Пижама со свастиками

А я давно говорю, что журналистика мертва и труп ее даже шакалу ебать зашквар. Мерзость.

И пока на улицах все громко скандируют «РОССИЯ», я смотрю великое видео, как Дмитрий Пригов десять минут просит кошечку: «Кисонька, ну скажи «Россия». Ну скажи, скажи. Ну давай вместе скажем - Россия...» https://youtu.be/If_PhfzjBak

И вот. Слава России.

К предыдущему. А логотип ныне такой. Напоминаю, что дебютный альбом скоро будет на itunes.

Торжественно набил себе татуировку с новым лого нашего с Doqta проекта Duku. Документация пытки на фото.

Ушел полежать под тупой иголочкой татуировщика. Берегите Россию. Солнце там.

Пижама со свастиками постили картиночку, как бывает конфузно иногда не в тот чат присунуть. А я случайно копипастнула в организационный чарт картинку, которая у меня в буфере обмена последняя. Вот!

Надо снять фильм про Панова-Свинью и назвать его "Котлета", постебаться над понятно чем и "атмосферой рок-клуба" оттуда. https://youtu.be/T1cBb3HfOoo

Благие вести, братья и сестры. Если кто не знает, у Маши Барто есть сольный проект "Носуха". По ссылке можно послушать демо и даже почитать текст песни. Налетайте, я вот налетел https://vk.com/wall5303421_24520

На Бронной у Бурлюков я встретил неслышного человека, который говорил и читал стихи тише, чем это нужно, чтоб их нельзя было расслышать. Тишина не прерывалась, она даже росла. Звука не было, только шевелились губы. Стихи были непонятные, но полные исканий и задора, хотя немного нарочитые. Это был Виктор, он же Велимир, Хлебников. Меня судьба столкнула с ним в первый раз в эпизоде, который сразу и целиком обрисовал всего Хлебникова. Денег у него не было никогда. Несколько дней он голодал. Наконец мы ему собрали кой-какие деньги, и Хлебников пошел покушать и хоть слегка экипироваться, потому что к внешнему виду питал он изумительную небрежность. Он мог годами не переодеваться и не мыться. Он умывался показательно. Умывание Хлебникова надо было бы демонстрировать в школах детям, чтоб те знали, как не надо умываться. Он наливал с большой опаской на совершенно выпрямленные ладони воду и мог часами наблюдать, как вода стекает обратно. Что он решал в эти минуты — неизвестно. Наконец он решительно черпал воду, подносил ее к лицу и в последний момент разжимал руки, так что вода выливалась обратно, не коснувшись лица. Хлебников долго тер полотенцем, а если его не было, то чем попало, сухое лицо. Иногда он даже причесывался; его лицо выражало при этом неописуемое страданье и удивление. Я наблюдал уже после революции, что так же бессмысленно ел мясо один мальчик в деревне. Он рвал руками мясо на куски на тарелке, потом брал кусок пальцами, надевал его на вилку, торжественно нес вилку ко рту, тут снимал мясо опять пальцами и уже пальцами всовывал его в рот. Он был искренне изумлен, когда я ему показал, как надо обращаться с вилкой. Мой способ ему понравился меньше своего. Получив деньги, Хлебников пошел и купил хороший портсигар. На еду и на одежду денег не осталось. Кстати, я не помню: курил ли он вообще? Однажды он пришел ко мне (это было единственное его посещение моего дома) в три часа ночи, долго и безмолвно глядя на швейцара, который не хотел пускать в подъезд незнакомого человека довольно странного вида. Вот почти текстуально весь разговор, который произошел между нами и для которого пришел впервые ко мне ночью Хлебников: — Вы уже спали? — Спал. Длинная пауза. Хлебников смотрит в пространство своими невидящими глазами. Так смотрят слепые, у которых не закрыты глаза и нет бельма. — Знаете ли вы, что Вадим означает по-индийски «туман»? — Знаю. Вторая пауза, еще более продолжительная, чем первая. — Я думаю, что сегодня напишу поэму. Прощайте! Резкий поворот — и Пума, как его звали друзья, быстро уходит. Дверь на парадное распахнута. Хлебников делает полный оборот и говорит в упор: — Войны должны быть кратковременны и малочисленны Должны драться на дротиках военачальники, а народ в это время должен готовить пир в честь победителя. Несогласных надо переселить с Земли на иную планету. Я подумаю. И с этими словами Хлебников исчез. Наутро по лицу швейцара я понял, что в этом доме я потерял всякий престиж. Оказывается, что Хлебников просидел около швейцарской часа два-три и рассказывал швейцару, как отличать счастливые цифры лет от несчастных. (с) Вадим Шершеневич.