Бунин

Милый мой зверочек! Сегодня в 2 часа ночи выезжаю из Полтавы. Как тебе известно, мне нужно в Ельце приписаться к воинскому участку, - я дал подписку вернуться в половине июля. Это раз. Во-вторых, я еду 22-го с Надеждой Алексеевной в Москву... Ergo (следовательно, лат.), - оставаться в Полтаве больше нельзя. Я уже писал тебе, что пробуду в Орле до 16, т. е. из Орла выеду 15-го с ночным. Это письмо ты получишь 14-го днем, следовательно, вполне можешь написать мне в Орел: 15-го вечером письмо твое будет в Орле, я схожу получу в 8 часов. Напишешь мне, где я тебя увижу... если, конечно, хочешь или, лучше сказать, можешь меня видеть... Бога ради, не прими последнюю фразу за "ехидство"... Правда, меня очень и очень удивляет, почему ты не захотела написать мне хоть пару слов о себе... Да и как я могу не удивляться? Как могу объяснить? Думать, что не было времени - значит думать чепуху: ведь писала же ты два раза Надежде Алексеевне... Домашние дела? Они еще тихи. Наконец, - нерасположение писать вследствие плохого и неопределенно-томительного душевного состояния?.. Но как я могу допустить его после наших последних разговоров? Милая, хорошая моя! Я знаю, что прежде оно было, и, ей-богу, искренно говорю тебе, что виноват перед тобой, не сумевши, вследствие своего плохого настроения, вникнуть в твое положение... Но теперь?... Прощай пока, Варюшечка, и хоть не забывай того, что я всегда, как и теперь, искренно и горячо любил тебя... письмо Варваре Пащенко, 12 июля 1891, 20 лет

Ну, как видишь, я в Огневке. Из Орла не написал потому, что зашедши туда, не нашел ни Софьи, ни матери, ни Маши. Видел только Григория Андреевича, от которого и узнал, что мать и Маша вызваны телеграммой к Евгению в Огневку и что Маша сообщила в Орел, что у него перемежающаяся лихорадка. Это, конечно, меня успокоило, хотя, с другой стороны, обеспокоило то, что Евгений уехал в Елец. Но в Ельце я его уже не нашел. От конторщика и от коридорного только узнал, что у него был доктор, что он и поехал домой больной, что телеграммы моей он не получал (Василий Шкут не послал, негодяй, телеграммы). Теперь я в Огневке и вот положение дела: Евгения я нашел в постели, одетым все-таки, так как он встает и ходит; худ он до безобразия. Ты не узнал бы его: живота звания нет, пиджаком, который был ему прежде тесен, теперь он почти кругом завертывается... очень слаб, раздражителен (Далее зачеркнуто: доктор.), но все-таки теперь ему легче. Неделю тому назад было значительно хуже; собственно болен он уже давно; с месяц тому назад, говорит он, я свалился - сломало всего, и желудочные боли начались. Поехал в Елец, сходил к Руслову, тот прописал ему эмские воды, стал Евгений пить - сам поправился, но начались ужаснейшие запоры; а с неделю тому назад опять сломало, начался жар, зноб, холодный пот, изнеможение и понос. Он почувствовал себя так дурно и так слабо, что по целым дням плакал, прямо-таки рыдал, говорил, что все его забросили и забыли. Настя послала в Орел телеграмму. Мать, разумеется, умерла, было: побелела, говорит Маша, глаза остановились и начала говорить совершенно как сумасшедшая - совсем галиматью. Счастье, что кровь носом пошла... Ну так вот, приехали они в Огневку, Евгений страшно обрадовался, заплакал, но ему становилось все хуже. Поехал с Настей и Машей в Елец, там был такой приступ животных болей и лихорадки, что он думал - умирает... Рыдал, метался... Доктора сказали совсем разное: то лихорадка перемежающаяся, то острое воспаление кишек (последнее, конечно, от Евгения скрывают - смотри не бухни). Потом получшело. Теперь - понос, красная, как фуксин, моча, слабость. Уговариваю поехать хоть в Харьков к Франковскому (так как в Москве никого из знаменитостей летом будто бы нет), потом в Крым. И соглашается, и хочет, и денег, говорит, нет. "Да и не поеду, говорит, я один, я часто впадаю в обмороки, упаду под вагон... Поедем со мной". А как я поеду? Мать и Маша тут. Он упрашивал их остаться. Маша рада бы. Пришли деньги на Елец. письмо Юлию Бунину, 11 июля 1894, Огнёвка, 23 года

За разными приготовлениями к Антошиному приезду, дорогой Иван Алексеевич, я не могла скоро собраться вам написать. Моя поездка канула в воду. Антоша приехал с женой. Стало очень жарко. В начале августа я вас буду ждать. Антоша рад, что вернулся домой, супруга скучает, я томлюсь духом... Будьте здоровы и счастливы насколько возможно, всего вам хорошего. Всей душой расположенная к вам. письмо Марии Чеховой, 10 июля 1903, Ялта, 32 года

Решил наконец прочесть дневники Николая 2 Романова, последнего императора Всероссийского, царя Польского и великого князя Финляндского. Литературного в них мало, но историческая ценность дневников бесспорна. Даже не знаю, насколько это путешествие будет увлекательным, но пока, честно говоря, скучно. С другой стороны все эти бесконечные приёмы, завтраки, фотосъёмки, бисквиты, скачки, биллиард, шампанское, бесчисленные тёти, дяди, алчные князья - что может быть более утомительного в царской жизни? Желающих исследовать вместе со мной приключения царя Николая, переходите на канал @nvtoroi Интересно, что Николай тщательно записывал каждый день своей жизни, за редким исключением. Я поступлю также. Сегодня на канале его 9 июля 1894 года. Ники всего 26 лет, он гостит в старушке Англии, у своих родных, вместе со своей ненаглядной Аликс, ещё невестой. Завтра на канале появится его 10 июля, послезавтра 11, и так далее. Присоединяйтесь.

Проснулась в 6 ч. Сошла вниз, напилась кофию. Приготовила Яну. И опять наслаждаюсь утренней тишиной спящего дома. Вчера весь вечер провела у Кульман. Было грустно - они уезжают. Ян встал - добр и спокоен. Письмо от Марины Цветаевой - страстно-восторженное передо мной в прошлом. Пишет, что у меня "козьи глаза". Леня и Галя согласны. Леня даже пришел в восторг. Ему нравятся ее портреты: "намешано, намешано, а выходит живой человек". дневник Веры Буниной, 29 октября 1933

16-го послал avion Полонскому в Холливуд. 18-го еще. Нынче проснулся в 6. Лежал до 8, немного задремал. Сумрачно, тихо, испещрено чуть-чуть дождем возле дома. Вчера и нынче невольное думанье и стремление не думать. Все таки ожидание, иногда чувство несмелой надежды - и тотчас удивление: нет, этого не м. б.! Главное - предвкушение обиды, горечи. И правда непонятно! За всю жизнь ни одного события, успеха (а сколько у других, у какого-нибудь Шаляпина, напр!) Только один раз - Академия; И как неожиданно! А их ждешь... Да будет воля Божия - вот что надо твердить. И, подтянувшись, жить, работать, смириться мужественно. 20.10.1933, 9 часов утра, 63 года

Дорогая Марья Павловна, давно не писал Вам, но опять-таки вследствие скудости внешней жизни моей. Сижу у родителей, по утрам купаюсь, после обеда сплю в кленовой аллее, читаю много... остальное время беседую с Музой. Хочется мне Толстого за пояс заткнуть да и только! Вас, милая и хорошая Амаранта, от всего сердца жалел, прочтя Ваше грустное письмо. Искал Вам жениха - ничего подходящего, - лето! Подождем зимы, которую я буду почти всю проводить в Москве. Ваш милый, знаменитый брат прислал мне письмо, но, по обыкновению, ничего не пишет о здоровье. Что сделал кумыс? Напишите, пожалуйста, - я Вас всех очень люблю. И побольше напишите о себе, - как проводите ялтинские дни? Конечно, самый низкий поклон молодым, уважаемой Евгении Яковлевне, всему Вашему дому и знакомым. На днях уеду в Архангельск, оттуда по Белому морю выгляну в Ледовитый океан и назад - прямо в Одессу, отдохнуть, покупаться. Когда-то мы увидимся? Верно, я не попаду в Ялту в августе. Значит - до сентября в Москве. А, ей-богу, очень бы хотел видеть Вас, - побранили бы кого-нибудь, пожаловались друг другу... Прощайте, непременно напишите мне. Крепко и от всей души целую Ваши ручки.

Многоуважаемый Сергей Николаевич! Благодарю Вас от всей души за Вашу память обо мне; очень рад сотрудничать по мере сил в "Новом слове", которому желаю полного успеха. В настоящее время у меня есть две-три написанные вещи, но они еще не окончательно переработаны и пересмотрены. Если какая-либо из этих вещей покажется мне удачной - с удовольствием поспешу воспользоваться Вашим предложением. Искренно Вас уважающий Ив. Бунин. P. S. Я, может быть, на время отлучусь из Полтавы, так что адрес мой такой: Полтава, заведующему Статистическим бюро губ. земства Юлию Алексеевичу Бунину для И. А. письмо Кривенко С.Н., 6 июля 1895, Полтава, 24 года

Неприятный день. Завтра присуждается премия Нобеля. Хорошо, что в этом году мы за неделю узнали об этом, и только сегодня об ней думали и говорили. К нам теперь ездят со своей закуской. Действительно, обеднели очень. Есть одна надежда - на синематограф. Полонский из Холивуда прислал предложение дать ему право продать или заглавие или всю вещь "Г. из Сан Франциско". Если бы это дело вышло, то мы были бы спасены, иначе будет очень плохо. дневник Веры Буниной, 19 октября 1933, 62 года

По утрам, проснувшись, слышу, как лают собаки на соседней дачке уже совсем новым, зимним лаем: за этим лаем зима (южная), глушь, свежесть (та, что у нас в октябре). 15 октября 1933