over the river cam

#bookreview Дочитала наконец на днях «Невежественный учитель» Рансьера, которая вышла в издательстве Гараж на русском. Книженция крохотная, буквально 150 страниц, но cluster feeding вещь неумолимая, поэтому продвигалась я долго. Зато накопила разных мыслей, чем и поделюсь. Жак Рансьер – 84-летний, довольно известный французский философ, профессор, уроженец Алжира (на тот момент французской колонии), ученик Альтюссера и участник протестов в 68 году. Как и многие его коллеги по цеху, Рансьер исследует процессы политической и социальной эмансипации, равенства и отсутствия иерархий. Отсюда его интерес и к педагогическим подходам, практикующим освобождение, поскольку образование Рансьер видит как ключевой инструмент изменений. В «Невежественном учителе» Рансьер делает очень интересный ход: он пересказывает эксперимент Жозефа Жакото (1818 г) и далее практически как сторонний наблюдатель развивает свои идеи образования как эмансипации. Эксперимент Жакото заключался в следующем: будучи приглашенным профессором в Лувенском университете (Левен, Бельгия), он читал лекции на французском, в то время как основной язык студентов был голландский (фламандский) (опустим, как такое вообще могло быть, но после знания о том, что Жакото преподавал «анализ, идеологию, древние языки, чистую и трансцендентную математику и право» у меня больше нет вопросов 😅). Не зная голландского и не умея преподавать французский (как предмет), Жакото раздал студентам свежевышедшее издание популярного романа «Телемак» на двух языках и предложил выучить новый язык просто сравнивая слова, фразы и предложения на родном языке и на французском. Так как студенты справились (они в результате могли пересказать на новом языке этого самого Телемака, но осталось неясно, смогли ли они слушать лекции в итоге), Жакото сделал вывод, что можно учить другого тому, что не знаешь сам. Рансьер развивает эту идею дальше и называет передачу знаний «оболваниванием», в то время как стремиться нужно к «раскрепощению ученика», который самостоятельно осваивает неизвестное (мы бы сегодня назвали это фасилитацией, с некоторыми оговорками). Необязательно учитель – это авторитетный носитель истины, которую надо передать. Важнее верить в интеллектуальное равенство и способность любого ученика пройти путь познания самостоятельно. Читая про метод обучения новому языку «в прямом диалоге с книгой» я с удивлением обнаружила, что это аккурат метод Фрейре, который тот использовал в обучении письменности крестьян. Оба подхода строятся на том, чтобы узнавать известное в новом: например, я знаю как пишется мое имя, то есть мне известны буквы в нем, значит я могу увидеть и узнать эти буквы в других словах, изучить эти слова и так далее. Доподлинно выяснить, пересекались ли эти двое, мне не удалось – книга Фрейре вышла в 1970 (на французском – в 1974), а Рансьер свою опубликовал в 1987, так что вполне возможно, что последний с критический педагогикой был знаком (хотя никаких отсылок и упоминаний, и даже термина такого в «Невежественном учителе» нет). В любом случае, очевидно что идеи обучения, которое освобождает и раскрепощает были довольно популярны в то время и, в условиях кризиса сегодня, снова набирают оборот. На сайте музея Гаража можно не только купить бумажную книгу в приятной верстке на русском языке, но и послушать выпуск подкаста «Уроки МХК» про книгу. Рекомендую 🫶🏼

все новое – хорошо забытое старое В этом году я стала экспертом HundrEd – исследовательской организации, собирающей образовательные (школьные) инновации по всему миру. Ежегодно они выпускают множество разных подборок, но самая главная (и ожидаемая) HundrEd Year Collection – сотня самых интересных и многообещающих решений в образовании. После регистрации и прохождения отбора, мне прислали 18 проектов на ревью для Collection Report 2025: их надо оценить по двумя параметрам (impact & scalabilty), прокомментировать поставленные оценки и дать общий ревью проекту. Интересно, что 2/3 решений – методические/педагогические и масштабируются только за счет новых обученных методе педагогов (то есть очень и очень ограниченно). Более того, чаще всего решение не инновационно (то есть не решает существующую проблему нетривиальным и эффективным способом), а просто нацелено на социальную проблему, при этом пытаясь решать ее классическими методами. Но все равно нашлись классные формы и подходы – поделюсь своим топ-3. WOOF. Супер простое решение для чек-апов студента и сбора аналитики для преподавателя, чтобы отслеживать well-being в классе. Мне, помимо прочего, понравился брендинг и нейминг – a dog barks when it wants something, так и WOOF уведомляет о динамике состояния студентов. Идеальный был бы сервис для трекинга эмоциональной динамики в карте опыта, только представьте себе! Baobabooks. Это ridero от образования – издательская платформа, которая объединяет в себе возможность публиковать написанное, при этом в процессе написания развивая literacy skills. Мне кажется, очень кайфово, когда можно делать что-то в/для реального мира и в процессе учиться. Barabar. Карточная игра по human rights, которая пичтит себя как решение, работающее с topics that are usually not considered suitable for a gamified, pleasant and entertaining experience: discrimination, diversity and inclusion. В игре есть разные фракции, у каждой своя супер-сила – в процессе геймплея игрокам надо договориться о том, как решить тот или иной вызов, выпадающий в каждом раунде. На полях подмечу еще одно решение, нестандартно выбивающее из общей подборки: это модель финансирования и сбора грантов для образовательных решений. Мне кажется, новые решения в области “где найти денег” – глубоко недооцененный сегмент инноваций в образовании 🤓 Посмотрим, какие из моих фаворитов попадут в итоге в финальную сотню!

школа преподавателей Когда мы запускали School of Education пять (пять 😱) лет назад, разумеется сразу встал вопрос – а где мы возьмем столько невероятных преподавателей, чтобы реализовать концепцию школы? И дело не только в том, чтобы найти хороших экспертов (это еще полбеды), и даже не только в том, чтобы эти глубокие эксперты умели или научились классно преподавать (что вообще далеко не всегда сопровождает хорошую экспертизу). Целостность школы (и, как следствие, ее образовательного опыта) в едином подходе или, если хотите, ценностной базе преподавательского состава, которая отражается в практике преподавания и работе с материалом. Найти таких “готовых” людей практически невозможно – только совместно строить этот единый дух. Поэтому в самом начале пути мы создали Школу преподавателя, где учились совместно с будущими преподавателями отвечать на вопрос “что такое хорошее образование про образование и как оно реализуется на практике?”. Спустя 5 лет мои любимые коллеги повторяют эксперимент, опираясь на годы наработанного опыта и целого поколения классных преподавателей, выросших вместе с se. Если вы хорошо разбирайтесь в какой-то теме, связанной с образованием и вам было бы интересно потенциально преподавать в School of Education, подать заявку можно до 16 июня. Участие, разумеется, бесплатное, но необходимо пройти отбор 👉 все подробности по ссылке. Good luck 💙

фотопруф того, что по-крайней мере с какими-то аспектами событийной части я справилась (а там, как говорится, посмотрим) 🌚

событие vs операция Свежеприобретенный опыт репродуктивной работы натолкнул меня на размышления о разных категориях познания. И, казалось бы, тут ничего нового, но когда изучаешь что-то не теоретически (писал об этом еще Charles Reigeluth в моем любимом многотомнике Instructional-design Theories and Models), и даже не практически, а на собственном опыте как студент, многие нюансы приобретают иные краски. Концептуально скилловое обучение (то есть посвященное развитию конкретной группы прикладных навыков) можно разделить на две категории в зависимости от содержания: процессное и событийное. Процессное, как можно догадаться, крутится вокруг содержания-процесса. Например, заваривание чая – это процесс из нескольких этапов, когда мы совершаем серию операций, чтобы прийти к результату. У событийного же обучения есть набор ситуаций (а не операций), с которыми мы столкнемся. Например, собеседование (умение его проходить) является событийным – есть группа конкретных ситуаций, которые мы учимся проживать/вести себя в них. А трудоустройство в целом уже скорее процессное обучение: мы совершаем ряд операций, чтобы эти собеседования получить и продвинуться в целом в рамках поиска работы. Принципиальная разница двух таких концептуальных категорий в повторяемости опыта. Я не могу сходить на собеседование и в середине его прервать разговор, попросив пару минут чтобы свериться со своими конспектами, как собеседование пройти – я буду вынуждена прожить весь опыт полностью с теми знаниями, что есть. В случае с трудоустройством в целом, я пойду на следующее собеседование (скорее всего) и перед повторением события смогу совершить цикл обучения (проанализировать ошибки, скорректировать стратегии действия/как выполняю операции), чтобы улучшить свой навык трудоустраиваться в целом, без возможности исправить качество того самого собеседования, как события. Когда я готовилась к каждому следующему этапу беременности и родам, я постоянно сталкивалась с событийной категорией: я буду вынуждена пережить опыт с теми знаниями, что есть, без возможности исправить и скорректировать этот конкретный опыт. Учиться такому тяжело, потому что если опыта еще нет, студенту всегда непонятно, что именно его интересует, как расставить акценты в материале, что важно или неважно освоить. Для такой группы навыков (которые мы применим в будущем как бы единоразово, без возможности в моменте совершить цикл обучения «действие – ошибка – анализ – исправление») хорошо подходят линейные курсы, рассказывающие об опыте в соответствие с его этапами. Чем более хронологическое повествование, тем лучше, хотя в итоге все равно остается вот это вот «надо было готовиться совсем к другому!» Процессная же категория – это, например, растить маленького человека уже после. Тут тебе практически одинаковый цикл операций, который постоянно повторяется и если не получилось уложить по науке сегодня, можно попробовать завтра. Такой материал гораздо удобнее осваивать в question-led формате: когда у меня есть разные категории содержания, структурированные вокруг ключевых вопросов, которые может задать студент. Они не отражают последовательность и хронологию опыта (сначала рассказываем, что надо делать, условно, утром, а потом как будет выглядеть день с новорожденным), но помогают быстро сориентироваться в содержании и забрать нужное каждому конкретному студенту. Это больше похоже на базу знаний, где к одной категории я могу возвращаться многократно, а не пройти ее линейно один раз (хотя «увидеть» хронологию всего опыта как одно событие, условное «детство», может быть отличным введением). К слову, таких курсов я не видела, так что если вдруг вы разбирайтесь в нежных малышах (или в целом учите контенту из категории процессов), очень рекомендую подумать о том, как вы про это преподаете. А я пока пойду оттачивать свое мастерство быть молодой мамой – и буду делиться про это подробнее через свою профессионально деформированную призму и дальше:) ставьте 🔥 если это интересно.

🎧 Как учиться в в эпоху запретов? Когда-то я создала этот подкаст, чтобы рассказывать о том, как сделать международное образование доступнее. С гостями мы обсуждали, как путешествовать по миру благодаря стажировкам, программам обмена и волонтёрским проектам, а также как искать стипендии и гранты. К сожалению, международные возможности сейчас дальше от нас, чем когда я начинала делать этот проект. Так и родилась идея этого сезона – говорить про образование в сложные времена. Но этот выпуск не будет посвящен какой-то конкретной программе. Он будет посвящен образованию в целом и тому как продолжать учиться, если возможностей для международной мобильности пока нет. Чем российские университеты отличаются от западных, какие стратегии могут помочь в учебе и как не терять надежду и искать смыслы в образовании – об этом мы поговорим в сегодняшем выпуске с специалисткой по образованию Соне Смысловой. 💙 Подкаст «А меня возьмут?» посвящен историям ребят из разных городов России, которые ездили на учебу, стажировки или волонтерство в разные точки нашей планеты бесплатно – от Вашингтона до Токио, от Великобритании до ЮАР. В этом сезоне я говорю с ребятами, которым удалось поступить и уехать на учебу в новой реальности, а также с волонтерскими организациями и проектами, которые помогают поступать в зарубежные университеты и делать образование доступным. Слушайте подкаст "А меня возьмут?" на всех платформах – Apple Podcast, Yandex.Music, Anchor, Google Podcasts, CastBox, Spotify.

upward & downward Заключительная тема, которой я поделюсь, касается социальной мобильности. Образование тесно связано с идей продвижения по социальным лифтам, с возможностью за счет определенной институции и/или дисциплины попасть туда, куда не могли дотянуться твои родители. В то время как с одной стороны это действительно так, в работе этих самых лифтов – миллион нюансов и проблем, а сама идея образования как спасительной пилюли довольно сомнительна на практике. Понятие социальной мобильности тесно связано с концепций меритократии. Якобы современное (западное) общество устроено так, что талантливые и трудолюбивые прокладывают свой путь в счастливое будущее и достаточно лишь быть умным и трудиться, чтобы воспользоваться существующими траекториями перехода из класса в класс, из одного общественного слоя в другой (меня, кстати, воспитали в экстремально меритократической модели мира и я до сих пор сохраняю многие нелепые убеждения, например, что трудом можно добиться всего, что угодно, надо только захотеть – что, как вы понимаете, становится сильным психологическим давлением на представление о собственном успехе в условиях эмиграции и прочих отягощающих обстоятельств). Моя любимая книга про это – “The tyranny of meritocracy” Мишеля Санделя, которая довольно популярно разбирает, как идея меритократии подрывает общественное устройство (одна из его идей высказана в этом кратком ted). Ключевая его мысль в том, что вера в превосходство таланта формирует узколобое отношение к достижениям: если человек чего-то добивается, он приписывает все лавры успеха себе (игнорируя привилегии, которые у него были на старте и в процессе), а человек, который чего-то не добивается, винит исключительно себя (игнорируя структурные неравенства, которые могли бы ему помешать). Хуже всего того, что меритократическое сознание построено на индивидуальных исключениях (подтверждающих правило), то есть у нас всегда есть единичные примеры людей, которые добились чего-то, несмотря ни на что. Основной темой исследований в соц.мобильности становится, соответственно, критическая перспектива, которая пытается систематизировать, какие привилегии помогают (и как их максимально расширить), какие структурные неравенства мешают (и как их убрать). Один из примеров, которые я встретила в эссе, меня очень впечатлил: он касался языка. Дети в семьях с образованными родителями вырастают и осваивают другой язык – более сложный, более уточненный, более академичный. Язык обучения, который позволяет им легче осваивать учебный план и быстрее понимать инструкции учителя. Дети из менее благополучных семей и родителей рабочего класса просто не владеют языком в той степени, которая позволила бы им быть успешными в школе (потому что дома так не говорят). Язык учителя, так и язык учебных материалов заточен под ребят, обладающих бóльшим лингвистическим диапазоном и глубже понимающих язык за счет продвинутых диалогов в семье. Казалось бы, отдай ребенка в «хорошую школу» и он всему научится – а на практике оказывается, что все не так просто. И, возможно, первый шаг – это декомпозиция собственного опыта и понимание тех привилегий и ограничений, которые помогают или мешают на протяжении всей жизни.

рынок и образование: кто кого Второй замечательной темой, о которой хочется поговорить, это маркетизация образования (по-русски правильно было бы сказать «превращение образования в рынок»). Мне очень нравится теория, которую разбирают на модуле (возможно, потому что она довольно доступная и очень прикладная) – разделение на экзогенную и эндогенную маркетизацию как механизмы скрытой приватизации. Как только начинаешь переводить на русский, сразу возникает проблема (она у меня давно, я все еще не знаю как ее решить) – отсутствие в российской практике понятия public. То есть по форме логика та же: есть население, оно платит налоги, на эти налоги финансируется public sector, в том числе образование. В этом смысле стейкхолдер (и главный благополучатель, и главный регулятор, по идее) образования – это общество. Но в России нет «общественного образования», есть государственное, и стейкхолдер там точно не налогоплательщики. В этой тонкой разнице дальше начинаются проблемы с переводом теории на российский ландшафт, поэтому не судите британских теоретиков строго. Идея Бола и Юдина, авторов теории, отталкивается от тезиса о том, что современный механизм позднего капитализма – это всепоглощающий процесс бесконечного расширения (новые рынки, новые возможности и тд) и только за счет роста капиталистическая логика устойчива. Поэтому происходит захват публичных секторов, таких как образование, здравоохранение и так далее, как результат экспансии капиталистического подхода. В образовании происходит это двумя стратегиями: экзогенной, внешней и эндогенной, внутренней. Они, разумеется, связаны – одна порождает и подпитывает другую и наоборот. Внешняя (экзогенная) стратегия – это, например, попытка решить проблему неэффективности школ с помощью мер, стимулирующих соревнование и конкуренцию (базовые правила существования бизнеса). Можно споткнуться на вопросе, что значит неэффективно, но предположим, тут у нас ответ простой – Х школ в стране выпускают малограмотных и несчастливых учеников. У министерства образования есть разные стратегии, как быть с такими школами, но если они начинают вводить оценивание, а потом провоцировать соревнование между школами по метрикам счастья и грамотности (например, при распределении бюджета), то на лицо внешняя стратегия превращения образования в рынок, который перестраивает публичный сектор на рельсы управления по правилам капитализма. Внутренняя стратегия – это такая интернализация бизнес логики существования. Если школа существует в нарративе конкуренции, ей надо привлекать студентов, а значит заимствовать инструменты привлечения из бизнеса. Или когда в случае внутренних проблем школа приглашает бизнес-консультантов для написания стратегии выхода из кризиса (я такое, кстати, видела дважды, это жуткое зрелище), пытаясь заменить образовательную экспертизу на бизнес экспертизу. Обе этих стратегии в действии меняют социальные отношения между всеми акторами (не говоря уже о вкладе в социальное неравенство и упрощения «продукта» школы, который должен «продаваться»). Вот уже учителя не фасилитаторы детского развития, а провайдеры услуг. Вот уже студенты не стремятся к самонаправленному развитию, а превращаются в клиентов, которых надо удовлетворять. Вот уже школа – это не производство good citizens, а конвейер для поставки кадров в экономику (или детское доп образование – не возможность поисследовать индивидуальные интересы, а принудительная дорога в корпорации, страдающие кадровым голодом). Шлейф проблем от рейдерского захвата капиталистической логикой публичных секторов огромен – хотя я тут занимаю прагматичную позицию и считаю, что если очень вдумчиво и аккуратно забирать хорошее, то от этого больше пользы, чем вреда. Более того, в российском контексте не понятно, что страшнее: государство или капитализм, остается только лавирование между Сциллой и Харибдой. А вы как думаете, от маркетизации образования больше пользы или вреда? p.s. говоря про школу, я имею ввиду любую образовательную организацию родом из публичного сектора, например университет или колледж.

общество риска Одной из теорий, разбираемых на упомянутом модуле, является теория «общества риска» немецкого социолога Ульриха Бека. В своей книге "Risk Society: Towards a New Modernity" он рассуждает на тему того, какое место риск и управление им занимают в современном обществе и как это влияет на социальные структуры. Что значит общество риска? Бек понимает под ним парадоксальную взаимосвязь прогресса, который приводит все к новым неочевидным рискам и обсессии управления ими, как на глобальном, так и индивидуальном уровне. С одной стороны, мы (как социум) провоцируем все больше и больше непредвиденных рисков, с другой стороны, мы стремимся все больше и больше их контролировать. При этом разные группы интереса приоритезируют разные риски, выстраивая на этом свою политическую риторику. Парадоксальность взаимосвязи заключается в том, что управляя одним риском, мы провоцируем другой – и (часто) до момента наступления производного невозможно оценить, какой из рисков был весомее. Одним из примеров, которые разбирали студенты, был локдаун во время ковида: в момент закрытия школ эта мера была предпринята для управления риском распространения эпидемии. Однако такое решение породило следующий каскад проблем, в том числе падения уровня благополучия учеников, рост количества учеников, отсутствующий на уроках, более сильное отставание учеников из неблагополучных семей от своих сверстников. Получается такая самовоспроизводящаяся спираль – новые интервенции порождают новые риски, все более драматичные и менее управляемые. У теории Бека есть еще один важный аспект, касающийся роли знания. В современном обществе знание является крайне специализированным: например, я разбираюсь в дизайне образовательного опыта и методах обучения, но гораздо хуже понимаю в организационных процессах обучения с точки зрения L&D или деталях ФГОС для седьмого класса. В то время как моя (и чья угодно еще любая) экспертиза специализирована, проблемы, с которыми сталкивается общество – очень комплексные. Соответственно, когда возникает проблема, ее чаще всего решают теми специалистами, которые есть в доступе, хотя суммы их экспертиз может быть недостаточно, чтобы увидеть все потенциальные аспекты проблемы и последующие риски, возникающие при выбранных решениях. Разные институции, конечно, пытаются создавать альтернативные think tanks (например, у нас есть центр с говорящим названием The Centre for the Study of Existential Risk), но этого, разумеется, недостаточно, чтобы откатить механизм воспроизводства риска. Как результат такого неполноценного митигирования, ответственность за навигацию по минному полю жизни переходит от институций к человеку. Если раньше можно было полагаться, что вот есть уважаемая инстанция, которая знает, как правильно, то теперь в чужой экспертизе всегда найдется брешь – и чем их больше, тем сильнее не только разнообразие индивидуальных стратегий и практик, но конспирологических теорий (представляю, как мрачно праздновали сторонники последних, когда AstraZeneca отозвали все свои вакцины после доказанного риска тромбоза). Моя супервайзер очень интересно рассуждает в этой статье о том, какую роль начинают занимать университеты в этом карнавале «правд» и как признание разных перспектив на проблему и ее решения может сформировать новый смысл университета. А пока всем остается только доверять, но проверять и надеяться, что мы не грохнем сами себя по нелепой случайности.