Objection, your honor!

Вторая часть истории про кота (которая к тому моменту была уже вообще не про кота, а о пельменях все и думать забыли) Итак, следствие шло. Позиция подзащитного колебалась от "я случайно" до "это мог быть не я". Но жену он просил не впутывать в любом случае. Поскольку первые показания были даны про неосторожный удар ножом, а показания потерпевшего эту версию до конца не исключали, для следствия мы выбрали позицию "я случайно". Отбиваться от собственных показаний, да ещё и данных со мной в качестве защитника, действительно было бы плохой идеей. А вот прояснить подробности на очной ставке с потерпевшим — вполне вариант. Поэтому, чтобы создать противоречия в показаниях (без которых оснований для очной ставки не будет), мой подзащитный на очередном допросе рассказал следователю версию... Ну да. Версию с котом. Мне до сих пор перед ним, шикарным рыжим мейн-куном, стыдно. Дальше, конечно, мы попросили очную ставку с потерпевшим, но следователь отказал. Противоречия, говорит, несущественные. Нож в брюшную полость попал в эту дату, в это время по такому адресу? Ну и всё. Остальное — вопрос интерпретации. Кота тоже не допросил и даже не осмотрел. Вопросы перед экспертом не поставил. В переквалификации тоже отказал. А тем временем потерпевший прислал из далёкого далека заявление о нежелании каким-либо образом дальше участвовать в процессе. С таким набором из абсолютного ничего мы и пошли в суд. На тот момент у меня ещё не щёлкнуло, как поступить. А потом щёлкнуло. Мой подзащитный хочет условный срок и жену не впутывать. Я хочу оправдательный приговор не утопить подзащитного и не нарушить этику (не перед кодексом — перед собой). Всё это можно реализовать только одним способом — быть кристально честной. Но не сразу. В каждом заседании мы с подзащитным хором расписывали версию о неосторожном ударе при прыжке через кота. Дошли даже до эксперимента с участием эксперта и пристава в качестве статиста. Чем бредовее в процессе становилась история про кота, чем отчаяннее мой подзащитный путался в подробностях, тем больше я радовалась. Письменные документы огласили без вдумчивого чтения, по заголовкам. Тем лучше. В прениях мой подзащитный выступил с той же кошачьей версией. Очень удачно, то есть абсолютно несуразно. Судья не скрывала негодования. И тут настала пора быть кристально честной — в своём выступлении в прениях. Выглядело оно примерно так. Мой подзащитный придумал абсолютно бредовую, глупую, противоречивую версию того, как нож попал в потерпевшего. Почему? Потому что не хочет сесть. Естественное человеческое желание. Особенно для человека, который взял на себя чужую вину. Потому что — вот у нас осмотр, смывы с дивана и с пола в комнате, кровь потерпевшего на женской одежде и тщательно вытертый от отпечатков нож — он и не виноват. Виновата жена. Но оба благородных дона (подсудимый и потерпевший) об этом молчат. Не говорят, как и почему поссорились. Не могут рассказать подробности, потому что они и не ссорились. Но вынуждены об этом молчать. Не исключаю, что они договорились похоронить эту тайну ещё до того, как потерпевший спустился из квартиры к машине "скорой". И даже место действия решили перенести на кухню — вдруг тогда в комнату жены полиция не зайдёт? Потерпевшему повезло исчезнуть из поля зрения суда, а у моего подзащитного такого варианта нет. И вот теперь он мечется меж двух огней: взять на себя преступление и сесть в тюрьму вместо жены — или как-то остаться благородным защитником, но всё-таки на свободе. ... Таким выступлением, как мне казалось, я убиваю двух зайцев. Показываю судье понятную человеческую историю опустившегося, но благородного мужчины — раз. Объясняю несуразную версию защиты и почему мы играли в неё до конца — два. Естественно, эта история не про оправдание. Но и дать реальный срок человеку в таких вот обстоятельствах тоже, возможно, рука у судьи не поднимется. Я верю в это каждый раз, да. Последнее слово подсудимого коротко — "мне нечего сказать". Несколько часов ожидания приговора. Условный и весьма небольшой срок. И сразу из зала суда домой — к жене и коту. Думаю, что это хорошо.

А вот история про кота, пельмени и поножовщину, которую я обещала. Хотя на самом деле, конечно, это история о доверителях, которые не всё говорят своему адвокату. Итак, некоторый год, некоторый район, некоторая коммуналка. Посреди затяжных праздников в скорую поступает вызов: ножевое ранение в живот. Раненый выходит к медикам на улицу сам и уезжает с ними в больницу. Следом приезжает полиция и забирает из коммунальной квартиры двоих — мужа и жену. Из их путаных объяснений получается, что они втроём с потерпевшим выпивали на кухне, потом хозяйка дома угла в комнату вздремнуть, а мужчины что-то между собой не поделили. Приезжаю я. Выясняю анамнез — потенциальный обвиняемый безработный и судимый (за неосторожное преступление, но всё равно неприятно). Говорит, что действительно ударил собутыльника кухонным ножом в живот, но, цитирую, претензий к нему не имеет. Конфликт или оборону отрицает. Главное, чего хочет — не оказаться под стражей. Выбирает вариант признавать факт — удар ножом, но не умысел на причинение тяжкого вреда здоровью. Общаемся со следователем. Тот говорит, что раз судимость "неосторожная", а показания хотя бы частично признательные, удастся обойтись подпиской о невыезде. Что ж, на этом, наверное, дело раскрыто, и остаётся только бороться за мягкое наказание, умасливать потерпевшего и надеяться на снисхождение судьи? Вот и я так думала. Но через пару дней подзащитный приходит ко мне с серьёзным разговором. Собутыльника, говорит, порезал не он. Он-то сам вообще в "Дикси" за пельменями выходил. Так что либо это кто-то из соседей, либо вообще с улицы зашедший злоумышленник. Открываю "Безопасный город", показываю все камеры, расставленные на пути от коммуналки до "Дикси". Спрашиваю, стоит ли мне запросить видео с этих камер, и если да — то увижу ли я на записях своего подзащитного в интересующее меня время. Подзащитный мнётся, просит ни в коем случае не запрашивать видео и уходит. Проходит — точно уже не помню — дней десять, может, две недели. Снова звонит подзащитный, теперь с новой версией. У них с женой, говорит, есть кот. И в тот момент, когда мой подзащитный нарезал колбаску к праздничному столу, кот неудачно подвернулся под ногу, отчего он (подзащитный, не кот) споткнулся и случайно воткнул нож в потерпевшего. Прошу показать, как всё было. Чертим схему кухни, колбасы, кота и потерпевшего, но что-то не сходится — не получается такой удар. Спрашиваю у доверителя, зачем он снова мне врёт — как с пельменями. Я, говорит, не вру – я мог споткнуться об кота, мог выйти за пельменями и вообще это мог быть не я. Правда, на просьбу для начала всё-таки рассказать, как всё было на самом деле, опять сворачивает разговор и уходит. Тем временем я получаю доступ к нескольким важным документам — протоколу осмотра места происшествия и показаниям потерпевшего (живого, относительно здорового и уже выписанного из больницы). Потерпевший скупо, не объясняя причин конфликта, рассказывает только про удар в живот ножом на кухне. Весь допрос — буквально на один абзац. А вот в протоколе осмотра обнаруживается интересное. В кухне ни капли крови, зато кровью залит диван в комнате. А под диваном – женская одежда с пятнами бурого цвета. В кухне — только нож (в мусорном ведре). Картина складывается. Встречаюсь с подзащитным уже по собственной инициативе. Спрашиваю прямо: это она? Молчит. Потом говорит (так и не ответив, кто же всё-таки воткнул в потерпевшего нож), что жене садиться в тюрьму ну никак нельзя. ... Итак, лимит букв закончился ещё на завязке истории. Поэтому продолжу потом, а пока вопрос: как, по-вашему, действовать адвокату в этой истории?

Как и многие российские коллеги, я слежу за делом Бишимбаева в Казахстане. И мне невероятно нравится смотреть вживую не только на работу адвокатов, прокурора и судьи, а ещё и на то, как крутятся шестерёнки в чужом УПК. Давно мечтаю, чтобы открытых судебных заседаний в интернете транслировали побольше — жаль, пока что в России, что в Казахстане для открытости процесса нужен труп молодой женщины (см. знаменитое питерское дело доцента Соколова). Каждый процессуальный поворот вызывает трепет в моём нежном адвокатском сердце. Вот подзащитный, который явно не всё тебе рассказал в конфиденциальной беседе. Знаем, бывали там — и ещё будем (Заметка на полях: рассказать как-нибудь историю о поножовщине, пельменях, коте и коварной жене. Там все остались живы и даже никто не сел — а я, защитник, так и не знаю, кто же на самом деле взялся за нож и почему). Вот к проблемному подзащитному плюсуются недоосмотренные вещественные доказательства (у Бишимбаева - телефон), в совокупности давая гремучую смесь. У нас тоже такое случается. И бьёт периодически то по защите, то по обвинению — и весьма больно. Как однажды такой вещдок удалось повернуть в свою пользу в работе за потерпевших, я тоже как-нибудь расскажу, раз уж начала играть в уголовно-процессуальные ассоциации. А вот судья, которая затыкает защитников на ровном месте (за "пререкания с судом", за возражения, за отвод, за логичный, в общем-то, вопрос эксперту). Этого добра у нас тоже навалом — и никаких полей не хватит, если начать вспоминать, как это было у меня вот буквально неделю назад. Всё такое знакомое и родное, хоть УПК и чужой.

Каждый раз перед публичным выступлением (не в суде, а где-нибудь из ряда вон – на конференции, в эфире и так далее) я думаю одно и то же. Думаю, что в этот раз, конечно, высплюсь и буду выглядеть свежо. Проведу у зеркала минимум час, чтобы уложить волосы и накрасить всё, что обычно подлежит у нас, женщин, покраске. Потом выпью вкусного кофейку, соберу в голове тезисы выступления и поеду в точку назначения заранее, не торопясь. Так я думаю за неделю-две. И, конечно, за день до мероприятия всё идёт не так. Болеет собака, наваливается неотложная работа, ты не высыпаешься, в спешке бежишь по делам, идёт дождь, отчего волосы пушатся, а тушь размазывается. И можно, конечно, спешно попытаться привести себя в порядок (в частности, компенсировать недостаток восьмичасового сна вокзальным кофе и попыткой вздремнуть в "Ласточке"). А можно расслабиться, получать удовольствие – и выглядеть как обычно. Как в жизни, по-честному. И сегодня вот буду в своём стандартном обличье по-честному говорить про уголовный процесс в эфире института адвокатуры на ютубе. Можете подключаться в 16.00 по Москве.

Суд в Петербурге освободил обвиняемого из СИЗО Октябрьский суд Санкт-Петербурга постановил выпустить историка Дмитрия Витушкина из СИЗО и назначить ему запрет определенных действий, связанный с ограничением пользования связью. С октября 2023 года Витушкин находился под стражей по обвинению по ч.2 и ч.4 ст.354.1 УК за публикацию материалов о «зимней войне» 1939-1940 годов. Расследование уголовного дела продолжается в СК.

Но есть и хорошие новости. Мой подзащитный Дмитрий Витушкин наконец (впервые с октября) окажется дома, с родителями. Мы долго убеждали суды в том, что никаких оснований держать его под стражей нет и не могло быть. И вот всё-таки что-то хорошее восторжествовало, пусть и промежуточное.

Слушаем уголовное дело – только начинаем, первое заседание с настоящим исследованием доказательств. Под сотню свидетелей (обычных, секретных, разных), количество томов для вдумчивого чтения тоже немаленький. После допроса судья выясняет у потерпевшего (который, что важно, сейчас отбывает наказание в колонии), хочет ли он участвовать во всех заседаниях. Вопрос понятный – видеосвязь надо обеспечивать каждый раз, иначе обеспечить присутствие потерпевшего практически невозможно. – Нет, – говорит он, – только в конце в прениях и на оглашении приговора. – А вам сколько ещё сидеть? – спрашивает судья. – Четыре года осталось. – Хммм, – задумывается судья. – Ну, мы постараемся успеть. И в этой шутке не так уж много шутки – куда больше робкой надежды. Так и живём.

Новости такие. Моя свекровь, Елена Крылова – писательница и корректор. И теперь она наконец-то завела телеграм-канал (в основном про русский язык, но без граммар-экстремизма, зато с картинками про башни и курочек). Особенно, наверное, порекомендую этот канал именно коллегам. Потому что с русским языком у нас, адвокатов (да и шире – юристов) отношения странные. С одной стороны, конечно, мы его извратили до неузнаваемости. Когда предложение читаешь два раза, понимаешь примерный общий смысл, потом начинаешь сомневаться, перечитываешь ещё трижды, отсекая ненужное (главное не ошибиться и не отсечь лишнего), раскручиваешь сложную грамматическую конструкцию с тремя деепричастиями с конца – и вот только тогда понимаешь окончательный, изменившийся до неузнаваемости смысл нормы (довода, вывода – чего угодно). Кто понял предыдущее предложение с первой попытки – тот молодец. И вроде бы язык у нас не для того, чтобы всё усложнять, а наоборот – но к юридическому языку это часто не относится (зря!). С другой стороны, именно мы к языку относимся особенно трепетно и нежно. Конечно – если запятую поставить не туда или слово какое-то неудачное употребить, можно создать такое поле для интерпретации, что потом это самое поле годами вспахивать будешь. И не факт, что результативно. Ну и за грамматику мы болеем, конечно. Поднимите руки, коллеги, кто скрипит зубами на вечное смешение "ться/тся" в протоколах? Я уже в половине случаев молчу и даже глаза не закатываю. В конце концов, мне же не пятнадцать лет. Вот когда меня подростком с "пятёркой" по русскому языку в интернет запустили – это да, я до каждой запятой в каждом комментарии докапывалась. Теперь, к счастью, профессия позволяет мне цепляться не к орфографии и пунктуации, а сразу к формулировкам. Правда, несмотря на то, что за годы работы привыкаешь пропускать грамматические ошибки мимо глаз, иногда таки срываешься. Пишешь в возражениях: «В своей апелляционной жалобе, которую коллега именует "аппеляционной"...» – и как-то отпускает на некоторое время, знаете ли. Но это средство исключительно симптоматическое. А настоящим лечением от излишнего грамматического снобизма становится постоянная проверка себя, родимой – а я-то точно правильно пишу? Ставлю нужные знаки препинания? А с ударениями что? Привет осу‌жденным по возбу‌жденным делам – это легко подхватить, как насморк по осени. А ещё отлавливаешь у себя какую-нибудь глупую опечатку в просительной, чёрт побери, части ходатайства – и тоже временно перестаешь докапываться до чужих запятых. Пока не найдешь у кого-то ошибку ещё глупее. И так по кругу, по кругу... А на канал подпишитесь, да. В этих странных отношениях с русским языком нам явно нужен сторонний специалист.

Что ж, пора признаться. Мы с Максимом Никоновым (крутым адвокатом и автором "Косатки кассатора") в последние месяцы не просто точили друг об друга разные процессуальные доводы и аргументы, не только решали внезапно возникающие непростые юридические задачки – мы шли к неизбежному. К тому, чтобы вместе сделать курс по уголовному процессу. Для адвокатов. С упором, конечно, на практику, реальное взаимодействие в процессе, отыгрывание по максимуму всего, что можно, в первой инстанции – и с прицелом на следующие. Полезный, короче говоря, курс. В прошлом году мы делали то же самое с Серёжей Вороновым, но только про следствие. Пришла пора двигаться дальше – в судебные стадии. И если с Сергеем мы выступали в жанре "барышня и хулиган", то с Максимом и хулиганить, и – как это сказать? – барышнить будем вместе, в равных долях. Каждый вторник с 21 мая до 23 июля. Будет интересно. Присоединяйтесь.

#неадвокатское (преподавательское) Ох уж эти флешбеки из университетских времён! Вроде уже сто тысяч лет прошло, занятия перешли из офлайна в онлайн, просто нажимаешь кнопку и оказываешься на лекции. Но, как оказалось, всё равно приходится в последнюю минуту метаться (не по коридору, а по личному кабинету на сайте вуза) с криком: В КАКОЙ АУДИТОРИИ У МЕНЯ ПАРА?