Сегодня я узнал

Перевели "Семь Недель" Нобухико Обаяши. Ссылка на Рутрекер, без впн может не открываться. Для тех, кто по каким-то причинам не может зайти на трекер, скоро приложим здесь отдельно торрент-файл и субтитры. Рады всем, кто подписался, оставайтесь, будет ещё. Также, если у кого-то есть какие-то интересные идеи переводов, можно скидывать их в комментарии, обсудим и подумаем Поддержать проект, остальные контакты в описании канала

Чуть более года назад по воле случая мы познакомились с Kleinzeit. Через пару месяцев вместе с новым знакомым мы закончили перевод первого фильма антивоенной трилогии Нобухико Обаяши. Прошел год, и вот мы наконец-то представляем вам вторую часть трилогии, которую перевели уже не со знакомым, а с близким другом, которого, надеемся, вы все уже давно и с удовольствием читаете В Семи неделях Обаяши продолжает пристальную диссекцию феномена войны. И если в первом фильме его интересовала динамика в тандеме между разрушительностью войны и обществом, войну эту проживающим, то во втором он уже придерживается куда более интимного подхода, пытаясь осознать, как такие трагичные и радикальные события влияют на человека как отдельную единицу. В первом фильме поколение, пережившее военные действия, исполняло более практичную роль - оно обучало поколение новое взгляду на жизнь, который бы позволил избежать подобных катаклизмов в будущем. И не зря Обаяши тонко рифмует катаклизм природный - Великое восточно-японское землетрясение и катаклизм рукотворный - Вторую мировую, обозначая параметры, в рамках которых потерянные жизни могут быть совершенно неизбежными, а могут быть и простым следствием человеческой натуры. Делая резкий акцент на страшной иронии того факта, что чем дальше человечество развивалось, тем ближе становилось к самоуничтожению, Обаяши будто советует остерегаться прогресса, что особенно хорошо рифмуется с тем фактом, что период после Второй мировой был ознаменован главным техническим и экономическим рывком Японии с момента падения Сакоку - через пять лет после краха Империи начинается Японское экономическое чудо В Семи неделях же Обаяши, выводя магическую историю "странствий" главного героя и его возлюбленной в разных ипостасях, приходит к выводу, что отдельная личность стоит куда выше целой войны и даже, если уж каждый будет честен, личная трагедия ранит человека куда больше, чем трагедия его нации/всего человечества. Тут как у Ремарка: "Смерть одного человека - это смерть, а смерть двух миллионов - только статистика". Только в случае Обаяши рассуждение данное не о цинизме, а наоборот - о тотальном гуманизме. Вере японца в человека, как и в его силу преодолевать тяготы, остаётся только позавидовать. Если бы не мастерство режиссера до самой смерти, можно было бы даже замахнуться на то, что это первые признаки старческой сенильности - но нет. Один из главных гуманистов современности, один из главных режиссеров Японии, человек, открывший миру гений Рики Такеучи (простите). Обаяши - это намного больше, чем просто "Дом", всем приятного просмотра 

Separation, Jack Bond, 1968 Фильм Джека Бонда и Джейн Арден - это гипнотизирующий кубик Рубика, гибкий конструктор, клубок идей и смыслов на грани с видео-артом, но успешно сохраняющий внятность и сюжетную стройность, фильм о женщине, о буржуазной женщине, обо всех женщинах, сборище вдохновений и оммажей от Годара до Кассаветиса, тем не менее, совершенно самостоятельное высказывание, как социальное, так и кинематографическое Тут и авангардный подход к повествовательным и выразительным средствам, не обремененный эпатажем или требованием от зрителя запредельного знания матчасти; Тут и неспособность человека как вида уйти от физической фиксации, тело, как константа и разменная монета любых конструктов от сугубо ментальных до бытовых/матримониальных; Или, например, архаические философски-логические упражнения, предметом которых была дефиниционная точность определения психического расстройства в рамках принятого определения нормальности исключительно исходя из субъективного понимания нормы в ранжире общественно допустимого или же системно так или иначе одобренного - грубо говоря, занимательная ментальная гимнастика, к счастью, не ушедшая шибко за пределы дискуссионных клубов первокурсников в лекториумах и окончательно канувшая в лету с развитием нейробиологии. Бонд и Арден же искусно интегрируют это рассуждение в визуальный медиум, исследуя, параллельно, например, проблемы засилья патриархата в психиатрии: католичество к ХХ веку перестало буквально охотится на ведьм уже как двести с лишним лет, но на самом деле это просто метода стала более утонченной - не зря ведь псевдо-медицинский термин истерия берет истоки от греческого матка Flight 666, Rob Pallatina, 2018 Комфортный и камерный би-муви от Асайлум, прелестная коробка, задекорированная под салон самолёта, где есть всё необходимое от убаюкивающей грозы до весёлых приведений (ладно, почти всё необходимое - на борту среди пассажиров явно не хватило дагестанца и еврея), отдельное уважение за то, что все мужские лиды выглядят как главные претенденты на ведущие роли в возрождении гачимучи, что, в целом, крайне типично для данной студии  Neige, Juliet Berto, 1981 Джульет Берто сначала тусила в одной компании с Годаром и Вяземски, когда-то потом и вовсе стала музой Риветта, но параллельно даже успевала что-то снять. И вот её Снег - это очередной повод вспомнить то, как надменно и искажённо средний класс и выше воспринимают маргинальную культуру и как далеки модные тусовочки от той жизни на дне, куда ради разнообразных удовольствий постоянно суют свои позолоченные ручки: героиня Берто оголтело носится по картонному андерграунду Парижа среди опиатных наркоманов, транссексуалов, гадалок, банчей, проститутов/ок, мигрантов и прочих клятых делинквентов, концентрируя, впрочем, всё внимание на добродетели собственной, а не на страданиях других - хорошо умытой белой француженке не хватает только стигмат на руках Тем не менее, смотрится все довольно занятно и колоритно, хоть и максимально оторвано от реальности, более того, Берто таки сохраняет толику самокритики и сюжетно обуславливает неудачным концом для своей героини тот факт, что совершенно ничего не понимает о том мире, который пытается представить в своем фильме, тем самым признавая, что нечего бы туда таким, как она, и лезть, по-хорошему. Получилось, в общем, такое капиталистическое сафари для богатых, где можно полюбоваться существованием утлых и бедных

Чтобы между переводами тут не было слишком пусто (один из которых сейчас, кстати, в работе, но задерживается по личным обстоятельствам), решили попробовать воплотить давнюю идею по составлению небольшого списка с комментариями по наиболее любопытному, что видели за месяц. Это совсем необязательно лучшее, что мы смотрели, а именно то, о чём хотелось бы упомянуть по тем или иным причинам. И, да, призываем вас делать то же самое в комментариях. Не обещаем, что инициатива таки получит ежемесячный статус, но давайте хотя бы попробуем: Nobody, Toshimichi Ohkawa, 1994/9? Эпитомия ви-синема из девяностых; совершенно зашкаливающая плотность звёзд на квадратный кадр (Такеучи, Эндо, Накано, Като - ещё нужно было взять Одзаву и получилась бы Yakuza 0); как и всегда восхитительно красивый ночной Кабукичо в дешевейшем неоне; финальный твист, от которого скулы сводит, а вот от кринжа или базы - зависит уже исключительно от вашего умения получать удовольствие; предтеча кино-адаптации о патрике бэйтмене - неизменно бежевый тренч от берберри тут жизненная необходимость, а костюм от гуччи вместо бронежилета; завораживающая идея трансцендентного злодея, которая противопоставляет главных героев скорее хтонической тьме, нежели хрестоматийному антагонисту Единственная беда японского триллера в том, что Охкава совершенно бестолковый режиссёр, который не вывез за фильм, имевший все необходимое для того, чтобы стать культовым, но, несмотря на это, всё же смотрится отлично Anguish, Bigas Luna, 1987 Бигас Луна проводит мастер-класс по тому, как нужно снимать модерновый мета-хоррор – стиль, потуги снимать в котором и выдавать аж за ренессанс жанра сейчас стали так популярны, а поклонники всякого вроде A24 даже думают, что ренессанс и вправду случился (ах, как же круто фанатеть за корпорации!)

Перевели "Нежные щёчки" Шуньичи Нагасаки. Ссылка на Рутрекер, без впн может не открываться. Для тех, кто по каким-то причинам не может зайти на трекер, прикладываем здесь отдельно торрент-файл и субтитры. Рады всем, кто подписался, оставайтесь, будет ещё. Также, если у кого-то есть какие-то интересные идеи переводов, можно скидывать их в комментарии, обсудим и подумаем Поддержать проект, остальные контакты в описании канала

Легендарный рассказ "В чаще" Рюноске Акутагавы обосновался в медиуме кино почти сразу и довольно плотно - тут размахивали интерпретациями маститые личности от Куросавы до, например, Рустама Хамдамова с его замечательным "Мешком без дна". А в 2001 году текстом соотечественника вдохновился Шуньичи Нагасаки. И снял свой магнум опус "A Tender Place", а мы вам его перевели Всё нежное в фильме Нагасаки лишь поверхностно, впрочем, равно как и вся тайнопись, приемы которой из рассказа Акугатавы он использует. Множественность потенциального развития реальности в понимания японского режиссера играет лишь одну роль - обличить всю тщетность попыток человека определить себя как личность посредством происходящих у него в жизни событий. У главной героини в исполнении прекрасной Юки Амами при загадочных обстоятельствах исчезает дочь - с этого дня вся её жизнь станет лишь безостановочным поиском По ходу фильма Нагасаки раз за разом подводит зрителя к тому, что со стороны героини Амами одержимость поисками дочери - это не более, чем очередная манипуляция. Она манипулирует всеми вокруг - и своей семьёй, и своими мужчинами, о чем, впрочем, прямо заявляет, но что важнее, манипулирует и собой, дабы оказаться в столь комфортной и, главное, понятной позиции жертвы. В собственную ложь протагонистка свято верит, а когда обман начинает рушиться, испытав катарсис, она приходит не к просветлению, а просто выковывает очередную роль в очередном витке альтернативной истории жизни, напрочь отказываясь принять себя и замещает самоидентификацию очередным образом жертвы, украденным на сей раз у собственной матери На этом завершается полный цикл по Нагасаки - сначала, дабы заполнить внутреннюю пустоту и оправдать собственные пороки, героиня Амами в корыстных целях использовала судьбу и образ своей дочери, а после ровно также поступила и с матерью. Впрочем, не лучше и остальные персонажи фильма: приводя различные итерации произошедшего с девочкой, всякий раз бесчеловечные и исполненные тупой жестокости, Нагасаки как раз посредством контраста акцентирует внимание на безжалостности всех участников событий уже реальной - куда более правдоподобной и скрытой, как это водится, за социальными па и реверансами. Не зря всякий раз гипотетический вариант развития событий приходит героям во время тяжёлого сна, делирия лихорадки или в предсмертном состоянии. Даже в эти пограничные моменты персонажи в очередной раз выбирают упиваться пусть несбыточным и недоступным, но зато предельно бытовым, нежели столкнуться с внутренними демонами и держать ответ перед собой, ведь все в этом фильме уже давно верят в собственную ложь Так, за всей нежностью, чередой любовных перипетий, открытых финалов и разбегающихся нарративных дорожек, Нагасаки на самом деле снимает холодное кино о людях, по головам бегущих от самих себя. Каждому из них бы задать центральный вопрос из Клуба Самоубийц Соно, который слышит Рё Ишибаши: «What is your connection with yourself?». Ну или легендарную фразу Винни Джонса из Манеры Выживать: «What is your function in life?». Но, думается, они бы просто по привычке соврали. Всем приятного просмотра

Перевели "Камикадзе-такси" Масато Харады. Ссылка на Рутрекер, без впн может не открываться. Для тех, кто по каким-то причинам не может зайти на трекер, прикладываем здесь отдельно торрент-файл и субтитры. Рады всем, кто подписался, оставайтесь, будет ещё. Также, если у кого-то есть вопросы или какие-то интересные идеи переводов, можно скидывать их в комментарии, обсудим и подумаем. Кстати, не смотрите на постер, переведен был именно Japanese Cut - ультимативная, почти трёхчасовая версия фильма. И ещё раз приглашаем подписаться на канал замечательного Константина Ремизова, где он тонко пишет об играх, их движках и инструментах, а также о своих снах Поддержать проект, остальные контакты в описании канала

Масато Харада начинал с любви к англоязычному кинематографу, сай-фаю, с переводов и даже интервью Кубрика, дружбы и восторгами Говардом Хоуксом, сейчас будто с головой ушел в коммерческое кино, но где-то в середине своей карьеры выдавал мощные социальные комментарии японскому социуму со всей мириадой его проблем. Один из таких комментариев - его замечательный фильм "Камикадзе-такси", который мы вам перевели, а Константин Ремизов, с канала дегуманизация и скука, которого мы попросили вам о фильме рассказать, подробно объясняет в своём замечательном тексте, приведённом ниже, чем важно и примечательно данное кино Харады:

То же касается и его друзей; сцена ограбления, которое Тацуо, дав им соответствующие псевдонимы, называет "актом Любви, Дружбы, Храбрости, Правды, Искренности и Насилия", насквозь пропитана неуклюжей, невинной энергией, проявляющейся и в движениях тел, и в движениях камеры, и в монтаже. Мизансцена Харады, построенная на выразительной пластике, во многом служит продолжением подхода Киндзи Фукасаку, чья пенталогия "Битвы без чести и жалости" в семидесятые преобразила жанр якудза-эйга, однако к этому влиянию он примешивает иной подход к работе с актёрами, позаимствованный у Джона Кассаветиса (коробка с его "Глорией" даже на какое-то время воцаряется в центре кадра во время сцены в видеопрокате, одной из ключевых для фильма, а смокинги героев во время ограбления напоминают о "Мужьях" и "Убийстве китайского букмекера"). Результат ощущается динамичным, но лирическим и интроспективным — под стать настроениям персонажей и, пожалуй, настроению эпохи, отчаянно пытавшейся разобраться в себе с помощью ньюэйдж-религиозности и поп-психологии, чему фильм тоже уделяет существенное внимание. В частности, почти полчаса герои проводят в онсэне, где гостей развлекает актёр в костюме Чаплина; в какой-то момент он предлагает провести "семинар по самореализации", отклеивает усики, нацепляет очки и диктаторский френч и с напускной жёсткостью вытаскивает из присутствующих потайные интонации и жесты. Самая кассаветисовская, самая нарочито необязательная и вместе с тем самая характерная для фильма сцена, на уровне образов она собирает в плотный узел весь его разреженный набор тем, от переплетения исторической и личной травмы до непременно сопровождающего якудза гомоэротизма. Благодаря этой сцене раскрывается, наконец, немногословный Кантаке, рассказывая о своей жизни в Перу и тем самым подталкивая фильм к может быть, чуть сказочной, но оттого не менее остроумной концовке. Его тщательно оберегаемая предыстория не вписывается ни в мировоззрение Тамы (для которой всё в мире происходит случайно — легко увидеть в таком взгляде защитный механизм), ни тем более в таковое Домона, для которого всё упирается в один и тот же набор штампов. В конечном счёте, несмотря на все значительные стилистические различия, при взгляде на "Камикадзе-такси" напрашивается ещё и сравнение с ранним Осимой - и не столько даже потому, что он тоже любил диссоциирующих и неприкаянных персонажей, сколько потому, что это фильм, политизирующий сам свой язык и лежащую в его основе логику восприятия. Самые мельчайшие, самые ничтожные, самые непосредственные детали реальности заслуживают в его представлении куда большего внимания и эмпатии, чем крикливые "большие нарративы" устаревшей политической мифологии. (Забудь ты про эту эпоху Сёва).

"Камикадзе-такси" Масато Харады наполнен удивительной лёгкостью, несмотря ни на почти трёхчасовой хронометраж, ни на сюжет, в иных руках выглядевший бы тяжеловесно и сурово. Превращаясь на полпути из криминальной драмы в петляющий роуд-муви, он ни на секунду не скрывает, что хочет быть прежде всего политическим высказыванием, предлагая блуждающий, но предельно точный, заряженный подспудной яростью взгляд на японскую политику девяностых и проступающее сквозь неё эхо имперских амбиций времён второй мировой. Остраняющий киноязык Харады ощущается и японским, и не-японским одновременно — как очаровательно-неловкий диалект, на котором говорит герой Кодзи Якусё, отчасти собранный на основе речи выросшего в США сына режиссёра, отчасти позаимствованный у русского эмигранта, с которым актёр общался, готовясь к съёмкам. Он играет таксиста Кантаке, родившегося в Японии, тридцать лет прожившего в Перу и приехавшего теперь на заработки на историческую родину. Наверное, главное, что знало тогда о Перу большинство коренных японцев — это то, что в 1990 она стала первой (и до сих пор единственной) страной мира, лидером которой стал японец, не являющийся членом императорской семьи — диктатор Альберто Фухимори. Сейчас он отбывает двадцатипятилетний тюремный срок за многочисленные нарушения прав человека, но в 1994 мог показаться человеком успешным и заслуживающим уважения - в отличие от иных перуанских японцев, приезжавших в Японию в роли трудовых мигрантов, не слишком уместных на фоне экономического спада. Их голоса - среди которых затесался и голос Кантаке - звучат в открывающей фильм сцене телеинтервью с жителями коммуны перуанских и бразильских японцев. Эпиграф к фильму, помимо прочего, сообщает: в Японии 1994 года, оказавшейся в политическом хаосе на фоне коррупционных скандалов и отставки правительства, находилось 150 тысяч таких трудовых мигрантов японского происхождения, 90 тысяч членов якудза, и политики, искажающие исторические факты. После этого Кантаке исчезает из фильма почти на час, уступая место персонажам из последних двух категорий, но приём с интервью не спешит уходить — на протяжении фильма мы будем иногда видеть, как персонажи, извлечённые из сюжетного пространства, комментируют происходящее, обращаясь к невидимому журналисту. И даже когда они говорят о вещах отвлечённых и личных, такая рамка не даёт забыть о социальном подтексте сюжета, пронизывающего большинство слоёв японского общества. (Другим напоминанием о первой сцене будет служить воздушный саундтрек Масахиро Кавасаки, эмулирующий перуанские народные мотивы и вносящий значительный вклад в пресловутое ощущение лёгкости, упомянутое выше) Вскоре в нашем поле зрения оказывается сенатор Домон, который бравирует из телевизора своим прошлым пилота-камикадзе, сетует на мигрантов, отказывается признавать использование японской армией "женщин для утешения" военным преступлением и считает главной проблемой современной Японии то, что женщины делают карьеру, а не остаются на кухне. В свободное от правого популизма время он играет в гольф и жестоко избивает проституток, которых поставляет ему криминальная организация Анимару. Тацуо, недавно назначенный ответственным за их подбор, по наивности посылает к сенатору свою девушку Рейко и её замкнутую подругу с кошачьим именем Тама. Тама возвращается с рассечённым лицом, Рейко за излишнее недовольство убивает босс Анимару, и Тацуо, ставший этому свидетелем, тем же вечером задумывает план мести — ворваться с компанией старых друзей в поместье Домона и украсть его внушительную заначку. Если Кантаке, с которым он встретится аккурат после часовой отметки, очень сдержан, мягок, почти статичен, то Тацуо в исполнении Кадзуи Такахаси отличается крайней непосредственнностью, богатой пластикой и широким эмоциональным диапазоном — и при этом как будто совершенно избавлен от брутальности, привычной для героев его статуса.