чай со вкусом коммунальной квартиры

все стихи — это призраки ран, нанесённых невидимой шпагой. это капли, что копит туман, прежде чем их пролить на бумагу. бесконечная волчья грызня с онемевшим, но лающим горем. подожди на утёсе меня, на скале у бурлящего моря, где арбузовым соком запьём червяка, утаённого сливой. я уйду вместе с солнечным днём, ну а ты оставайся счастливой. все стихи — это горькие сны перед новым бессмысленным утром. твои щёки изрядно пьяны под размазанной бронзовой пудрой, фильмы Квентина, джинсы и шёлк, наша общая кружка на книге, выключатель, нажатие, щёлк. все стихи — это тихие крики.

если мир замышляли, чтоб правильно и по полочкам, то, по-моему, кто-то уже провалил задание. но когда я начну говорить о прощении сволочи, и когда, на минуту, смогу оправдать предательство, когда стану такой — то роди меня, мама, заново. а сейчас тебе сказка: день выдался очень солнечным. во дворе были мальчики. мальчики были заняты. потому что они хоронили жука в песочнице. и никто не смеялся, напротив — все были собраны, самым младшим носы носовыми платками жамкали. многочисленной жучьей родне говорили доброе, что покойный хороший коллега, супруг, и жалко им. а в жучином раю — море красок для глаз фасеточных, куча вкусной еды, её даже не надо спрашивать. а сейчас тебе быль: повзрослели зачем-то деточки, и пришла к ним война, и война оказалась страшная. настоящая, не с самодельными луком-стрелами. города разлетались осколочно, как стеклянные. на войне были мальчики. мальчики были смелыми, потому что пираты, и рыцари, и полярники. потому что в шинелях на вырост орлы и кречеты. говорили друг другу — дай адрес, потом найдёшь меня. хоронить иногда было некого. или нечего. научились запрятывать в память, да понадежнее. а сейчас тебе чудное чудо: война закончилась. так бывает, наверно, да мало чудес на свете ли? полыхали сердца, пыль дороги вспухала кочками. как-то выжили те, из песочницы. выжив — встретились. полукружья стаканов — тревожно-мокры и лаковы. или просто так ярко блестели, бликуя в чёрное, когда мальчики встали из чёрных снегов и плакали. а потом они пили за мир. за жука — не чокаясь. (с) резная свирель

в резком почерке на листах, ненавидя слепую память, раз за разом считать до ста, за полслова себя изранить. от двенадцати к двадцати, к тридцати, к сорока и дальше мы забыли, кого смешить, мы привыкли, мы стали фальшью. и кого же винить здесь, а? может сами мы виноваты, что не можем простить себя, что боимся тревожить даты, что все строки из нужных слов обрываются, не начавшись, что из прошлых своих годов мы не выросли — стали старше, что осталось нам пережить ностальгию = никчёмность. каждый, в общем-то, позабыт, каждый, в общем-то, что-то помнит. на последней строке письма словно нежность — чужое имя. мы не верили в чудеса, мы не стали сейчас другими, просто время летит быстрей, нас заносит на поворотах, и хотелось бы быть добрей, но опять не выходит что-то… и не плача, и не смеясь, как заветы холодных комнат: «забывайте забывших вас». а кого же ещё нам помнить? (с) defin

вот стоит пятистенок, а стенок осталось три. только всё ещё видно, что было с ним там, внутри: в этой комнате спал неизменно ворчливый дед. в этом зале семья собирается на обед. а вот в этом углу в декабре ежегодно ель. а сюда первый раз поставляет лучи апрель. а на этой стене был с оленями гобелен. и вот эту вот жизнь, простодушную, взяли в плен. мел да ржавый забор: это наше, не сметь ломать! здесь жил дед и росла с самых первых пеленок мать. здесь растет виноград, абрикосы цветут в саду. хоть химера, хоть град, не уйду я. я не уйду. и сидят на скамейке старушка и серый кот. и ворчат: всё прожили, и это вот-вот пройдет. если море шумит, значит всё мы переживём. и вот здесь понимаешь: у воздуха есть объем (с) мальвина матрасова

и этот катарсис души моей после твоего ухода - наивысший из подарков Бога.

если жизнь — это сказка, то братьев Гримм. мы об этом обычно не говорим, но реальность бывает ещё страшней, и не вырвать себя из её клешней. и не всякому волку положен лес, и придётся с каноном идти вразрез, чтобы встретить не счастье, так хоть рассвет. если жизнь — это сказка… а если — нет? если Золушке не в чем пойти на бал, если принц Белоснежку не замечал, если Гретель сгорела дотла в печи? научи меня, сказочка, научи, как принять эту данность, в неё нырнуть, как без нити волшебной найти свой путь, в какофонии мира расслышать ритм. * заточу её в сердце — заговорит. (c) звёзднопыльные страницы