И снова всплывает в ленте непонятный мне вопрос «А что, собственно, такое – русский?».
Мол, в каждом намешано неразберипоймичего, а туда же...
Ну, намешано.
Ну, неразберипоймичего.
И во мне – тоже.
А всё же я по-прежнему думаю, что русский – это всякий, кто сам себя считает русским.
Кто сам про себя думает, как Бродский, что он русский поэт, что он русский человек. И он – русский.
Всякий, кто – даже владея десятком чужих языков, как родными, – всё равно не может и не хочет без русского языка, без странного русского способа мышления, когда про что ни начни разговор, хоть про рецепты приготовления щей, – всё равно незаметно для себя перейдёшь к «проклятым вопросам»...
Ну, я много чего еще могла бы перечислить, но только это совсем не березки.
Это какая-то странная, малопонятная чужим незлопамятность, и совсем непонятная им терпеливость и кротость – когда вчера получившие похоронку бабы, сегодня выносят бредущим по Москве пленным крынку молока, а не кидают в них камнями.
Это какая-то необъяснимая «неразумная упёртость», когда всё уже кажется проигранным, и надо бросать карты на стол, а русские, сцепив зубы и бубня себе под нос «авотхуйвам», будут нерационально продолжать биться в проигрышной и безнадежной позиции...
Русскость заразна, она – не запись в паспорте, а запись в душе.
Но от неё можно и освободиться – и перестать быть русским.
Ну, вот нельзя взять и стать англичанином и немцем, или перестать быть англичанином и немцем.
А русским можно стать и перестать...
И почти у всех желающих получается, даже если они всю жизнь говорят с акцентом, как Екатерина II.
Я читаю многих знакомцев в ленте, и понимаю: они захотели и перестали.
А иной иноземец или инородец захотел стать – и стал – хоть и негр, допустим.
Всё это мне тоже странно и непонятно, если смотреть на это не изнутри, а со стороны.
Но я это всё люблю.