Ос(ь)минкин_пишущий

Антиутопические стишки Ваше вмешательство не потребуется Делегируйте страдания нейросети Все возможно в нашем делириуме Война закончится Санкции снимутся Вина забудется Уйдет ответственность Жертвы получат компенсации Раны зарубцуются Герои увековечатся Отрастут конечности Притупится чувство сопричастности Черный стыд станет мемом Ближний простит Дальний поймет Потомок забудет Предок разложится на плесень и мёд Любимая дождется Ребенок в гробике перевернется и скажет папа Враги помирятся Друзья обнимутся и порноангелически поцелуются Мужчины перестанут насиловать и убивать (и выебут друг друга в солнечные анусы розовыми страпонами) Искусственная матка будет рожать гениев через одного и просто хороших людей Гетеропатриархальная матрица расплавится как свечка в попе младенца Вся планета покроется сакральными нечистотами божественного вкуса и запаха Жижек напишет книжку о Путине как необходимом Зле перед Вторым Пришествием Озоновый слой восстановится Черные дыры залатаются Уровень мирового Океана перестанет расти Облака поплывут белогривыми лошадками и кудрявыми овечками Минотавр перестанет есть человечину Человек перестанет есть животных и научится переваривать пластик Земля закружится в хороводе планет объединенной Вселенной В соцсетях будут одни только котики Только котики в соцсетях и синопсис нового романа Владимира Сорокина: Русскую девицу детородного возраста запирают в деревянной избе и пять раз на дню потчуют блинами с икрой и вареньем, давая запивать медовухой и квасом. Там ее заставляют читать с утра до темна только русскую классическую литературу. А как стемнеет, приводят к ней домашний скот, диких зверей, юродивых, уродцев и нищих духом всех мастей, которым она изустно пересказывает прочитанное и лактирует сосцами в разинутые рты. А по утру из избы выходят сплошь добры молодцы - все как на подбор статные, розовощекие, косая сажень в плечах, а уставшая девица лежит расхристанная на мятых простынях вся в шерсти, отслоившихся когтях, кровавых коростах и нечленораздельно мычит, блеет, воет, скулит и хрючет. (15 июля 2024 г. )

На первом этаже дома-утюга располагается типичная ленинградская коммуналка. Ромка с мамой Олей провел тут первые шесть лет своей жизни. Давайте заглянем в нее. Закопченные потолки и скрипучий пол, в квартире всегда царит полумрак, с кухни проникают запахи жареного лука и кислой капусты, оседая на стенах слоем жира. Ромка подглядывает в замочную скважину ванной комнаты за соседкой тетей Валей, но ничего кроме пара и бьющего в глаза яркого света не видит. Или не помнит. Тетя Валя работает комплектовщицей стапельно-сдаточного цеха на Адмиралтейских верфях. Однажды на нее упал лист металла и оставил на черепе вмятину. В темноте Ромка пугался тетю Валю, а та, запинаясь об Ромку, чертыхалась прокуренным тенором. Ромка пытается разглядеть хоть что-нибудь, прижимаясь к скважине, но чувствует резкий запах хны, которой тетя Валя красила свои волосы и звонко чихает. Из ванной доносится громкая ругань тети Вали. Ромка удирает что есть мочи по темному коридору с рассохшимися старыми паркетинами и утыкается в огромную щель в стене, практически трещину. Ромка мог пролезть в эту трещину из коридора прямо во двор-колодец. Ленинград тогда еще не захватила программа капитального ремонта, и эта трещина была практически первой ромкиной дверью в большой взрослый мир (дети, не суйте пальцы в колеса мировой истории!). И пусть этот мир был ограничен узким, как бутылочное горлышко двором-колодцем, но его запахи вечно сырой штукатурки, сладковатой плесени и кошачьей мочи открывали Ромке немыслимые прежде горизонты воображения. Ромка был впечатлительным ребенком, поэтому ему порой было достаточно малейшего сдвига в обыденном течении жизни, чтобы с головой нырнуть в приоткрывшуюся щелочку. Вуайеризм присущ всякому социальному животному, но у Ромки он представал в форме внимательности к, казалось бы, самым неприметным вещам этого мира: веточке, пробившейся сквозь трещину в асфальте, стёклышку, вросшему в землю, струйке теплого пара от прохудившейся трубы теплоснабжения…

Но Ромке было куда важней, что именно здесь Гоголь поселил бесприютное привидение Акакия Акакиевича Башмачкина – в миру маленького человека, мечтавшего о шинели на теплой вате, а после смерти в отместку за прижизненное унижение срывавшего шинели со «значительных лиц». Глядя на этот мост и вспоминая о Гоголе, Ромка думал, неужели мне сама судьба уготовила начать свою литературную деятельность с ясно выраженного сочувствия к униженному и оскорблённому? Стать певцом всех маленьких людей века ХХI-го, левым поэтом с обостренным чувством справедливости? О нет, ведь и Гоголь был куда хитрее своих не в меру серьезных на вышибание слезы последователей и всякий социальный реализм обставлял иронией и гротеском. Но главное: Ромка ведь и был тем самым маленьким человеком нового века, постсоветским невротиком, маргинальным люмпен-интеллигентом, которого еще только предстояло распознать и описать какому-нибудь социально чувствительному борзописцу. Однако то, что Ромка прежде читал о современных маленьких людях, все больше было либо чернухой, либо романтизацией. Велико было искушение - пойти нахоженным русской литературой путем: разглядеть маленького человека в анфас и профиль и стигматизировать его мизерабельность как онтологическую сущность злого рока и судьбы. Но Ромка сразу отбросил этот путь и решил: прежде, чем я начну описывать кого-то как угнетенного, прежде чем начну говорить за него, мне нужно научиться описывать себя, посмотреть на себя со стороны, как на другого, втереться к себе в доверие. Надо было сперва наперво научиться обвести себя вокруг пальца, выставить себя в неприглядном свете и даже посмеяться над собой, если на то пошло. Только так и можно обратить обратно свое нарциссическое эго, отвратить его от бесконечного вглядывания в себя и саморазрушения и направить на прояснение мира. Только тогда пресловутый внутренний мир в себе может стать миром для себя. И здесь без Гоголя было не обойтись. Как покажет последующая литературная жизнь Ромки, его творчеству были присущи гоголевская ирония и сардонический смех куда более, чем психопатология Достоевского и морализаторство Толстого. Не обошлось и без гоголевской мистики, всегда, впрочем, заземляемой на материю жизни. Как тот самый Калинкин мост через Фонтанку, омонимичный Калинову мосту через реку Смородину, соединявшему в русских сказках мир живых и мёртвых.

рубрика "Небесный Ленинград". Фонтанка, 199 (Садовая ул. 128). Дом-утюг. 1987 г. Фото: Сергей Королев. Текст - фрагмент романа "Олечкина интуиция". Вот последний – 128-й дом по Садовой улице, известный как дом Кудрявцевой, а в городском фольклоре из-за своей треугольной формы прозванный домом-утюгом. В этом месте расходятся Фонтанка и канал Грибоедова и дом-утюг словно броненосец Потемкин разрезает пространство надвое. Напротив дома-утюга Старо-Калинкин мост с гранитными башенками, за мостом - жирафьи шеи портовых кранов Адмиралтейских верфей и озаренная закатом Невская губа. Эта губа или по другому - Маркизова лужа стала для Ромки его экзистенциальным горизонтом, скрипучей подслеповатой форточкой Ленинграда в воображаемую Европу. Старо-Калинкин мост раньше был просто Калинкиным, именно по нему проходила граница города в начале 19 века, даже верстовой столб с нулевой отметиной сохранился.

Режиссерка и драматургиня Женя Беркович успела сделать много полезных дел, я поучаствовал у нее только в одном осенью 2022-го года: Женя руководила независимым театром «Дочери СОСО» и делала со своими актрисами два спектакля по стихам русскоязычных поэтов и поэток, написанным в последние месяцы. Собирались полные залы, часть выручки шла на благотворительность. Горькая лирика тут в том, что одна из актрис попросила прочесть мой текст «Родить человека», разошедшийся по непоэтическим пабликам интернета в переводах на разные языки. Младший брат актрисы погиб в марте под Азовсталью, (и нет, не со стороны защитников города). Они росли без мамы, и она заменяла ему мать с раннего детства. Без упреков, почему она не уследила за братом, просто хотелось тогда сжать кулаки в негодовании и в горечи и рыдать. Но поэзия осенью 2022 казалась почти единственным способом шевеления губами изнутри катастрофы, в то время как вокруг нарастал дискурс ненависти с одной стороны и нечленораздельность рыданий - с другой, поэзия обращала голый аффект в некое подобие речи, чтобы полностью не расчеловечить другого и не расчеловечиться самому. Мое стихотворение было написано также на аффекте от рождения сына и ухода за ним в первые месяцы, наложившегося на начало Большой Войны. Оно стало у меня таким одним из немногих универсально "общечеловеческих" (знаю, конечно, что претензии на универсализм сами по себе есть плод антропологической машины модерна, но несу этот поэтический грех). Мне хотелось без нравоучений, а на собственном опыте показать, как (пост)патриархальная матрица (маскулинная мачистская цивилизация) вытесняет труд заботы и социального воспроизводства, феминизируя работу по воспитанию человека как что-то женское и незначительное; а с другой - производит изъятие человеческой жизни в пользу государства как разменной монеты для идеологии милитаризма. Поэтому м.б. то стих-е разошлось даже по народному (кто-то тут добавит «ватному») "вконтакте" в основном среди русскоязычных женщин - по большей части молодых матерей. Тогда чень многие женщины в комментариях писали, что постоянно думали о том же самом и нашли в стих-ии язык выражения своему трудному опыту воспитания детей. Мы были осенью 2022 с младенцем Германом с утра до ночи, 24 на 7, поэтому в стихе мне было важно разделить свой опыт и дефеминизировать труд по воспроизводству и социальную заботу как таковую. Русскоязычные авторы и я в том числе мало что могут сказать украинским матерям, украинские матери говорят и пишут сами, их голоса - это воплощенная перрессия - «вільна промова», «відкритість», «правдивість». Они носительницы и свидетельницы такого опыта, который упаси бог пытаться тематизировать (т.е. писать о нем, не разделяя его). Осенью 2022 мы возились с травмами свидетелей, пытаясь хотя бы в поэзии показать, что детей можно растить без ненависти к другим нациям и народам, животным и растениям. Теперь я понимаю, почему та актриса из театра Жени Беркович выбрала именно мой текст - он вскрывал для нее на тот момент именно тот злой парадокс: как и почему твой младший брат, сын, друг, вроде бы "наш мальчик" становится убийцей, а потом погибает сам. И хотя некоторые стихи и проза могут вскрывать насилие и гуманизировать ежедневно расчеловечиваемый мир, прививая эмпатию ко всему живому, к его хрупкости и ранимости, но ни один стих и книга сами по себе не остановили войн и насилия, так как при слове телега - телега не проезжает через наш рот, а искусство - не политика и не религия и занимается предпоследними, а не последними истинами.

Сынок, ушки в холодильнике, кровь на столе Когда вернешься выложи из морозилки сердце Сегодня на ужин сделаем пельмешки, поможешь мне лепить маленьких големов ха-ха, не обращай внимания и не забудь с собой ланч-бокс, там пальчик-смальчики - здоровый перекус. Уж лучше твоего фаст-фуда из тик-тока, живот испортишь, мне потом лечить, гастрит, изжога Совсем ты что-то исхудал, уже штанишки сваливаются Но ничего, проделаем еще одно отверстие в ремешке Мы шило раскалим и дырочку прожжем, как бабушка учила Запах паленой кожи - это такие пустяки по сравнению с ремнем, который удерживает пришествие сына погибели (не тебя, не тебя, о-ля-ля) другого сына, прости за умничанье Я не даю советов - только заботу, пока ты не достиг совершеннолетия пользования собственным разумом, так о чем это мы? Снова заговариваюсь, причем тут Кант, однако все же лучше чем cogito Декарта, которое детей, животных – даже женщин – и вовсе не воспринимало за людей! О господи, спасибо, что ты умер. Это я снова так шучу, отсылка к Ницше, но не важно, ешь быстрее… Сынок, на что там в школе снова собирают деньги? Так много мест боевой славы развелось, куда не ткнешь – повсюду чьи-то кости, еб твою мать, ой, это ж я…. А в школьном чате мамочки – ну милота и только, так радуются попаданию своих чад в какой-то рейтинг, но это же предательство проекта просвещения, подмена гуманизма алгоритмом, а о человеке кто подумает? Сынок, какая все-таки ты у меня копуша, как тот Обломов, был такой роман у Гончарова, помнишь, нет, не помнишь, ну какой Обломов в 21 веке, сегодня популярны супермены Иваны-дураки верхом на атомной ракете в каждый дом, ха-ха Не слушай маму дуру, все я побежала, не забудь помыть посуду не громозди руины за собой, мой ангел, ох и поперла из меня культура, но ты знаешь, ведь мы интеллигентная семья, мне в детстве пианино через окно хрущевки загружали в заставленную русской классикой квартиру от пола и до потолка, испорчена бесповоротно твоя мама, но знаешь ни о чем я не жалею, когда вокруг все мыслят так абстрактно, отвлеченно; Весь мир - кривая спроса-предложения, пересечение координат... Ой, что-то у меня давление подскочило и участился пульс, переволновалась, все же я еще живая, а в это время Кронос пожирает меж прочими своих детей, ты знаешь, я все больше понимаю, что этот Кронос, блядь, это не просто образ, что он взаправду ест своих детей, да и чужих туда же в рот пихает, вот ведь какое воображение у твоей мамули разыгралось, в то время как свидетель должен бормотать, а синтаксис – быть переломан я между прочим никакой работы не боюсь и пролежни готова промывать не только у святых отцов, но и у разных там злодеев. Ведь для таких как я чем хуже, тем ближе к истине, блядь, что я тут несу… а впрочем, похуй

Прочитал у А.Эткинда, что в своей новой книге-памфлете "Россия против современности" он ввел понятие стоп-модернизм (которым доволен :"Россия против современности": это политика, которая пытается остановить движение истории, одним словом – "стоп-модернизм"). Вспомнил я, как в своей лекции 2017 г. Мих.Ямпольский отмечал, что сжимающееся время между эсхатоном (концом мира) и паруссией (пришествием мессии) вызывает всеобщий хаос. Поэтому нужен Катехон – отсрочка прихода хаоса и погибели. И такую отсрочку у правого политического теоретика Карла Шмитта производит именно Государство. То есть история – это продукт Гос-ва катехона. В этой онтологии удерживания Государством времени наступления эсхатона работает и путинское высказывание: "День России знаменует многовековой непрерывный путь нашей родины..." и проведение Дня исторических реконструкций на Тверской (Вы сможете попасть в 12 исторических эпох). Это (при)остановка истории и тем самым производство стоп-истории (История производится из собственной приостановки). И неудивительно, что посреди этой остановки, смешивающей в себе все прошлые времена в одно резиновое настоящее, не находится места – тому действительному Настоящему (политике как форме не-согласия), которое вклинивается в «многовековой непрерывный путь нашей родины» и возвращает временнОе измерение. Один из главных архитекторов нынешнего имперского реванша в 2010-е был министр культуры - историк Мединский, советник Путина. Он и сделал историю (помните его докторскую диссертацию, обвиняемую в плагиате) идеологическим инструментов, идеологически подготовив ее для "историка" Путина. История в России стала самой уязвимой наукой, через которую прошло по полной всеопустошающее иго идеологических и эпистемических интервенций так, что она стала вместилищем любой онтологии. Мединский обратился к онтологии Государства, для которого история – идеальный инструмент управления «тем что есть» - то бишь не приложение трансцендентальных категорий, а управление уже данным бытийным различием. Власть уже перешла от эпистемологического режима к онтологическому, поэтому она индифферентна к любой критике. Критический дискурс указывает на методологические и фактические ошибки работы Мединского, но в онтологическом режиме все эти ошибки – это части одной большой смысловой конфигурации «Во благо России». Создание архивов - прерогатива власти. Историки идут в архивы и затем пытаются свести найденные факты в смысловые конфигурации, кот-е составляют историю. Но Мединский отменил архивы, так как история уже дана и она Великая, поэтому она может вобрать в себя любые факты и встроить их в одну большую идеальную хронологию без единого шва и разрыва. Любая критика этой хронологии является априори фальсификацией, т.к. ставит под сомнение саму онтологию "великой русской истории".

По воскресениям буду оставлять тут фотографии несбывшейся ленинградской утопии, то, что я называю "Небесным Ленинградом". на фото: Наб. Лебяжьей канавки. 1964-1967 гг. Небо, деревья, трамваи, велосипедист и ни одной машины. А в трамвае едет Лидия Яковлевна Гинзбург и выписывает цитату из Блока для своей монографии "О лирике": «.. .Мой собственный волшебный мир стал ареной моих личных действий, моим «анатомическим театром» или балаганом, где сам я играю роль наряду с моими изумительными куклами (ессе homo!)... Я уже сделал собственную жизнь искусством (тенденция, проходящая очень ярко через все европейское декадентство)»

Илья Кукулин написал важное наблюдение о полной трансформации российских масс-медиа после 24.02.2022 в режим "шоу политической трансгрессии", причем как со стороны кремлевской пропаганды (там уже давно), так и со стороны оппозиционных медиа, подменивших экспертизу и аналитику этим самым шоу политической трансгрессии, раз за разом тасуя колоду таких фриков как доктор Соловей, Олег Кашин и т.д. - потакая ожиданиям ими же развращенной аудитории. Я добавил бы к наблюдениям Ильи, что то что он назвал "шоу политической трансгрессии", я в своей оптике изучения политического перформанса назвал "военно-театральной машиной". Никакая экспертиза и аналитика не существовала в масс-медиа беспримесно, а вынуждена была играть по правилам медиа-логики и вписываться в тот или иной формат, становясь частью медийной риторической машины. Но самое херовое, что оппозиционные медиа, играя на поле пропагандистской трансгрессивной эскалации, заранее обречены. Я писал про кейс с ухом подозреваемого террориста, отрезанным на камеру "представителем закона" и публичные пытки в масс-медиа (сегодня на канале Россия показали как один сослуживец убивает прямым выстрелом в голову другого раненого) как "новую норму" в современной пост-медиа ситуации. Этот оптико-политический режим кремлевской «биополитики аффекта» уже заранее вывернут наизнанку своими циничными швами, т.е. с ним бесполезно соревноваться в трансгрессии. Военно-театральная машина довела логику трансгрессии до предела, буквализировавшись в антитеатр настоящего времени. Началось это конечно не сегодня. Вот с этой цитаты Беньямина я предлагаю начинать лекции по связи масс-медиа и политики: «Кризис демократий можно понимать как кризис условий экспонирования политического человека... Благодаря воспроизводящей аппаратуре... неограниченное число людей может слушать оратора во время его выступления и видеть это выступление вскоре после этого. Возникает новый отбор, отбор перед аппаратурой, и победителями из него выходят спортсмен, кинозвезда и диктатор».

Полина Проскурина-Янович в 2023 написала книгу «Незамеченное поколение. Контекст. Судьбы. Темы», посвящённую судьбам и творчеству молодых писателей и поэтов русской эмиграции. Забавно (нет), что Полина с 2019 года вела блог nezamechennye.com и я почитывал его, воображаемо примеряя на себя судьбы некоторых писателей-эмигрантов, но скорее из-за своего воображения, чем прагматично готовясь к эмиграции. Ну потом 24.02.2022 - и вынужденная миграция рассеяла львиную часть моего поколения и тут уже не до воображаемых проекций. Читаешь и понимаешь, что ты и есть вульгарная аналогия к творческим эмигрантам 100-летней давности, впрочем в отличие от оных - у тебя открытый исторический финал (эй, ребята, а можно все переиграть, вы нарушили правила!) Вот (не из книги , а из сайта Незамеченные - кликабельная заметка Полины Прокудиной о звезде Бориса Поплавского например: «Как жить? — Погибать». Жизнетворчество Бориса Поплавского (от себя скажу, что Борис Поплавский конечно всех перещеголял в плане христовствующего самоуничижения (которое в его исполнении было паче гордости, но не за гипертрофированный ли нарциссизм любят и ненавидят нашу пиздобратию). «Не жить и сохраняться, а сгорать и исчезать, прекрасно пламенея, озаряя своим исчезновением золотое небо. (Так идем мы через мост)». Б.Поплавский. Из дневников 1928-1935 гг. Поэт и прозаик Борис Поплавский был своего рода «рок-звездой» первой волны русской эмиграции. Талант, эксцентричное поведение, наркотики, ночная жизнь, ранняя смерть от передозировки. Казалось бы, стандартный набор прожигателя жизни. «Он нигде не работал и был еще беднее меня, и болен тою же болезнью. Те же чувства его мучили: комплекс эмигрантской отверженности, унижение, бедность, ужас перед миром, неудовлетворенная жажда любви, беспричинное невыносимое беспокойство, беспричинное отчаяние, безумное ожидание „встречи с Богом“, но только он переживал все это с удесятеренной силой. Это делало его неспособным жить, несмотря на страстную жажду жизни». Это цитата из романа «Отверженные» Владимира Варшавского — еще одного представителя поколения «незамеченных». В психологическом портрете героя сразу узнается Поплавский. Главная подсказка тут — «безумное ожидание “встречи с Богом”». В дневниках, письмах, публицистике, прозе, поэзии Поплавский постоянно выстраивал свои отношения с Богом: через разговор, спор, вызов, приятие и отторжение. Бог был для него главным собеседником, главным оппонентом, главным мерилом и точкой отсчета. Через Него он пытался нащупать и понять себя самого, свой личный путь и путь всего поколения молодых эмигрантов. «Христос, Сократ и Моцарт погибли и сиянием своего погибания озарили мир. Ясно, что удаваться и быть благополучным — греховно и мистически неприлично». «(...) может быть, даже и духовно погибать необходимо — агонизировать нравственно». «И все-таки, если заглянуть хоть немного глубже, становится ясна ужасная внутренняя неслучайность этого несчастья, как будто случайного. Быть может, случайно даже то, что оно произошло именно в такой-то день и час, именно с Поплавским, из-за проклятого героина. Но совсем не случайно то, что оно вообще произошло в молодой литературной среде, в среде эмигрантского Монпарнаса. Чего-то в этом роде, какой-то вообще катастрофы, не только можно, но и нужно было ждать». В. Ходасевич