Хороший текст

Это я Это я — в два часа пополудни Повитухой добытый трофей. Надо мною играют на лютне. Мне щекотно от палочек фей. Лишь расплыв золотистого цвета понимает душа — это я в знойный день довоенного лета озираю красу бытия. «Буря мглою…», и баюшки-баю, я повадилась жить, но, увы, — это я от войны погибаю под угрюмым присмотром Уфы. Как белеют зима и больница! Замечаю, что не умерла. В облаках неразборчивы лица тех, кто умерли вместо меня. С непригожим голубеньким ликом, еле выпростав тело из мук, это я в предвкушенье великом слышу нечто, что меньше, чем звук. Лишь потом оценю я привычку слушать вечную, точно прибой, безымянных вещей перекличку с именующей вещи душой. Это я — мой наряд фиолетов, я надменна, юна и толста, но к предсмертной улыбке поэтов я уже приучила уста. Словно дрожь между сердцем и сердцем, есть меж словом и словом игра. Дело лишь за бесхитростным средством обвести ее вязью пера. — Быть словам женихом и невестой! — это я говорю и смеюсь. Как священник в глуши деревенской, я венчаю их тайный союз. Вот зачем мимолетные феи осыпали свой шепот и смех. Лбом и певческим выгибом шеи, о, как я не похожа на всех. Я люблю эту мету несходства, и, за дальней добычей спеша, юной гончей мой почерк несется, вот настиг — и озябла душа. Это я проклинаю и плачу. Пусть бумага пребудет бела. Мне с небес диктовали задачу — я ее разрешить не смогла. Я измучила упряжью шею. Как другие плетут письмена — я не знаю, нет сил, не умею, не могу, отпустите меня. Это я — человек-невеличка, всем, кто есть, прихожусь близнецом, сплю, покуда идет электричка, пав на сумку невзрачным лицом. Мне не выпало лишней удачи, слава богу, не выпало мне быть заслуженней или богаче всех соседей моих по земле. Плоть от плоти сограждан усталых, хорошо, что в их длинном строю в магазинах, в кино, на вокзалах я последнею в кассу стою — позади паренька удалого и старухи в пуховом платке, слившись с ними, как слово и слово на моем и на их языке. 1950 г. Белла Ахмадулина (1937 – 2010)

Баллада Мне невозможно быть собой, Мне хочется сойти с ума, Когда с беременной женой Идет безрукий в синема. Мне лиру ангел подает, Мне мир прозрачен, как стекло, А он сейчас разинет рот Пред идиотствами Шарло. За что свой незаметный век Влачит в неравенстве таком Беззлобный, смирный человек С опустошенным рукавом? Мне хочется сойти с ума, Когда с беременной женой Безрукий прочь из синема Идет по улице домой. Ремянный бич я достаю С протяжным окриком тогда И ангелов наотмашь бью, И ангелы сквозь провода Взлетают в городскую высь. Так с венетийских площадей Пугливо голуби неслись От ног возлюбленной моей. Тогда, прилично шляпу сняв, К безрукому я подхожу, Тихонько трогаю рукав И речь такую завожу: «Pardon, monsieur *, когда в аду За жизнь надменную мою Я казнь достойную найду, А вы с супругою в раю Спокойно будете витать, Юдоль земную созерцать, Напевы дивные внимать, Крылами белыми сиять, - Тогда с прохладнейших высот Мне сбросьте перышко одно: Пускай снежинкой упадет На грудь спаленную оно». Стоит безрукий предо мной, И улыбается слегка, И удаляется с женой, Не приподнявши котелка. _____________________ * Простите, сударь (фр.) Владислав Ходасевич (1886 – 1939)

Графин Вода в графине — чудо из чудес, Прозрачный шар, задержанный в паденье! Откуда он? Как очутился здесь, На столике, в огромном учрежденье? Какие предрассветные сады Забыли мы и помним до сих пор мы? И счастлив я способностью воды Покорно повторять чужие формы. А сам графин плывет из пустоты, Как призрак льдин, растаявших однажды, Как воплощенье горестной мечты Несчастных тех, что умерли от жажды. Что делать мне? Отпить один глоток, Подняв стакан? И чувствовать при этом, Как подступает к сердцу холодок Невыносимой жалости к предметам? Когда сотрудница заговорит со мной, Вздохну, но это не ее заслуга. Разделены невидимой стеной, Вода и воздух смотрят друг на друга… Александр Кушнер (р. 1936 г.)

Я был разбужен третьим петухом, будильником, гремучими часами, каким-то чертом, скачущим верхом на лошади, и всеми голосами – я был разбужен из небытия с душою как сумою переметной. И я услышал: это жизнь моя меня звала, пока я спал как мертвый. Была заря, и за рекою луг сверкал росой, и зыбилось теченье, и, пробуждаясь, было все вокруг исполнено иного назначенья. Я видел: мир себя же самого ломал и ладил волей своенравной. И я подумал, глядя на него: покуда он во мне, я в нем как равный. Когда он вправду одухотворен людским умом и разумом звериным, да будет он не скопищем имен, но Именем, всеобщим и единым! Олег Чухонцев (р. 1938 г.)

Стихотворение из цикла «Сны Пелагия Ивановича» Пелагий Иванович спит, ему снится, как мучат его ереси, животные ереси, похожие на цветы, похожие на насекомых (на бабочек) цветочные ереси с большими латинскими листьями сиреневой густоты. Кислица по-русски, а на латинском óxalis. Пелагий Иванович дрожит во сне, а с ним дрожит и цветок. У кислицы такие большие лиловые лопасти, как будто в один горшок натолкали много-много на толстых иголках треугольников-мотыльков. Смысл жизни – цветочки мелкие: их только придется извлечь, а потом опылить. В этом ложном соцветии шевелится бабочка-речь. Детство идет, как соседское: неразгаданно. Лето стоит сиренево-фиолетово. Пелагий проснулся на даче – и, как суслик, в кровати садится, не понимает: зачем ему снится всё это? А оно всё снится и снится. Закуклиться в цветке, себя перевести на медленный язык, как заблужденья наши. …Мама с веранды зовёт: «Пелагий, кушать иди». Маленький путник встает, взрослым выходит на свет, стариком садится за стол и ест серебристую кашу. Дмитрий Воденников (р. 1968 г.)

Пилигримы Мимо ристалищ, капищ, мимо храмов и баров, мимо шикарных кладбищ, мимо больших базаров, мира и горя мимо, мимо Мекки и Рима, синим солнцем палимы, идут по земле пилигримы. Увечны они, горбаты, голодны, полуодеты, глаза их полны заката, сердца их полны рассвета. За ними поют пустыни, вспыхивают зарницы, звезды горят над ними, и хрипло кричат им птицы: что мир останется прежним, да, останется прежним, ослепительно снежным, и сомнительно нежным, мир останется лживым, мир останется вечным, может быть, постижимым, но все-таки бесконечным. И, значит, не будет толка от веры в себя да в Бога. …И, значит, остались только иллюзия и дорога. И быть над землей закатам, и быть над землей рассветам. Удобрить ее солдатам. Одобрить ее поэтам. 1958 г. Иосиф Бродский (1940 - 1996)

Не спрятаться от майского цветения На Моховой или на Малой Бронной. Когда расставлены каштанов канделябры, И шелестят сиреневые блузы, Распространяя терпкий дух растления, Я редко покидаю дом-квартиру И слушаю сквозь грязное стекло В постперестроечном тройном стеклопакете То праздничный салют, то рев моторов. И сердца учащается биение, Когда сирена завывает слишком громко; И детский смех, и мерный храп бездомный (Мне в мае будет ровно тридцать девять). …И звон стекла в зобу двора-колодца. Ирина Толстикова (р. 1985 г.)

звёзды падают в траву я не падаю но реву как же много всяких но всем ответить не хватит ног остаётся мне ом-ном-ном поедаю тебя как лимон и реву не падаю не звезда всё проходит ведь правда да сила вод занебесных рек стережёт меня от беды здесь уместен такой саундтрек анна герман «раз в год сады»... но цветут ли большой вопрос там за окнами «хрущ» и мгла а в груди моей купорос твоих синих бездонных глаз Александр Аносов (р. 1988 г.)

ты машешь мне с лодки, и я вздрагиваю во сне, потому что то, чего не было, обступает меня кольцом, начинает лизать мне руки, слюна его липкая жадная жалкая, ты машешь всё настойчивее, всё безнадёжнее, чтобы вскоре раствориться совсем. я никогда не видела твоё лицо настолько безмятежным, как будто для тебя всё закончилось, схлопнулось, и я падаю, падаю в это озеро, в эту реку, я – это не важно, я – не важно, и ты – не важно, не думай я и не думаю – отвечаешь из темноты, с середины реки, счастливый, радостный, каким и не был-то никогда, а вокруг вода голубая серая нескончаемая немота одиночная суть беда Анастасия Бугайчук (р. 1996 г.)

Утро в саду Это свет или куст? я его отвожу и стою. Что держу я – как ветер, держу и почти не гляжу на находку мою. Это просто вода, это ветер, качающий свет. Это блюдце воды, прочитающей расположенье планет. Никого со мной нет, этот свет... наконец мы одни. Пусть возьмут, как они, и пусть пьют и шумят, как они. Ольга Седакова (р. 1949 г.)