белка в колесе сансары

@AnyMelody_bot ❤️

Чтош. Шелестнём стопкой неопубликованных страниц и незаметно перенесёмся сквозь весну, лето и осень, мать его, двадцать второго. Пролистаем, не успев выхватить ни словечка, главы, действия которых разворачиваются в вязком балканском зное, бесконечном трансатлантическом перелёте и сизом бразильском бризе. Пропустим даже вполне историческое возвращение в Чили и следом ещё четыре месяца, когда не происходит вроде бы ничего (кроме тектонических, блдь, сдвигов внутри). Всё оно — потом или вовсе никогда, братка. А сейчас устраивай свой уставший зад в соседней семи-каме, опускай спинку сиденья и натягивай плед под подбородок. Вот контролер уже заканчивает свой неожиданный стендап, мы с тобой понимающе почти хором тянем «латииииина», весь автобус хохочет и аплодирует, гаснет свет, за окном копошатся тени. Если всматриваться в ночь до рези в глазах, в какой-то момент из черноты выступят силуэты этих ебически древних, гигантских каменючищ, и, может быть, даже всех наших предыдущих пробросов через Анды. Помнишь? С нами ещё всегда была такая терпкая, как мальбек, грусть — по очередной уже тогда прошлой жизни, которую довелось прожить. И ещё была такая пугливая, как гуанако, благодарность — себе и всяким там обстоятельствам, приведшим в ту точку, тыщах в четырёх над уровнем моря. Чу, где они нынче? Я б с ними скоротала ночку-другую по серпантинам — теперь чувства куда сложнее. Настолько, что писать о них не получается слишком долго. Но этот ночной перевал через Анды, братка, он щекочет столько всего ностальгического, что сегодня не выходит не отстукивать буковками километры. Ведь сегодня мы снова проснемся в Аргентине. Это ощущается как чото пиздецки значимое. А ты как?

Я говорю «нельзя убивать людей», мне отвечают, что они не мертвы, они притворяются. Я говорю «нельзя убивать людей», мне отвечают, что я не политолог, чтобы говорить о политике. Я говорю «нельзя убивать людей», мне отвечают, что они тоже не ангелы, они тоже виноваты. Я говорю «нельзя убивать людей», мне отвечают, что всё относительно. Я говорю «нельзя убивать людей», мне отвечают, что это для моей безопасности. Я говорю «нельзя убивать людей», мне отвечают, что надо учить историю. Я говорю «нельзя убивать людей», мне отвечают, что их всегда убивали. Я говорю только «нельзя уби…», а кто-то мне уже отвечает, мол, Но! И так ценно, и так хочется обняться с теми, кто отвечает просто - да, нельзя убивать людей.

Или там по узкой шахте за ним мчится пламя взрыва. На деле же я неловко металась по нотариусам и страховщикам, поджидала у обменников, продающих доллары, сжимала в потных ладонях деньги, покупала справки, пихала в окошки подарки административным лицам, роняла чемоданы в грязь, бежала, взмыливаясь, по Пулково, седела от вопросов погранцов, шлепала к гейту в ботинке с отклеившейся подошвой, неуклюже заводила разговоры с парой девчонок в зале ожидания, потому что чувствовала себя ужасно одиноко, и вытирала сопли рукавом, наконец-то по-детски разревевшись, когда огни Петербурга скрылись под облаками. И потом всё. Всё осталось там внизу. Всё, что я называла своим домом, своей жизнью. А мы улетели.

Мы улетели. Вот уже две недели как. Вот уже две недели, как пытаюсь подобрать слова, чтобы говорить об одном из важнейших решений в моей жизни и об одном из тяжелейших моментов в нашей истории. Кажется, текст об этом должен вместить столько чувств, размышлений, объяснений, аргументов, выводов.. но с такими ожиданиями от себя самой и своего письменного слова, вот уже две недели я не могу вокализировать н и ч е г о. Снова и снова набираю, а затем стираю. Снова и снова остаётся только эта первая строчка, единственная, к которой не возникает вопросов. Мы улетели. Я и псец. Уезжали очень быстро, потому что башня моя уезжала ещё быстрее. Я почти перестала есть, спать. Это нетипично для моего туловища, от переживаний оно обычно жрёт и щемит без тормозов. Я же, бесконечно читая новости, хотела только реветь, выть от бессилия, немедленно действовать, спасать и спасаться. Но не могла ничего. Ступор длился вечно, но скорее всего — только пару дней. Как-то в конце февраля я села на одной из работ перед ноутбуком, долго таращилась в ярлык аутлука и вдруг поняла, что ненавижу иметь отношение к России, платить ей налоги, работать на компанию, связанную с оборонкой. Это чувство заслонило во мне всё, что было внутри последние дни — боль за украинских друзей и страх перед тем будущим, что нам всем навязали. Той же ночью я употребила бессонницу на составление списков дел. Списков и дел получилось много. Вот в том посте почти год назад я упоминала, что вернулась в режим нескольких работ, в связи с обрисовавшейся целью. Целью, которая замотивировала меня снова ебашить, стало ещё одно место на этой планете, которое ощущалось бы как дом. Потому что иметь в этом качестве только Россию, особенно после возвращения из путешествия летом 2020, становилось совсем тяжело. Я решила заработать и отложить максимум возможного за год-полтора на нескольких работах в Питере, где всё же был уютный свой уголок и близкие люди. И потом пробовать ещё где-то в этом мире пристраиваться. Аргументы в пользу такого плана в то время как раз полились рекой. Поправки в конституцию, нескончаемая ебля по закону о домашнем насилии, ужесточение 128.1 статьи УК (за клевету), дело сестёр Хачатурян, Цветковой, да блдь, чертова туча совершенно не укладывающихся в голове дел, пробившее дно правосудие, кейс Навального (как бы кто к нему ни относился), полмиллиона росгвардейцев, красноречивый пиздец в Беларуси, поправки к федеральному закону «О полиции», ликвидация Мемориала, аккуратные намеки о смертной казни (где-нибудь на MSNе, канеш, между рецептами от паразитов и фотками самых ублюдских мразин-педофилов). Все эти события разъяряли меня на дружеских кухнях, но оставляли бездействующей в социальном поле помасштабнее. Даже вы, братцы, те, кто читал самые откровенные истории о моей наиличнейшей жизни, пожалуй, впервые видите подобные рассуждения. Это, кстати, один из фактов, вызывающих у меня сейчас сложные чувства. Мой голос могли услышать пара тысяч человек.. Я же молчала. Поверьте, мне так себе сейчас с этим живётся. Да, у меня есть причина, и она простая. Мне было страшно. Сссук, мне и сейчас страшно. До тряски. Именно страх перед безнаказанностью тех, кто может сделать со мной всё, что заблагорассудится, страх, что мое запуганное молчание питает их, страх, животный, всепоглощающий, заставил меня собрать свои колотящиеся дрожью куски вместе. На страхе я провернула за две недели тот объём дел, который планировала делать в бодром темпе несколько месяцев. В моей истории отъезда нет красоты, отваги и благородства. Это был просто обосраный квест, выжавший меня досуха. Я бралась за любой пункт из списка, ну допустим, вывести в кэш валюту на первое время, ну хоть несколько сотен, и случалось абсолютно всё, что раньше сложно было даже вообразить. Ну вы помните: отрубали Swift и карты за пределами России, лабали молниеносно закон об уголовной ответственности за перевод за границу, запрещали снятие и обмен валюты, вводили конскую комиссию за обмен на бирже. Образное мышление подкидывало кадры боевиков, когда герой бежит, а под ним с лязгом рушится мост.

Братцы, выручайте! Кто-то, может, едет из Питера в Мск в ближайшее время? Пишите мне в личку, это очень-очень важно @lebaneseblonde

Я когда вернулась в июне 2020, нужно было высидеть карантин. Очень же строго все было, помнишь? Штрафы там, отслеживание по телефону. Денег было впритык, ну, какие нахер штрафы. И я честно сидела две недели, совсем не выходила. За время моего отсутствия российский сервис, педалируемый ребятами с квадратными рюкзаками, вошёл в стратосферу. На дом можно было получить практически всё — ровно через полчаса. Я заказывала авокадо и сырок из самоката. Откупоривала покрывшиеся сантиметровым слоем пыли пинонуары. Вялилась в джетлаге. Смотрела, как ядерно рыжий закат переходит в апокалиптично розовый рассвет. Обнимала пол и шептала ласково всему вокруг «дома, я дома». Это было удивительное время и чувство. Я могла часами пялиться в чуть рассохшиеся деревянные половицы, медленно вспоминая. Ту инженерную доску из лиственницы я собирала по трём складам на разных концах города. Под упаковочной пленкой она пахла хвоей. Моими руками она сменила несколько цветов. Узбеки-ремонтники, несмотря на все обещания, щедро оставили по всей поверхности следы босых ног. Сначала я четыре дня стирала грязь, фабричную пропитку, верхний слой дерева и свои ладоши до локтей. Потом вмазывала тряпочкой три слоя морилки оттенка «июньская ночь». Потом шкурила, бланшировала, шпатлевала, снова втирала морилку. Потом покрывала лаком. Каждый уголок в этой квартире стал таким, каким я его видела, большой ценой. Въебывания на трёх работах, ночной шпаклевки, оголтелого шопинга по барахолкам Европы, вмазывания миллиона слоев морилки. И всё для того, чтобы спустя три года прижаться щекой к тёплому бирюзоватому дереву и шептать. «Я дома». Тем июнем, намотав десятки тысяч километров по всему миру, я вдруг поняла, что самое огромное счастье — это вернуться в место, которое тебя ждёт и откуда всегда можно однажды снова поднять якорь. Там подушки с эффектом памяти помнят твою голову, набитой совсем другими воспоминаниями. Там стоят зеленоватые австрийские фужеры. Там спрятаны детские дневники и школьные записки. Там всё — только твоё. Там спокойно и безопасно. До тех пор, пока прямо меж колыхающихся белых штор, разнося вдребезги зеленоватые австрийские фужеры, кроша бирюзоватую лиственницу в щепки, в секунду стирая твоё прошлое, настоящее и, возможно, будущее, сплошь окропленная розовыми искрами рассвета, туда не влетит зенитная управляемая ракета. Просто представь.

🎧 02:58 | 6.79 MB | 320 Kbps — via @creatorMusicBot