Сто лет эмиграции

Два желания 1 Жить на вершине голой, Писать простые сонеты... И брать от людей из дола Хлеб, вино и котлеты. 2 Сжечь корабли и впереди, и сзади, Лечь на кровать, не глядя ни на что, Уснуть без снов и, любопытства ради, Проснуться лет чрез сто. Саша Чёрный 1909

Дорогой Костя! Как ты меня обрадовал, мой дорогой друг, твоим письмишком. Тоже, братик, скитаюсь. Одинок ведь! Даже в 35-этажном американском Hotel'e, набитом телами, — одинок. Как бы хотел тебя повидать, подурачиться, спеть тебе что-нибудь отвратительное и отвратительным голосом (в интонации). Знаю и вижу, как бы это тебя раздражило! А я бы хохотал и радовался — идиот!.. Ведь я бываю иногда несносный идиот — не правда ли? Оно, конечно, хорошо — есть и фунты, и доллары, и франки, а нет моей дорогой России и моих несравненных друзей. Эх-ма! Фёдор Шаляпин — Константину Коровину 1923 год Оба покинули Россию в 1922 году.

Уезжаете?! Уезжайте — За таможни и облака. От прощальных рукопожатий Похудела моя рука! Я не плакальщик и не стража, И в литавры не стану бить. Уезжаете?! Воля ваша! Значит — так посему и быть! И плевать, что на сердце кисло, Что прощанье, как в горле ком… Больше нету ни сил, ни смысла Ставить ставку на этот кон! Разыграешься только-только, А уже из колоды — прыг! — Не семерка, не туз, не тройка — Окаянная дама пик! И от этих усатых шатий, От анкет и ночных тревог — Уезжаете?! Уезжайте, Улетайте — и дай вам Бог! Улетайте к неверной правде От взаправдашних мерзлых зон. Только мертвых своих оставьте, Не тревожьте их мертвый сон: Там — в Понарах и в Бабьем Яре, Где поныне и следа нет — Лишь пронзительный запах гари Будет жить еще сотни лет! В Казахстане и в Магадане, Среди снега и ковыля… Разве есть земля богоданней, Чем безбожная эта земля?! «Песня исхода» (тут можно послушать) 1971 год Александр Галич был вынужден покинуть СССР в 1974 году. Его сценарии и пьесы были изъяты из библиотек и запрещены. #галич

Я жил в Париже целых восемь лет, Уехал тридцать лет тому назад. Там жили русские поэты. Больше нет В живых почти ни одного. Конь Блед Умчал их в тот, небесный вертоград? В землице Франции они лежат. Они писали русские стихи. Они из-за кладбищенских оград Кивают мне: — Хотелось бы, собрат, В Россию… А? Да где ж: дела — плохи. В землице русской? У берёзок, в ряд? Нет, вряд ли. И мечтать напрасный труд, Что наши трупы въедут в Петроград (Что бронзовые Музы осенят Храм Эмигрантской Лирики?). Капут. А вот стихи — дойдут. Стихи — дойдут. Игорь Чиннов

...русская эмиграция имеет право сказать о себе гораздо больше. Сотни тысяч из нашей среды восстали вполне сознательно и действенно против врага, ныне столицу свою имеющего в России, но притязающего на мировое владычество, сотни тысяч противоборствовали ему всячески, в полную меру своих сил, многими смертями запечатлели свое противоборство — и еще неизвестно, что было бы в Европе, если бы не было этого противоборства. В чем наша миссия, чьи мы делегаты? От чьего имени дано нам действовать и представительствовать? ... от имени России: не той, что предала Христа за тридцать сребреников за разрешение на грабеж и убийство и погрязла в мерзости всяческих злодеяний и всяческой нравственной проказы, а России другой, подъяремной, страждущей, но всё же до конца не покорённой. Мир отвернулся от этой страждущей России ... когда дело идёт о России, она тотчас вспоминает правило о невмешательстве во внутренние дела соседа и спокойно смотрит на русские «внутренние дела» ... Иван Бунин, 1924 г. #бунин

В Союзе Лемкус был профессиональным затейником. Организовывал массовые гулянья. Оглашал торжественные здравицы в ходе первомайских демонстраций. Писал юбилейные речи, кантаты, стихотворные инструкции для автолюбителей. <...> Уехал Лемкус в результате политических гонений. А гонения, в свою очередь, явились результатом кошмарной нелепости. Вот как это было. Лемкус написал кантату, посвящённую 60-летию вооруженных сил. Исполнялась кантата в Доме офицеров. Текст ведущего читал сам Лемкус. За его спиной расположился духовой оркестр. В зале собралось более шестисот представителей армии и флота. Динамики транслировали кантату по всему городу. Всё шло прекрасно. Декламируя кантату, Лемкус попеременно натягивал солдатскую фуражку или матросскую бескозырку. В заключительной части кантаты были такие слова: И, сон наш мирный защищая, Вы стали твёрже, чем гранит. За это партия родная Достойных щедро наградит!.. Последнюю фразу Лемкус выкрикнул с особой горячностью — «достойных щедро наградит!». И в эту минуту ему на голову упал сценический противовес. То есть, попросту говоря, брезентовый мешок килограммов на двенадцать. Лемкус потерял сознание. Зрителям оставались видны лишь стоптанные подошвы его концертных туфель. Через три секунды в проходах забегали милиционеры. Еще через три секунды зал был полностью оцеплен. Лемкуса привели в сознание, чтобы немедленно арестовать. Майор КГБ обвинил его в продуманной диверсии. Майор был уверен, что Лемкус заранее все рассчитал и подстроил. То есть сознательно обрушил мешок на голову ведущему, чтобы дискредитировать коммунистическую партию. – Но я же сам и был ведущим, — оправдывался Лемкус. – Тем более, — говорил майор. Короче, Лемкус подвергся гонениям. Его лишили права заниматься идеологической работой. О другой работе Лемкус и не помышлял. В конечном счёте Лемкусу пришлось эмигрировать. «Иностранка» Сергей Довлатов

Я и Маруся с нашими двумя малолетними сыновьями милостью судьбы очутились в США, на безумной Манхаттанской скале в Нью-Йорке 2 сентября 1922 года — без денег, знакомств и… языка, так как я знал только древние языки, французский, немецкий и разговорный японский. Наши мальчики, Давид и Никиша, под наблюдением и руководством матери пошли в школу, а я начал искать корку хлеба. Через несколько дней я выяснил, что мои гогеновского типа картины, привезенные с островов Великого океана в США, никого не интересуют, цены не имеют. «Русское население» Нью-Йорка 45 лет тому назад было малочисленным. Выходили четыре газеты: две просоветского направления, другие ярко враждебные советскому строю, обслуживавшие обломки аристократии, спасавшейся здесь, с остатками богатств, привезённых сюда через океан. Я сам работы постоянной в рабочих организациях найти не мог, но начал еженедельно зарабатывать «кое-что»: чтением лекций для рабочих о жизни, делах и строительстве в стране Ленина, что помогло на время отгонять волка от нашего семейного очага. Давид Бурлюк Художник покинул Россию в 1920 году.

Если я и планирую возвращение в мою Москву, то возвращение это — к своему подростковому прошлому, которое я так и не смог сформулировать, живя в Москве. ... Настоящая же Москва меня не интересует, да её, может быть, уже и нет на свете, по крайней мере той Москвы, из которой я уехал. Зиновий Зиник #зиник

Эмиграция есть личная революция, даже если она по характеру массовая. … Революция, потому что это — вторая попытка неприятия режима в массовых масштабах. И, как во времена всякой революции, это неприятие режима мотивировалось по-разному: одни хотели печатать то, что не давали печатать до революции, другие отправлялись в эмиграцию за хорошей жизнью, третьим нужна была религиозная свобода, четвёртым национальная независимость. И, как во всякой революции, люди говорят на классические темы: тоска по прошлому, вина за соучастие в этом прошлом и за жертвы, принесённые на алтарь революции, строительство новой жизни и её временные трудности, проблема двух поколений до и после революции-эмиграции и т.д Зиновий Зиник Из статьи «Эмиграция как литературный приём» Писатель эмигрировал из Советского Союза в 1975 году. Позже получил британское гражданство. Сейчас живёт и работает в Лондоне.

Задача возрождения России падает на ваши плечи, задача — бесконечно трудная и тяжёлая. Сумеете ли вы выполнить её? Сможете ли выдержать этот экзамен истории? Огромная трудность её усугубляется ещё тем, что вы оказались на великом распутье, без путей, дорог и спасительного плана. ... Мы все сейчас похожи на людей, ошарашенных ударом дубины, заблудившихся и ищущих, страстно и горячо, до боли, до исступления — нужного до смерти выхода. Ищем, тычемся туда и сюда, подобно слепым щенятам, но темно кругом. А история не ждёт, она ставит ультиматум; бьёт грозное: memento mori, бьёт двенадцатый час нашей судьбы и решается наше: быть или не быть? Питирим Сорокин Речь в Петербургском университете, 1922 год. В 1922 году был выслан из страны.