Записки военного министра Временного правительства

«Меня интересовало, почему артиллерия не поддерживает атаку пехоты и стоит в десяти верстах от противника» Сентябрь 1915 г. Из мемуаров Верховского На командном пункте тяжелого дивизиона было тихо и мирно. Командовал им мой старый знакомый полковник Макалинский <…> Офицеры собрались и закусывали чем бог послал. Адъютант дивизиона поручик Редечкин с увлечением рассказывал о том, как он спасся от смерти только потому, что вовремя ушел с того места, на которое упала граната противника. <…> Я, однако, приехал не для того, чтобы слушать пусть даже и интересные анекдоты. Меня интересовало, почему артиллерия не поддерживает атаку пехоты и стоит в десяти верстах от противника. — Почему вы не переедете ближе? — спросил я <…> — Александр Иванович, дорогой, — всполошился Макалинский. — Да мы с нашим удовольствием. Но ведь нет приказа на переезд, и вся артиллерия корпуса стоит так же, как и мы, без дела. Может, вы чем-нибудь поможете, ведь пехота без нас шагу сделать там впереди не может. — А вы пробовали напомнить о себе? — спросил я. — Как не пробовали! Я лично звонил начальнику артиллерии корпуса, а он сел на воздушный шар и улетел в небо. Видите, вон он качается наверху. Действительно, вдалеке виднелся воздушный шар. — Сколько у вас снарядов? — спросил я. — Полный комплект, ночью пополнили. — Когда можно будет возобновить наступление? — Когда наступать... — протянул он. — Да вот... когда вся корпусная артиллерия перейдет вперед. А пока 130 орудий стоят неизвестно зачем в десяти верстах в тылу. Причина неудавшегося наступления лежала вовсе не в невозможности наступать, а в том, что местное командование не умело использовать имевшиеся в его распоряжении силы. Я невольно задумался о том, как бы просто был решен вопрос, если бы не маленький офицер Генерального штаба, а сам командующий побывал на поле боя и, выяснив все, дал бы на месте необходимые указания.

«Кони и люди проваливались в ямы, опрокидывались на проволочных заграждениях, но остальные продолжали нестись вперед» Сентябрь 1915 г. Из мемуаров Верховского На командном пункте полка я застал начальника штаба корпуса генерала Май-Маевского, жестоко спорившего с командиром 9-й кавалерийской дивизии генералом князем Бегильдеевым <…> Вы имеете случай показать, что говорите не пустые слова, — твердо произнес Май-Маевский. — Вы должны отбросить германскую атаку. <…> Бегильдеев подскакал к квартиро-биваку каргопольских [скорей всего, имеются в виду киевские гусары] гусар. У них был полковой праздник, и, несмотря на походную обстановку, полк раздобыл вина; все — от командира до молодого гусара, забыв об окружающем, о том, что их ждет впереди, проводили минуту досуга за чаркой вина и веселой песней. Бегильдеев сошел с коня и замолкшему с его появлением собранию коротко приказал: — Кончить праздник. Государь и родина требуют от вас подвига. Немцы окружают Рыльский полк на высоте 382. Ваш полк пойдет в атаку, опрокинет немцев и спасет рыльцев. Офицеры были навеселе. Гусары тоже. Они пели песни о былой славе полка, о смелых атаках, о захваченных у врага орудиях и пленных. Приказ атаковать был встречен восторженно. Но Бегильдеев готовил полк к смерти. Он хотел, чтобы осталось ядро славного полка, вокруг которого можно было бы воссоздать часть в случае ее гибели, и приказал: — Выделить от каждого эскадрона по одному офицеру и по десять гусар. Полк должен жить. Господа офицеры, проститесь друг с другом, но... без победы не возвращаться. Все было сделано, как приказал Бегильдеев. Офицеры и гусары простились друг с другом. Командир полка подал команду «По коням», и через несколько минут полк двинулся за своим командиром. Почти в полной темноте он вышел в исходное положение, развернулся и на рысях пошел в атаку через поле, только что оставленное бежавшей пехотой. Немцы заметили угрозу слишком поздно. Всадники выросли перед ними как из-под земли. Зажглись прожекторы. Взвились ракеты. Каргопольцы под бешеным ружейным и пулеметным огнем противника перешли на галоп и понеслись вперед. Кони и люди проваливались в ямы, опрокидывались на проволочных заграждениях, но остальные продолжали нестись вперед, и тени, отбрасываемые длинными лучами прожектора, мчались за всадниками, как привидения. Немцы заколебались, затем колебание переросло в панику, которую уже ничто не могло остановить. Противник был смят ураганом атаки, а каргопольцы, к удивлению, потеряли только 45 человек и 120 лошадей. Положение было восстановлено: Рыльский полк удержался на позициях. Но когда полк собрался, на гусарах и офицерах не было лица. Хмель прошел в атаке, и пережитый ужас на много дней вывел полк из строя.

«Съезд объединенного дворянства обвинил его в том, что он формирует из молодежи академии «младо-турецкую партию»; о нем донесли императору» Сентябрь 1915 г. Из мемуаров Верховского Генерал-квартирмейстером 9-й армии был тот самый генерал Головин, профессор военной академии, который пытался реформировать ее после русско-японской войны и поставить на рельсы современной стратегии и тактики. Съезд объединенного дворянства обвинил его в том, что он формирует из молодежи академии «младо-турецкую партию»; о нем донесли императору, и Головин был отправлен «в глушь, в Саратов» командовать драгунским полком. В начале войны император сменил гнев на милость. Головину дали в командование гвардейских гусар, с которыми он совершил несколько действительно славных подвигов. Позже этого молодого генерала назначили генерал-квартирмейстером к генералу Лечицкому, который в оперативных вопросах, как известно, не был силен. Но Головин был человек весьма себе на уме и вопросы своей карьеры ставил превыше всего. Поэтому, зная упорное нежелание Лечицкого рисковать переходом в наступление, он встретил мой доклад очень холодно. Однако мои доводы были столь убедительны, возможность нанести противнику поражение и вынудить его прекратить атаки на Днестре столь веские, что он скрепя сердце пошел говорить с Лечицким. <…> Видя, что дело идет туго, молодежь настояла на том, чтобы на помощь Головину пошел Суворов, которому Лечицкий доверял. Суворов пошел, и долго еще из-за запертой двери слышались голоса споривших. Молодежь не спешила принять участие в этой дискуссии; она знала, что в разговоре с Лечицким такое нарушение воинской субординации могло бы лишь повредить делу. Наконец Суворов вышел, потирая руки, очень довольный. — Ну, Александр Иванович, — обратился он ко мне, — все в порядке, ваша мысль одобрена. Командующий, — Суворов никогда иначе не говорил о Лечицком, подчеркивая этим свое уважение к старику, — разрешил Головину переговорить с начальником штаба 11-го корпуса и намекнуть ему, что он ничего не имеет против того, чтобы 11-й корпус перешел в наступление по собственному почину.

«Там, где две сотни сделали прорыв на десять километров, наступление корпуса могло привести к разгрому неприятеля» Сентябрь 1915 г. Из мемуаров Верховского Нижним этажом в штабе называли установившуюся в ходе операции связь между офицерами Генерального штаба в штабах армий, корпусов и дивизий. В штабе фронта у меня были друзья — капитаны Рябцев и Тилли, в соседней армии — подполковник Баумгартен, в штабе 22-го корпуса — капитаны Дорман и Архипов, и так почти в каждом штабе. Этот слой молодежи был объединен общим желанием добиться победы России и общим негодованием против стариков, срывавших своим малодушием и военной безграмотностью всякую возможность победы. Иногда молодежи удавалось общим натиском на старшее командование добиться проведения той или другой меры, отвечавшей их взглядам на ведение войны. В данном случае нужно было добиться быстрого перехода в наступление, чтобы сдержать натиск противника. Вначале требовалось путем разведки выяснить, где же именно выгоднее всего нанести такой удар. Приказ об этом удалось получить, и 6 сентября 11-й корпус, стоявший на самом выгодном направлении, бросил в разведку две сотни казачьего полка во главе с сотником Ягодкиным, лихим рубакой и забубённой головой. Так началась операция на Стрыпе 6–12 сентября 1915 года. Выкинув вперед дозоры, Ягодкин переправился через реку Серет и двинулся на запад. Его встретили выстрелами. Он не смутился, развернул свои сотни лавой и стремительной атакой прорвался на десять километров в глубину. Донесение об этом произвело в штабе армии целую сенсацию. Братья Ракитины с телеграммой в руках прибежали в оперативный отдел. Разведка сотника Ягодкина со всей очевидностью показала, что противник для своих ударов у Тарнополя и на Днестре собрал силы за счет того, что растянул в тонкую нитку фронт перед остальными участками армии. Надо было этим воспользоваться и немедленно атаковать. Там, где две сотни сделали прорыв на десять километров, наступление корпуса могло привести к разгрому неприятеля. На шум спора в оперативном отделе подошел Суворов. — Слушайте, молодежь, — обратился он к спорщикам, — в регламенте Петра Великого про вас сказано: «Если три прапора соберутся вкупе, то гнать их батожьем нещадно, ибо ничего путного не придумают, но в пустом словопрении время проведут». — Оставьте шутки, Михаил Николаевич, — возразил я ему. — Посмотрите, что происходит, — и я вместе с братьями Ракитиными нарисовал Суворову сложившуюся обстановку. Положение было «ясно, как кофе». — Действительно, — согласился Суворов. — Надо немедленно доложить генералу Головину.

Из Новгорода в Харбин, из 1914-го в 1920 год. Подписывайся на дневник белого офицера. Вместе с артиллеристом Иосифом Ильиным мы оказываемся на фронтах и в тылу Первой мировой и Гражданской войн. На страницах дневника мелькают известные исторические события и фигуры. ❗️1914: «Начальник дивизии генерал Зайончковский телеграфирует, что Германия объявила войну, с чем и поздравляет. Никак не могу понять, с чем тут поздравлять?!». ❗️1916: «Не дают житья аэропланы. Повадились ежедневно летать целыми эскадрильями, сбрасывая массу бомб» ❗️1917: «Большая комната, зал был наполнен солдатней самого гнусного вида. Солдаты расстегнутые и с хамскими лицами. Курят и плюются». ❗️1918: «Застал Колчака и явился ему. Он на меня произвел неотразимое впечатление. Видно, что это в пол­ном смысле рыцарь» ❗️1920: «Итак, едем по КВЖД. Завтра будем, вероятно, в Харбине. Конечный пункт нашего путешествия». 👍🏻 Подписывайся на дневник 1914-20

«В Киеве построено пять мостов для того, чтобы бежать через Днепр... Черт знает что такое!» Сентябрь 1915 г. Из мемуаров Верховского После целого лета тяжелых отступлений 9-я армия к началу сентября 1915 года отошла к реке Серет, почти к самой границе России. Штаб армии находился уже в России, в маленьком украинском городке Дунаевцах. Командующий и генерал-квартирмейстерская часть, его ближайшие помощники по руководству операцией, поселились на окраине городка в небольшом помещичьем доме, окруженном тенистым, запущенным парком. В маленьком зале окнами в парк, где играли яркие осенние краски, работал оперативный отдел. Рядом жили братья Ракитины, руководившие разведкой, молодые, но очень солидные, важные, уверенные в себе. По другую сторону, в большом зале, находилась служба штаба — целая телеграфная контора. Два десятка аппаратов Юза день и ночь стучали, передавая распоряжения, сообщения, извещения, определяя судьбы каждого человека и каждой части в армии. <…> Генерал Иванов, раньше требовавший отстаивать каждую пядь земли, теперь предался отчаянной панике и готовился эвакуировать Киев. Офицеры Генерального штаба и штаба 9-й армии загрустили. Полковник Суворов, обычно скромно сидевший в уголке оперативного отдела за своим столиком, рассеянно следил за тем, что я делал на большой карте, и ворчал: — Целое лето непрерывных отступлений. Одна неудача за другой. В Киеве построено пять мостов для того, чтобы бежать через Днепр... Черт знает что такое! — Хуже всего то, что мы сами в этом виноваты, — отвечал я ему. — Мы ведем себя, как больной на операционном столе. Немцы режут нас где хотят, а мы даже не шевелимся. Суворов поднял голову. — Что же мы можем сделать? — равнодушно и без надежды спросил он, устав от того, что после целого лета отступления все оперативные расчеты неизменно приводили к выводу, что сделать ничего нельзя. — Как что? Очень много! Мы получили первые ящики снарядов, заготовленные военно-промышленными комитетами. В войсках заметен перелом настроений в связи с тем, что дело доходит до «ридных хатинок» на Украине. Мы можем воспользоваться этим, дать противнику встречный удар накоротке и остановить его наступление. — Да, но вы забываете, — возразил подошедший Ракитин, — что противник готовит мощный удар на Тарнополь, на соседнюю 11-ю армию, что атака противника на наш 2-й корпус на Днестре развивается полным ходом и что наш последний резерв, пластунская бригада, введен в бой. — Именно поэтому я и предлагаю атаковать где-нибудь посредине, прорвать фронт неприятеля и вынудить его прекратить свои атаки. Иначе он нас действительно загонит за Днепр, — резко ответил я. 🎖️Записки военного министра Временного правительство

«Общественные организации, изверившись в работе правительства, взялись за изготовление всего, что нужно армии» 4 сентября 1915 г. Дунаевцы Из дневника Верховского Кажется, судьба начинает немного улыбаться нам. Общественные организации, изверившись в работе правительства, взялись за изготовление всего, что нужно армии, и в середине августа мы получили первый ящик со снарядами, изготовленными на частных заводах Москвы. На ящиках горделиво красовалась надпись: «Снарядов не жалеть». Мы в армии знаем, чем мы обязаны нашей родной промышленности. С огромными усилиями, преодолевая невероятные трения со стороны всего бюрократического аппарата управления, она начинает создавать заводы, оборудовать их и лихорадочно доделывает то, чего не может сделать правительство. Имена Рябушинского, Гучкова, Второва, Лианозова доносятся до нас, но сколько других, имена которых нам неизвестны. Эти люди думают и заботятся об армии, и их творчеству, их инициативе мы обязаны этой надписи. После ужасов беспомощности чем мы сможем их отблагодарить? Будьте спокойны, друзья и братья, мы сумеем исполнить свой долг до конца.

«Русский народ позора этого года не простит. Это первый шаг к революции» 19 августа 1915 г. Гусятин (продолжение) Из дневника Верховского Наши крепости: Новогеоргиевск, Ковно, Гродно, Варшава — падают, не выдерживая самой короткой осады, так как бетон казематов не был рассчитан на сопротивление сверхтяжелым орудиям врага. И так шло день за днем, неделя за неделей, пять месяцев подряд, без минуты просвета, без луча надежды. Но армия долг свой исполняет до конца. Умирать мы умеем. Люди шли и погибали за великую родину свою, некогда грозное имя которой многие из них услышали впервые под гром бомбардировки врага. Люди, которые не знают и не верят в русский народ, пусть пожалуют к нам, на поля скорби, и посмотрят своими глазами на великий подвиг — страдание русской армии. Один из лучших офицеров нашего штаба с горем заметил: «Русский народ позора этого года не простит. Это первый шаг к революции». И правда, если народ простит все пережитое в течение лета, простит дезорганизацию, недостаток снарядов, неумелое управление,— тогда этот народ не заслуживает права на жизнь.

«Нет меры тому бесконечному страданию унижения перед силой врага, которое мы переживаем все это время» 19 августа 1915 г. Гусятин Из дневника Верховского Германцы ясно учли наше положение, и в это лето их главный удар сосредоточен на русском фронте. Россия сейчас беззащитна, нельзя воевать в тех условиях, в которых мы находимся, и немцы это понимают отлично. Не сумев сразу уничтожить сопротивление французов в прошлом году, они теперь хотят кончить с нами, добиться на нашем фронте решающих, окончательных результатов. И вот уже пятый месяц, со времени нашего поражения на Дунайце, как идет непрекращающийся натиск германцев, рассчитанный на полное уничтожение нашей вооруженной силы. Идет великое отступление, крестный путь нашей армии. Нет меры тому бесконечному страданию унижения перед силой врага, которое мы переживаем все это время. Каждая наша попытка заранее осуждена на неудачу, каждое действие противника, наоборот, сулит ему новые и новые успехи. Мы постепенно отходим назад с рубежа на рубеж. Но как только мы где-нибудь пробуем задержаться, новый удар немцев с тяжелой артиллерией, ураганом огня, удушливыми газами, горючей жидкостью прорывает нашу линию обороны и снова гонит нас назад и назад. Ночью мы отступаем, днем нас долбит тяжелая артиллерия. Пехоту противника мы почти не видим: ей нечего делать, так как огненный смерч артиллерийского огня разрешает германцам задачи скоро и просто.

«Наша многострадальная пехота дерется один на один с пехотой и артиллерией противника» 10 июля 1915 г. Гусятин (продолжение) Из дневника Верховского Год уже мы воюем, а до сих пор не умеем пользоваться артиллерией ни при обороне, ни особенно при наступлении. <…> Во время недавнего наступательного боя у Дунинува удалось с большими усилиями сосредоточить для подготовки нашей атаки тяжелый дивизион, единственный в нашей армии. И что же? Дивизион расположился на позиции в 16 верстах от цели, по которой он должен стрелять, имея один общий наблюдательный пункт для командира дивизиона и трех командиров батарей в 9 верстах от пункта атаки. Вследствие такого огромного удаления артиллерии от целей атаки рассеивание снарядов будет огромное, наблюдение же за их попаданиями и совсем ничтожно. Следовательно, от этого дивизиона помощи пехота не увидит, и часто наша многострадальная пехота дерется один на один с пехотой и артиллерией противника и гибнет, а то малое количество снарядов, которое мы имеем, расходуется непроизводительно. Вот к чему приводит недостаточная тактическая подготовка крупных соединений, на которую так мало обращалось внимания в мирное время.