусть все говорят как нормальные люди. 4) Если мы уверены, что диалект в тексте не играет роль социолекта, что там есть явное противопоставление “нормативный язык || диалект”, мы можем немного омертвить и оканцелярить нормативный язык. А диалектные реплики, наоборот, строить максимально живо и добавить в них каплю архаики. То есть рисовать картину не грубыми просторечиями, а брать слегка подзабытые архаизмы, которые и архаизмами еще не назовешь. Потому что диалект в Китае - это еще и обращение к корням, а путунхуа - символ урбанизации и потери корней. Догадливый читатель уже понял, что я агитирую за путь №4. Трудно, конечно, но что поделаешь, красота никогда не давалась легко.

Есть такой стереотип, что китайские писатели делятся на писателей “внутреннего пользования” (которые пишут про надои, урожаи и славят Председателя) и “экспортных”, для западного рынка. Скажем, когда вышел “Кокон” Чжан Юэжань, я часто встречала мнение, что автор ориентировалась на западного читателя, это книга “на экспорт”, в Китае так не пишут. Но “Кокон” ведь и в Китае был очень популярен, в 2016 он попал в топ-пять китаеязычных романов года. А на английский был переведен сравнительно недавно - в 2022. И это вполне нормально - чтобы тебя перевели на английский, сперва добейся успеха у себя дома, где конкуренция среди писателей ничего себе. А как иначе о тебе узнают зарубежные издатели? Или существует какая-то особая ферма, где выращивают китайских авторов “на экспорт”? Поэтому китайский писатель ориентируется в первую очередь на китайского же читателя, иначе ему и на Западе ничего не светит. А кто держит в уме англоязычного читателя, тот и пишет сразу на английском, например, Юн Чжан и Ли Июнь. П.С. расскажите, пожалуйста, откуда взялось мнение, что Лю Цысинь “экспортный”? Просто в какой китайский книжный ни зайдешь, на самом видном месте (рядом с трудами Председателя и о Председателе) будут стеллажи с Лю Цысинем, даже у Юй Хуа с Мо Янем места поскромнее, не говоря о каком-нибудь Ма Боюне. И ведь Лю Цысинь был любим и обласкан на родине задолго до того, как стал успешен на Западе.

Еще немного про цензуру: у Янь Лянькэ на английском вышел сборник эссе Sound and Silence: My Experience with China and Literature（《沉默與喘息：我所經歷的中國文學》）, и вот здесь выложили отдельное эссе про цензурные запреты как ключик, открывающий двери к западным издателям (один китайский автор потратил сотни тысяч юаней на взятки, чтобы его книгу запретили). Там лучше целиком читать, но вот для затравки начало:

In China we have a saying that reading a banned book on a snowy night is one of the true joys of life. From this, one can well imagine the kind of satisfaction that reading a banned book may bring—like candy locked up in a cabinet, it releases a sweet fragrance into solitary spaces. Whenever I travel abroad, I am invariably introduced as China’s most controversial and most censored author. I neither agree nor disagree with this characterization—I’m not bothered by it, but neither do I feel particularly honored by it. Authors should be very clear that being banned is not synonymous with artistic success. Sometimes, being banned is equated with courageousness, and we can certainly understand Goethe’s observation that without courage, there would be no art. If we were to extend this logic, we could even say that without courage, there would be no artistic creation. However, many readers view censorship and controversy only at the level of courage—particularly in relation to authors from China, the former Soviet Union, and other so-called third-world countries.

Всё так, и я бы добавила, что отрасли очень нужны переводчики, которые не просто знают китайский, но ещё умеют складывать слова в предложения. И ещё нужны люди, которые любят китайскую литературу и готовы о ней рассказывать. Про фантастику, про детские книги, про нон-фикшн, про детективы и триллеры, про гонконгских и тайваньских авторов. Если вдруг у вас уже есть такой блог, маякните, пожалуйста, буду вас всем рекомендовать)

пара слов по итогам нашего круглого стола «по ту сторону обложки. современная китайская литература в россии» на форуме @chinaprofessionals вместе с прекрасными алиной перловой (письма династии минь @alina_perlova) и татьяной карповой (китайский петербург @chinesespb ). я знаком с отраслью художественного перевода постольку поскольку — мои опыты перевода ограничиваются коммерческими текстами и устными переводами (это драйв и психологический наркотик. если вам говорят, оу-вау, не могу жить без прыжков с парашютом — бросьте человека на сессию синхронного перевода, где китайский спикер будет говорить на диалекте, о котором ты узнал в процессе перевода). 📍 если у вас есть неистовое желание разбогатеть, то работа с книгами и текстами — довольно спорная вещь. сначала вы становитесь крутым переводчиком, потом ваша репутация и знания конвертируются в заработки. 📍 очень много около-текстовой работы, о которой все забывают — локализация компьютерных игр, блогерство на китайском, написание коммерческих текстов, перевод по китайским грантам жемчужин китайской политической мудрости. переводчик — это больше, чем красиво сидеть рядом с лампой и думать над подходящей метафорой. 📍жанровая литература (фантастика, манхва, детективы) чуть проще продвигается за счет “общежанрового” навеса. большая литература — идет сложнее, потому что пока не сломила барьер литературы национальной / культурно специфической. 📍 в целом, есть тренд на нормализацию — и с жанровой, и с большой литературой. читаем книгу китайского автора не потому, что у него китайская фамилия, а потому что это хорошая литература. 📍 внутри китая на подъеме литература по истории — это очевидный продукт для внутреннего рынка, никто за пределами китая читать роман о подвигах юных коммунистов или партизанов во времена цин читать не будет. 📍китайская мягкая сила в литературе — это пшик. даже с продвижением, даже с грантами и т.п. и т.д. если у вас есть конспирологическое мысль о грустном пропагандисте в недрах цк, который пытается навязать вам позитивный образ китая — то он, конечно, есть, он пилит бюджеты. еще раз внимательно посмотрите на полку в книжном и количество книг из кореи и японии, потом на китай. потом еще раз подумайте, кто тут могёт в мягкую силу. 📍 то, что китайская книга дошла до российского читателя — это, скорее, чудо чудесное, чем рутина. отбор через литературных агентов (их мало, они не вовлечены), ридеры (которые получают копейки, но должны прочесть / описать книгу, чтобы были понятны ее перспективы), переводчики (их просто мало), покупка прав (а если это уже раскрученный автор, то чек вырастает в разы), и это мы не поговорили о редактуре, корректуре и маркетинге. и да, конечно, издательству тоже хочется кушать. путь книги от китайского автора до российского читателя — это долго и мучительно, давайте ценить то, что у нас есть.

Подкаст “Книжный базар” был концентрированным читательским счастьем, я долго искала замену, но всё немного не то. Зато теперь есть "Книжный базар" в новой редакции, и первый же выпуск про Пу Сун-лина. Ура и да продлится жизнь нового подкаста на десять тысяч лет, десять тысяч лет, десять тысяч раз по десять тысяч лет! (Да, если вы еще не читали Пу Сун-лина, вам обязательно надо, берите любое издание!)

А вот и сам подкаст! Ну, и напомню, что поддержка нам не помешает.

Интересно, что отсебятина в переводе бесит читателя гораздо сильнее, чем честный пропуск. Поначалу мне это казалось странным: все-таки выброшенное из текста предложение – смертный грех, провал и беспомощность, а отсебятина – хоть какая-то попытка станцевать в кандалах. Но теперь я думаю, тут вот в чем дело: пропуски обычно бывают там, где переводчик не понял оригинал и при этом понял, что ничего не понял. А отсебятина чаще случается не от непонимания, а от переводческой самоуверенности: “Я всё понял лучше автора и сейчас покажу вам, откуда готовилось нападение”. А за самоуверенность, конечно, всегда хочется щелкнуть по носу.

Какое замечательное интервью с Мариной Бородицкой. Гениальная она, конечно.

Да, я всегда стараюсь, чтобы было легко, чисто по звуку, потому что я звуковик. Мне даже сны страшные снились, когда я, правда, не Шекспира переводила, а еще только поэтов-кавалеров XVII века, — ко мне приходил кто-то из авторов, мною недопереведенных, и говорил мне таковы слова: «Что, нечем заплатить? Заплати звуком! Звуком!» Между прочим, это очень хорошая подсказка, потому что, когда нечем заплатить автору, — а перевод это же сплошная компенсация: я у тебя подпортил или забрал вот это, но отдам тебе свое вот то-то, — я всегда стараюсь заплатить звуком, чистотой, каким-то весельем. Я очень все это люблю, и мне до сих пор это было по руке. Но, конечно, пришлось поломать голову. Это очень веселое и азартное занятие. Покойный Сережа Ильин, переводчик, которого я очень любила, говорил: «Наше дело веселое». И действительно, когда мне удавалось в две строчки уложить практически пословицу, когда одна сестра, которая замужем, Адриана, говорит другой, Люциане: «Зачем мужья свободней нас во всем?», и сестрица-морализаторша отвечает ей немного свысока: «Их дом — весь мир, наш мир — семья и дом», то тут я, конечно, танцевала и приговаривала: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!», потому что здорово получилось. Но на это надо… Иногда студенты спрашивают, чем лучше пожертвовать, если никак не получается, — формой или содержанием? Но те мои студенты, кто уже побывал на моих семинарах (я ничего не веду регулярно, а так, время от времени), знают правильный ответ — временем. Сиди — думай, ходи — думай, посуду мой и думай, необязательно при этом сидеть, можно что-то полезное делать.

Наверное, ко всем переводчикам однажды приходит во сне автор и давай душить. Когда я не могла решить, браться мне за "Словарь Мацяо" или все-таки перевести что-нибудь попроще, мне приснился Хань Шаогун и сказал, что его книга - цветок, который не выдержит пересадки, но я могу вырастить другой такой же. Ну, спасибо, конечно, сказала я и проснулась)