smoking for a good sleep.

я долго думал об этом и пришел все же к выводу что этот канал слишком энергетически перегружен и мне все тяжелее и тяжклее его вести потому я оставлю его как архив может вернусь когда-то к нему но вряд ли а дальше постить буду здесь: https://t.me/scrmbleq

генії - народжені без душі мене написав кафка напевно я не знаю я читав одну його книгу і ту не повністью мене нудить від букв але я залежний мені треба все більше все більше все більше всевишній, в якому з писаннь істина ? та чи існує вона взагалі ? чи існуєш ти взагалі ? я мімікрую під дерева і сніг той що чорний та лежить на схилах гір зараженних коттеджами як оспою мені все тяжче підвестись з ліжка, воно - болото моя рідна проталина де токсичне марево та сколопендри заповзають до рота мій зґвалтованний розум відмовляється існувати кожу зиму і кожну осінь я - та хтонь що кусає за щиколоки я - той сон після якого не просинаються я сню тим як моя матір каже що ненавидить мене а на ранок приносить каву у мою кімнату скажи, всевишній, нащо ти вийняв мене із колиски та віддав на догляд вовкам ? нащо ти підселив до мого тіла стільки пропащих 'я' ? обрис зірок дивиться на мене з віршів лорки поки я думаю як менш безболісно причинити собі забуття мій дім - карпатьскі ліси та сніги сибіру де мене розчавлять як стількох поетів до мене зариють під дестяків слоїв ґрунту заморозять голим в байкальских водах я би став відьмаком та у мене немає роду що буде давати мені силу немає роти що розпне мене між гілок немає палача що зведе на орхестру для суду мій вступний анапест кінчається смертю заради великого Ніщо ранкова колискова теплої весни може ніколи не прозвучати вона завжди мовчить для цієї частини моєї суті для вогнекрилого сіріна, фенікса з німбом над головою всевишній, зроби мене німим щоб я міг говорити тільки з тобою

на средине звездного пути ты встретишь любовь и кипы несчастий оставляй свой челнок дубовй, уже все спят, хватит шастать остерегаю: не связываяся со мной, я - пропащий я несу смерть в руках, доверительно разжимая ладони мне не ведом страх, но ведомы боль и агония твое призрение - блеф, эльфам не место среди пиратов я бросаю свой невод и на локтях ползу к эксколатору бог вездесущ и он нас настигнет однажды столько в мире сущностей, но все они - это не важно в нашем уделе нет правил, только: бей и беги если тебя не устраивает - лучше так и скажи терпенье имеет границы, а вот у вселенной их нет ты - моя вулканическая столица, мой безпросветный склеп я вижу, что серьезность твоя - это маска, а под ней мессиво вместо лица но даже если б это было опасно - я б все равно не ушел от ножа нас поставят на пъедистал и конечности закуют в бронзу моя хтонь - неизвестность, твоя хтонь - водух неисправность электро-проводóв, вспышка на солнце, близость мне не нужно прóводов, даже если конец близок просто я всегда был продолжением своего отца а ты - расколом миров, игрой в ангела и подлеца и если мне скажут пожертвовать собой ради корабля я сделаю из себя самолетик бумажный, а ты - подожжешь меня мы не о чувстве долга или о чем-то столь прозаичном просто когда моя жизнь - просто должность твоя - космос и вечность

захотілося поділитися своїми фотознімками, які є моєю другою після письменництва пристрастю.

- что же с нами будет ? – я начинаю узнавать голос того, кто был моим братом и моей вечной любовью, через вопль которым он когда-то мне слышался, тогда, когда я был чуть живее всех остальных, а он – первым нашим ангелом. значит счет идет на минуты. в такой смерти выживает лишь ярость, а ее во мне было через край, когда сжимал омертвевшую кисть среди пустоши срубленных елей и кислотный дождь вымывал мои глаза и кости пока из багнета летели чередой медные пули рассекая черепа, как иссохшие плоды граната. моя милая ярость именующая себя сирином. - ничего с нами не будет, только мы будем, к сожалению, - мой голос является тигровой лилией, а виски сковывает головная боль. на веки вечные.

они говорят мне, что я – ангел, и мне невдомек почему они улыбаются при этом, потому что насколько мне известно у ангелов впавшие лужи глазниц темно-серого или же карминного цвета, торчащие кости отливающие необработанным и облитым кислотой золотом, вместо крыльев – свечные огарки, а когда они улыбаются их челюсть отваливается, обнажая прогнивший ряд верхних зубов (нижнего же вовсе они не имеют) и при ходьбе или же ее хромающем подобии их суставы скрипят ржавыми шестеренками. насколько мне известно ангелов преследуют нескончаемые головные боли, а хребет их вывернут настолько, что чтобы увидеть то, что находится перед ними им нужно обернуться на шестьдесят шесть градусов. ангелы по своей природе бессонны, а любовь им причиняет столь сильную боль, что многие отказываются принимать ее даже в дар. потому я вырезаю их улыбки карманным ножом и клею на стену меж газетных вырезок, сигаретных ожогов и черно-белых фотоснимков. потому я выламываю им зубы подушечками дрожащих пальцев и использую их в качества валюты за неимением ничего иного. уже тысячу лет длится эта бессмысленная война, еще более бессмысленная чем все предыдущие, то ли от своей продолжительности, то ли от того, что в ней вообще не осталось никакой цели, даже намека на цель. небеса покрылись сероватыми нарывами из-за крыльев истребителей, а дети рождаются с окровавленными глазницами от слез ихних матерей. не осталось больше ни мужчин, ни женщин, только оторванные конечности и раздавленные надпочечники, даже духи войны с зараженными ранами от картечи в голенях покинули эту планету, чье имя заглушили взрывы градом сыплющихся ракет. в подземельях, раскуривая опиум или же его пра-пра-правнука, что не заслужил отдельного наименования, и рисуя огрызками карандашей на стенах наших умерших возлюбленных мы пытались вспомнить кем мы были еще тогда когда зонды исследовали марс на предмет наличия на нем жизни и в школах учили не попадать врагу в сердце вслепую, а всяким бесполезным истинам, что сейчас кажутся всего лишь шутливой заметкой на полях ветхого сборника трагедий шекспира. мы пытались вспомнить, но у нас ничего не вышло. мой личный палач, мой личный ангел жмется к моим лопаткам обритой головой, он гниет изнутри и даже сквозь смрад испарений и испражнений я чувствую этот травянистый привкус под языком, который мне оставили как в насмешку над тем, что говорить я никогда не умел. моя мать охрипла от криков до полного изнашивания голосовых связок и передала мне эту способность – произносить лишь шумы неисправного радио и пронзительный вой. - что же с нами будет ? – у ангелов голоса провоцируют лопание ушных мембран, но мне уже не больно. я остывший труп и я ничего не чувствую, кроме холода бетонного пола через наслоение гепардовых шкур. вопрос не требует ответа, иначе он бы не был задан. в мои пальцы по воздуху дрейфует сигарета, в которой заместо табака – отлетевшие души асфоделей и то, что я чувствую их вкус лунным мерцанием в черепной коробке значит, что через некоторое время мне тоже предстоит стать ангелом. вот же ж ирония, меня так забавляли слова, которым предстоит стать явью, и я никак этому не смогу помешать. это такая особенность здешней воды, ее похожего на мочу концентрата: не выпускать души из ада даже, когда срок их наказания истек. вот же ж пижоны, им не хочется даже прикасаться к прокаженным, а прокаженным слишком нравится прикасаться друг к другу и потому ковры покрыты следами их любовных утех. пропитанный химикатами воздух отобрал возможность оплодотворить или быть оплодотворенным, но дети все равно появляются откуда-то. приходят с кожей цвета горных озер и поросших ряской ручьев, пахнут магнолиями и маленькой смертью. они помнят, что кто-то дал им жизнь в наказание, но не помнят имен, а только то на сколько частей их порвали изуродованные псы, и глаза носят в левом кармане штанишек. за какую провину их сюда ниспослали ?

писать о любви будучи в ней счастливым наверное самое прекрасное что мне доводилось испытывать.

что же до вечного я напишу про то как буду раздвигать перед тобой ноги носить только то что тебе будет нравится напишу как буду зарываться носом тебе между ног и говорить что на вкус как разлагающийся на атомы шафран и стонать о том как готов умереть вот так под тобой над тобой в тебе в наготе откровенно торчащими костями окровавлено-коченеющим нарывом плоти как на нашей кровати в однокомнатной квартире будут проводится вакханалии химические опыты космические миссии как ты мессией а я иудой как ты месивом а я скульптором биоинженером исследователем над новой формой жизни что же до вечного так это как ты будешь оставлять ржавые следы вдоль моего хребта как я буду застывать в твоих руках утыкаться лбом в плечо и шептать о том какой я грязный отвратительный непослушный плохой плохой мальчик и как нужно тебе вогнать золотые скальпели своих ногтей поглубже в мою грудную клетку о том как хочу чтоб ты изгнал из меня дьявола чтоб вошел в меня дьяволом чтоб сделал меня своим дьяволом мамочка называет меня гением но она не знает как ее славный сыночек шепчет грязности на ушко своему ангелу о том что он называет своего ангела ‘папочкой’ грязной грязной шлюшкой она не знает о том как ее сыночек краснеет когда его бьют плоскостью ладони по дрожащим ногам о том что ее сыночек с легкостью бы отдался любому мужчине что проявит к нему чуть больше нежности чуть больше томности чуть больше тонкости любому кто о нем позаботится или хотя бы даст иллюзию того что о нем позаботятся если бы только не боялся что его отвергнут что сбросят с шатающегося моста до геенны огненной никто не знает что бог свестит мне когда гуляю ночью с размазанной красной помадой никто не знает что духи лесов прижимают меня к раскаленному асфальту что они пьют мою юность сморщенными ветьми рук никто не знает что после всего я такой же прекрасный что я лишь расцветаю когда берут против воли берут значит любят значит прославляют значит молятся на меня только руки трясутся с каждым разом чуть больше только засыпается чуть хуже только дышится чуть тяжелее только снится чем-то более гадким но ведь на что не пойдешь ради любви чем не пожертвуешь ради обожания бывают ли шлюхи пророками, скажи, мамочка ? разрезал бы данте свою голову и дал бы им войти в него, скажи, мама ? что же до вечного так это то что твои руки никогда не сожмут моих бедер против моей воли что же до вечного так это то что, ангел мой, во сколько слоев грязи тебя бы не одели – я всегда буду видеть тебя чистым каким видел еще до рождения

бути у сестренстві чоловічою мукою, то конвалії на вітру я їх ніколи не знав і не взнаю, і за це беззавітно люблю кожного разу, як повня, вмираю, коли заламують руки у вічному бОю вони ніколи мене не знали й не взнають, і за це мені позволено бути собою вони мають на вітрі у своїх білих платтях з неба збирають огненні квіти та тонуть в болючих стрАстях їм можна бути до неба ближче ніж вічним смерекам і поетьским перстням вони до смерку цілують одна одній вічі й танцюють до млості і смерти і дяка афродіті, що мене благословила їх сміхом, їх тугою, і любовью коли мене породила таким неправильним, із дурною вдачею й кровью бачити, як надягають срібні лати поверх блідних крил як співають лісам дифірамби і візії лаштують із тіл найсильніші сред них – пророки, а найслабші – лицарки світла нам би навчитись у них свободи і як країть для миру поли з бігу й політа вони мене обіймали і пестили ніжно пробираючи лезами до кісток те, як я кохаю їх незбагненно й невтішно то мій найбільший до бога крок вони полей стрімголові холодні ветри і кінця всього свідки я за них без сумніву умер би і віддав би найкращі літа бо слово їх – кантилена, а їх крик – хохот банші і не ясно за що мені – брУдному, у дар щось таке чисте дали вони

серпень серпом сточує верхівки схилів їх ліси на внутрішній стороні долоні – моє язчнецьке євангеліе вони проростають рудуватим корінням в моїх судинах забивають голками мої легені розпинають як плюшеву ляльку дещо неживе та небажАнне вони цвітуть любистком на поверхні могильної плити розмовляючи з вийнятим, нанизаним на осинові гілки серцем, як з давнім другом забутим незнайомцем ханським коханцем степовим зрадником милий, чи хочеш бути моїм праведником ? чи хочеш бути моїм провідником ? в мене липи ростуть через вічі нанизують на віти свої мої зіниці їх сотні, їх тисячі кожного хто переслідував мене своїм взором, пробиваючимся через туман кому я потрібен такий увічний чи потрібен тобі я такий безсилий ? в мене горлом повзуть ліани їх болотяні лози французьких храмів бурштинні китиці цвітучих грон давлений виноград витікає з роту вином смарагдова рота відкриває врата вони нам нічого не зроблять, милий я не дозволю їм нічого зробити з тобою, вічний буду тримати своїм листям твої тремтячі руки рум’янитись коли оплітаєш віти блідими ногами не буде нікого хто міг би нам завадити я стану мефістофелем і перекрою світ тільки для нас двох без заборон і заповітів ти – божий пантеон, скіфські кургани, барди з відстреленними руками і струнами тчеш небо тчеш трав’янисту долівку а я лиш поглинутий лісом його дрібна частина і як божевільний тягнусь до золотого волосся