зачем я открываю рот

Что осталось во мне после поисков? Я абсолютно не ожидала, насколько это квировый роман. Главный герой ходит везде и видит всё. И всё, что он видит, по спирали закручивается в водоворот квира, хитрого секса, странных взаимоотношений и, опять-таки, сексуальных практик. Да так, что к концу романа «невинными», то есть не замеченными в борделе со знаменитым скрипачом, волочащимися за юными солдатами и пышными молочницами и прачками, остаются только родители главного героя (хотя про папу у меня есть вопросики) и его бабушка. У главного героя нет такого иммунитета, так что в какой-то момент его обвиняют в растлении малолетних. Я думаю, что этот роман будет очень сложно читать с ожиданием от героев правильного поведения или хотя бы какого-то исправления или искупления. Это роман про время и в том смысле, в котором время усмиряет страсти. Но страстей там очень-очень-очень много. И всё это обращается куда-то внутрь, к той человечности, которая нуждается не в морали, но в понимании и принятии. Из всех техник справиться с тревогой в 2024 году мне помогли только прогулки на 8-10к шагов и этот роман. Да, к стилю рассказчика нужно привыкнуть, в конце концов самый известный отзыв на Поиски ещё при жизни Пруста спрашивал, почему конкретно читателю должно быть интересно на протяжении 10 страниц читать о том, как главный герой засыпает в своей спальне. Но у этого стиля есть и плюс — в мире тиктока, рилсов, шортсов и информации, ужатой в первые 10 секунд, мозг начинает работать совершенно по-другому, когда сталкивается с мыслью, разворачивающейся на протяжении 10 страниц. Он расслабляется и вытягивается вдоль неё, иногда блуждает, конечно же, но потом возвращается, чтобы похихикать над очередным едким замечанием главного героя, который пошёл в очередные гости. В «Содоме и Гоморре» невозможно отделаться от чувства, что читаешь совершенно не сдерживающуюся Джейн Остин. Любимая женщина главного героя — Альбертина –– то ли любящая очень причудливый секс лесбиянка, то ли несчастная женщина в несчастливых обстоятельствах, ждёт свою Мадлен Миллер и свой ретеллинг. В первом переводе «Под сенью дев, увенчанных цветами» принимала участие София Парнок, хехе. Я не могу отделаться от мысли, что мадленка Пруста, его шатающиеся плитки пола и звон молотка по металлу — все вот эти впечатления, которые будят в настоящем прошлых нас — всё это сильно позже станет вдохновением для крестражей лорда Волдеморта. Читал ли Том Реддл Марселя Пруста? При том, что Пруст всю жизнь воевал против так называемого «метода Сент-Бёва», который предлагает искать художественное начало автора в его биографии, невозможно читать Поиски, в которые вплетена в качестве героини служанка самого Пруста, например, и не думать о том, как вся арка Альбертины –– желание главного героя её схватить, утащить, запереть, нарядить в самое лучшее, никому про неё не говорить, ей самой не говорить, как много она для него значит — это зеркало, в которое смотрит Пруст в надежде смириться со смертью своего любовника. «Одинокий мужчина» Кристофера Ишервуда тоже был таким зеркалом, там, правда, смерть была как раз воображенной частью. У Пруста смерть реальная. Что дальше? Пока я дочитываю сборник статей и эссе Пруста, где в том числе есть знаменитое «Против Сент-Бёва». И я думаю, что пока мне нужно завязать с французами. Кажется, я готова к новой попытке одолеть то, что в моей голове стоит на одной полке с Поисками — «Памяти памяти» Марии Степановой.

P.S. Мои советы, если вы тоже хотите прочитать Поиски: ◉ попробуйте пропустить Комбре в первом томе и сперва прочитать Любовь Сванна — она более сюжетная, так может быть проще приноровиться к стилю; ◉ семья Камбремер и семья Говожо — это одни и те же люди, имена разнятся в разных переводах, потому что Любимов решил передать в Говожо игру слов (мне кажется, он имел в виду Говножопов, но я не знаю французского, и мне просто нравится так думать); ◉ не пытайтесь мучительно понять все отсылки главного героя к людям, книгам, музыке и пр. В тех версиях переводов, которые читала я, примечания составлены чудовищно — или очень многословно, или они вообще не имеют отношения к, собственно, тому, на что ссылается главный герой; мне помогало смириться с непониманием отсылок представлять себе, что я читаю кого-то, кто очень любит вставлять в свой текст цитаты из песен — раздражает, но можно понять и не вдаваясь в такие подробности. Но если вас прикалывает вдаваться — приготовьтесь гуглить! ◉ у романа нет сквозной структуры, поэтому в первых томах текст будет разбит на части и главы, дальше это пропадёт. Предупреждаю на случай, если у вас на этом пунктик (у меня — да); ◉ ещё в первых томах будут части, которые я не могу назвать никак, кроме как ✨no plot just vibes✨— Имена мест: имя, Имена мест: место; с ними может быть сперва так же дискомфортно, как с Комбре. Обещаю, в конце вам захочется к ним вернуться и обнять там каждую строчку! Ну или вы не дойдёте до конца, это тоже ок:) ◉ у меня не получилось читать параллельно ещё какой-то фикшн, но держать под рукой какую-то нонфикшн книжку кажется мне хорошей идеей — иногда приятно разбавить это уплывание внутрь себя какими-то твёрдыми фактами. ◉ Марсель из книги и Марсель из мяса задумали этот роман, как зеркало, в котором читатели смогут прочесть самих себя, так что любые чувства, которые вы испытаете при чтении, нормальны. Даже желание запустить книжкой в стену!

Я уже давненько открываю рот на всё убывающую публику, и всё меньше мотивируюсь писать интересное. Так что вот лонгрид о том, как я читала В поисках утраченного времени. В моей табличке нет даты, когда я начала эту сагу+испытание+исследование, но вторую книгу, «Под сенью дев, увенчанных цветами», я закончила в конце марта 2024 года, поэтому будем считать, что всё мероприятие заняло у меня 6 месяцев. Поиски состоят из 7 книг, я читала их в трёх разных переводах. «В сторону Сванна», «Под сенью дев, увенчанных цветами» и «Сторона Германтов» в переводе Елены Баевской — это самый свежий перевод на русский. «Содом и Гоморра», «Пленница» и «Беглянка» в переводе Николая Любимова — и в более поздних изданиях, где текст восстановлен после советских цензурных правок. «Обретенное время» в переводе Аллы Смирновой — кажется, существует ещё только один вариант перевода последнего тома, но его так критикуют, что я не решилась. Когда и если Елена Баевская победит весь семитомник, я бы хотела перечитать её версию, при том, что и Любимов, и Смирнова мне тоже понравились. Когда и если это случится, это будет первый полный перевод романа на русский язык от одной переводчицы. При выборе переводов и вообще в процессе я естественно смотрела видео Пруст-проекта канала Армен и Фёдор. На сейчас последнее их видео посвящено четвёртому тому — «Содому и Гоморре». Жалею ли я о потраченном (утраченном, хехе) времени? Нет. Какой мой любимый том? Беглянка. Это последний том, над которым работал Любимов, но он так и не смог перевести всё, поэтому книга существует в двух вариантах — где выпущенные куски перевели за него и вставили в текст и где они даны дополнительным приложением. Я читала версию с приложением, и этим способом чтение получалось кружевным — с двумя закладками, с пропусками, которые, если смотреть издалека, создают свой рисунок. Какая моя любимая цитата? Я не большая фанатка размеченного чтения — с наклейками, закладками, фломастерами. Но когда я открыла Беглянку на киндле, там было выделено вот это: Когда мы думаем о том, что будет после нас, то в этот момент не представляем ли мы себя по ошибке живыми?

идея для сегодня такая: на каждую жестокую, несправедливую, мозговыносящую хуйню, которая случается, и я не могу её контролировать я буду вспоминать и делать странную, страшную и/или надоедливую хуйню, которую я давно откладывала да, я буду несчастная и/или злая, но с накаченными руками и очень чистой кухней🫧

Идея для романа: героиня сбегает из отношений, в которых её каждый день били, но ничего не рассказывает публично, потому что чем дальше, тем больше всё с ней случившееся кажется сном, начинает страдать сомнамбулизмом и в приступе хождений во сне убивает своего бывшего. Реальность: вчера меня догнало новостью, что у моего реального бывшего из кошмаров уже две судимости (СУДИМОСТИ В РОССИИ, все, кто когда-либо занимались этими вопросами, знают, как это сложно) за домашнее насилие. И кажется, я надеюсь, готовится третья. Пока я сумела найти и прочитать (это тоже не просто) пост только одной из его бывших жён. Самое главное чувство — стыд. Мне стыдно за всё, что он продолжил делать, потому что я ничего не сказала. Второе самое главное чувство — радость. Потому что что бы ни говорили, многое в России меняется. И где мне было страшно и проще (ха-ха) забыть, уже через сколько-то лет смелые женщины пошли в полицию и добились своего. А вывода не будет.

Так хочется всем этим доморощенным маркетологам и упаковщицам блогов открутить руки. Только что чуть не удалила свой любимый канальчик, у которого было ёмкое и понятное название, потому что его переименовали по имени авторки. Ну вот зачем мне в подписках очередная Маша Иванова? Окей, если у авторки запоминающиеся имя и фамилия. Но каламбуры, рифмы, шутки и прибаутки на то и придуманы, чтобы машам ивановым и сашам петровым хоть как-то отличаться друг от друга. Я вам как обладательница самых безликих русских имени и фамилии говорю!

Вообще очень освежает, когда апдейты о крашах детства состоят о том, какие они пупы смешные. А не маньяки. Или умерли.

Это не учебная тревога! Kaulitz&Kaulitz оказались не слезовыжималкой для гетероаудитории «а потом я понял, что я ГЕЙ, а потом я СТРАДАЛ, а потом СНОВА СТРАДАЛ» а бодрым реалити в духе Кардашьянов, где все очень богатые, дурацкие, но душевные. Билл выбирает наряды, сдает на права, влюбляется в какого-то болвана. Том бухтит о том, как любит жену, а Биллу бы остепениться, и косплеит 50 оттенков бати. Уже жду второй сезон💅🏻

Извините, но мне нужно куда-то записать, что у страны-победительницы есть выездные мфц в переделанном фольксвагеновском минивэне. Не могу перестать думать, что в некоторых местах этой великой страны люди рождаются в скорой-минивэне, крестятся в храме-минивэне, гоняют по делам в маршрутке-минивэне, оформляют документы в минивэне-мфц…и умирать поедут догадайтесь, в чём.

Моя прустиана подходит к концу, наступает очередная война:

Госпожа Вердюрен, страдающая мигренями и не имеющая возможности унять головную боль, макая круассан в кофе с молоком, в конце концов добилась с помощью Коттара специального разрешения и смогла отныне заказывать их в одном ресторане, о котором уже шла здесь речь. А добиться этого у нынешних властей было немногим легче, чем добыть звание генерала. Свой первый круассан она заполучила в то самое утро, когда все газеты сообщили о гибели «Лузитании». Макая круассан в кофе с молоком и щелкая пальцем по газетной странице, чтобы та не сворачивалась и лежала ровно, а ей не приходилось задействовать другую руку, необходимую ей в тот момент для макания круассана, она говорила: «Какой ужас! Все прочие трагедии просто меркнут перед подобным ужасом». Но смерть всех этих несчастных, должно быть, представлялась ей в тот момент в одну миллиардную от истинных масштабов трагедии, поскольку, когда она с набитым ртом высказывала эти свои соболезнующие сентенции, лицо ее выражало скорее удовольствие от круассана, столь полезного при мигренях.

Меняются продукты — круассаны, апельсины, хинкали, устрицы, — но Вердюрены остаются Вердюренами. Есть в этом что-то успокоительное.