Lukupäiväkirja

А 16 мая умер латиноамериканист Андрей Кофман. Есть писатели, у которых хочется прочитать всё; есть и учёные, у которых хочется прочитать всё, хоть это и более редкая категория ситуаций. Для меня таким учёным был и остаётся Андрей Фёдорович. Я очень хотела с ним познакомиться — ужасно жаль, что теперь этого уже не случится. Почему у него хочется прочитать вообще всё? Потому что 1) в своей области он брался за самые фундаментальные, насущные и интересные темы; 2) его когнитивные мощности им более чем соответствовали; 3) он умел изложить сложный материал увлекательно и понятно. Например, если вы хотите понять латиноамериканскую литературу лучше, то обратите внимание на его монографию «Латиноамериканский художественный образ мира». После неё ваш мир не будет прежним, обещаю. Вы узнаете, что история магического реализма началась не с Маркеса, Рульфо, Карпентьера или Астуриаса, а с конкистадоров и их специфического взгляда на новое пространство; узнаете, какие тропы присущи этой эстетике, как они формировались и как между собой связаны. Лично мне эта книга ещё и помогает лучше видеть, как полемизируют с авторами бума современные писатели. Сейчас я как раз читаю — очень потихоньку — его двухтомник «Под покровительством Сантьяго: испанское завоевание Америки и судьбы знаменитых конкистадоров». Это история конкисты в биографиях её участников. Биографический подход здесь нужен в первую очередь для того, чтобы постоянно не мотаться туда-то сюда по огромному пространству — но заодно он помогает представить конкисту менее обезличенной и более нюансированной, а ещё развеять массу мифов, которыми окружена она в целом и эти самые участники в частности. Скажем, Кортес. Моё мнение о нём изменилось — в лучшую сторону. Кофман перевёл несколько хроник конкисты — они изданы под названиями «Революция по пути в Эльдорадо» и «Это стоило Перу!» (в том числе). Первая из них посвящена мятежу Лопе де Агирре, о котором кто-то может знать по фильму Вернера Херцога, а вторая — завоеванию Перу. В переводы основных хроник вкраплены отрывки из других, о тех же событиях. Так возникает историческая многоголосица и дополнительный простор для размышлений — потому что разные версии произошедшего, естественно, не всегда совпадают. Целиком о мифах он написал книгу «Америка несбывшихся чудес». Это, в свою очередь, история континента в чудесах, которые на нём искали, — вроде амазонок и Эльдорадо. По-моему, собрать их в одной работе было очень светлой идеей. Это не всё, но я прекращаю дозволенные речи. И очень грущу.

Прочитано в мае: 🎧«Мессия Дюны» Фрэнка Герберта; 🎧«Повесть о Ходже Насреддине» Леонида Соловьёва; 🎧«Элена знает» Клаудии Пиньейро; ▪️«Что такое Мадейра» Андрея Остальского; ▪️«Тайная исповедь и мемуары оправданного грешника» Джеймса Хогга; ▪️«Духовидец» Фридриха Шиллера и «Абеллино, великий разбойник» Генриха Цшокке. На лето у меня созрел большой план: прочитать сказки «Тысячи и одной ночи». Начинаю сегодня же — надеюсь, по дороге не загнусь от жары. Если что, жара по моим понятиям — это температура выше +15.

Из предисловия к «Венецианскому убийце» Мэтью Грегори Льюиса: «В том же году [1799] была поставлена и его первая опера “Разбойник Адельморн”, потом трагедия “Альфонсо, король Кастилии”. Льюис весьма характерно высказывается о замысле этой трагедии. “Однажды услышав, — говорит он, — какое бурное возмущение вызывает тот факт, что в пьесе моей («Призраке замка») в замке феодального барона появляются негры, как будто драматический анахронизм – это оскорбление, какое не пристало лицезреть клирикам, я от досады заявил, что, дабы доказать, сколь мало значения я придаю подобным огрехам, я сочиню пьесу про Пороховой заговор, в которой Гай Фокс будет влюблен в дочь императора Карла Великого. Как-то так получилось, что мысль эта крепко засела у меня в голове, и, постоянно ее обдумывая, я в результате составил сюжет «Альфонсо»“». В общем, эта претензия гораздо старше, чем можно подумать.

Отдельного упоминания заслуживает букинистический «Arkadia» в центре Хельсинки. Там стоят целых два стеллажа с книгами на русском языке — хорошими и дешёвыми. «Война конца света» досталась мне за 5 евро. В секцию собраний сочинений мы с Ирой не попали: в ней проходила свадьба. Судя по гритос — как минимум наполовину мексиканская. Идеальный выбор локации, ничего не скажешь!

Книжные приобретения за первую треть года. ▪️Тур Ульвен у меня есть и на норвежском, в двух томах, но его прекрасно читать и в оригинале, и в переводе. ▪️Индихенистский роман «Juan Pérez Jolote» — подарок из Мексики. ▪️В историческом и культурном массовом сознании многие страны представлены очень неравномерно. Греция — как раз такой случай: есть античность и есть борьба греков за освобождение из-под власти Османской империи; больше, кажется, и ничего. А мне интересно всё. ▪️«Книготорговец из Флоренции» оказался в моей корзине по наводке Катарины. ▪️«Повесть о Ходже Насреддине» любят Надя, Ира с канала Букеанариум и Женя Лисицына. Рекомендацию мощнее ещё поискать. Читаю/слушаю как раз сейчас — заодно разминаюсь перед сказками «Тысячи и одной ночи». ▪️Мещерякова, Энгельке, Хогга, Бёлля и Израэля мне привезла из России Ира с канала Нелаковая лакомка, и я безмерно ей за это благодарна. Хогга надеюсь прочитать уже за оставшуюся часть мая.

«Как жить в Викторианскую эпоху» Рут Гудман Когда действие романа происходит на фоне важного исторического события (например, избирательной реформы, как в «Мидлмарче»), то загуглить его и вникнуть в контекст легко. Другое дело — странные особенности быта. С ними выручают книги по истории повседневности, как раз вроде этой. Рецепт викторианского зубного порошка я выловила именно из неё. Книга выстроена как описание типичного викторианского дня, каким он был: ▪️для представителей разных классов; ▪️прежде всего — в Англии (хотя остальные части Соединённого королевства тоже периодически упоминаются); ▪️на разных этапах долгого правления королевы Виктории. Это если говорить о её формальной структуре. На деле же Рут Гудман пользуется каждым удобным случаем, чтобы провести экскурс в историю моды, транспорта, медицины, спорта и т. д. — так что стержневая идея то и дело теряется из виду. Не уверена, что материал организован удачно, но читать было интересно всё равно — благодаря и ему самому, и моей личной заинтересованности, и бэкграунду исследовательницы. Она много участвовала в реконструкциях викторианского быта и смогла дать такие комментарии, на которые одно лишь изучение источников её бы не натолкнуло. Некоторые вещи вызывают недоумение — пока Рут Гудман не объяснит на своём опыте, что вообще-то они адекватны. (Именно некоторые. Адекватным было объективно не всё.) Поэтому в её изложении викторианская эпоха кажется одновременно и экзотичной, и нет. В целом у меня в голове сложилась такая картинка: быть усреднённым викторианцем значило жить в голоде и холоде и страдать от наркотической зависимости (потому что наркотические вещества добавляли в массу популярных лекарств). Причём голод знали даже дети из высшего класса: считалось, что если кормить их нормально, то они вырастут безнравственными людьми. Что ж, некоторые детали «Фигур света» сразу заиграли новыми красками. А ещё я понаблюдала за рождением современного мира с его защитой прав потребителей, регламентированными правилами игры в футбол, обязательным школьным образованием, общественными бассейнами и тренажёрными залами — и множеством других подобных вещей. Следом стоило бы прочитать «The Invention of Tradition» Эрика Хобсбаума — книгу о том, что многие английские скрепы возникли по историческим меркам недавно: всё в ту же викторианскую эпоху.

Прочитано в апреле: 🎧«Колдовской апрель» Элизабет фон Арним; ▪️«Путешествие в восточные страны» Гильома де Рубрука (прочитано вместе с Аней); 🎧«Фигуры света» Сары Мосс; 🎧«Остров сокровищ» Роберта Льюиса Стивенсона; ▪️«Стон горы» Ясунари Кавабаты (прочитан для литклуба Светланы Зеленцовой); ▪️«Как жить в Викторианскую эпоху» Рут Гудман; 🎧«Дюна» Фрэнка Герберта; ▪️эссе Анны Радклиф «On the Supernatural in Poetry». Эссе Анны Радклиф оказалось не менее скучным, чем романы, но теперь я знаю, что разграничение понятий «terror» и «horror» идёт именно оттуда. В апреле я много думала о неоднозначных литературных персонажах (и даже выловила любопытную классификацию антигероев и антизлодеев). Неоднозначные персонажи — ценный инструмент для интроспекции: они способны высветить, где для тебя проходит граница между приемлемым и неприемлемым и почему именно там. Я хочу понять себя лучше и хочу выработать в себе иммунитет к сомнительному обаянию, поэтому они меня притягивают; и поэтому — в том числе — меня притягивает готика: в ней их множество, простор для раздумий — огромный.

Заметки на полях «Севера и Юга»: ▪️Брат Маргарет навсегда изгнан с родины и живёт в Испании. Героиня и её служанка обсуждают между собой, стоит ли его навестить, но отказываются от этой идеи, потому что боятся быть обращёнными в католичество. Как тут не вспомнить толпы злых монахов, населяющих английскую готику? ▪️Уильям Сэведж, отец семейства из викторианской линии «Истории пчёл», в 1852-м году настолько поглощён депрессией, что целыми днями принимает форму дивана и больше ничего не делает (ну почти). Он почему-то показался мне анахроничным персонажем, но, видимо, зря: отец Маргарет сильно его напоминает. ▪️В знакомых мне викторианских романах заметны религиозные диссиденты — унитариане и методисты. Вторые появляются в «Мидлмарче», а в число первых вероятно, входят отец Маргарет и главная героиня «Незнакомки из Уайлдфелл-Холла». ▪️Если читать «Север и Юг» в оригинале, то можно познакомиться с манчестерским диалектом, каким он был при жизни писательницы.

«Север и Юг» Элизабет Гаскелл и «Фигуры света» Сары Мосс От жанров с приставкой нео- я жду какой-то интересной работы с традицией. Поэтому меня разочаровала неоготическая «Тринадцатая сказка» Дианы Сеттерфилд (там я этой работы не увидела) — и поэтому же мне было любопытно читать неовикторианские «Фигуры света». Викторианскую литературу я знаю в основном по романам женщин. Один из таких романов — «Север и Юг» Элизабет Гаскелл, опубликованный в 1855-м году. Его можно описать как «Гордость и предубеждение» в индустриальном сеттинге, за который отвечает Манчестер. В результате по-своему любопытных обстоятельств Маргарет Хейл вынуждена переехать с пасторального, гм, юга на север с его классовой борьбой и смогом. На новом месте она знакомится с фабрикантом Джоном Торнтоном и его интересным мнением, будто все проблемы рабочих — от лени и глупости. Рабочие не менее интересно видят их в господской алчности. Вхожая в разные дома героиня оказывается идеальным посредником между двумя сторонами — а заодно теми самыми севером и югом, общественным (политэкономическим, мужским) и частным (домашним, женским), долгом и чувством, — и старательно доносит до противников сложность картины, чтобы восстановить между ними доверие. А из-за кадра на сюжет влияет неназванная Крымская война. О прелести этого романа замечательно написано здесь. Действие «Фигур света» тоже начинается в Манчестере и всего на два года позже. В семье художника Альфреда Моберли и его жены-суфражистки Элизабет рождаются две девочки, и чем дальше, тем более невозможного требует от них идейная мать. Здесь так же незримо присутствует Крымская война (сестра Флоренс Найтингейл — образец для юной Алли, которую мать вынуждает стать врачом, — ухаживала как раз за её участниками), да и о радикальной Гаскелл находится слово:

Еще пять лет назад замужняя женщина не могла пользоваться результатами собственного труда, даже если жила отдельно от мужа. Муж миссис Гаскелл выделял ей небольшое содержание с гонораров за ее чрезвычайно популярные романы.

Эта фраза переносит «Север и Юг» в один ряд с картинами Альфреда и его окружения, которые описываются в начале глав. Эти картины — в каком-то смысле и есть фигуры света: своих моделей они представляют в облагороженном, эстетизированном виде; главы же нам показывают тень, изнанку, неприглядную реальность, из которой они выросли. Гаскелл эстетизирует свою героиню не меньше: та остаётся прекрасной леди в любой ситуации, и совершенство заставляет к ней прислушиваться вообще всех, даже грубых и консервативных рабочих. Зато Сара Мосс развеивает эти чары своим романом: с представлением о прекрасной леди многое не так, и в действительности викторианские женщины не отвоёвывали себе место в общественной сфере с лёгкостью Маргарет. Никакой меры совершенства не было достаточно. Впрочем, ещё мне нравится смотреть на «Фигуры света» как на тёмных «Маленьких женщин». Эти два романа объединяет фигура якобы морально безупречной мамы, которая 1) обсуждает с дочерьми в основном их недостатки (стиль общения у неё такой); 2) воспитывает их с помощью «Путешествия пилигрима».

Коралл, кость каракатицы, драконья кровь — каждого по 14,5 г, жжёные квасцы и красный сандал — каждого по 7,2 г, корень фиалки — 14,5 г, гвоздика и корица — каждой по 0,9 г, роза розовая — 14,5 г. Всё истолочь в порошок и смешать.

Как вы думаете, что готовили по этому рецепту?