Оля и медведи

Я часто пишу в постели, когда еще не до конца проснулась и с трудом примеряюсь к действительности и новому дню (и «с трудом» здесь не для многословия). Это не похоже на утренние страницы, нет, это другое. Пока я не различаю сон и явь, пока прокручиваю в голове странные видения (а они странные всегда, независимо от того, во сколько легла, что ела и пила накануне)… Так вот, пока я в некой полудреме, мысль ложится в телефон сама, без моей помощи, как если бы это и не мысль была вовсе, а кто-то маленький, пишущий во мне. Который, кажется, только и ждет, когда открою глаза, потом зажмурюсь от непрошенного света, заставлю себя взглянуть на день за окном и потянутся за остывшим за ночь мобильником, в котором пусть и не вся жизнь, но уж точно ее треть. И треть эта живет в «документах», в «заметках» и «черновиках» и даже между строк в личке с особенными людьми. Где под «особенными» я имею в виду их ненормальность, такую же, какой наделили меня прадеды, которых плохо знала, задний двор школы, которую терпеть не могла, и постоянные мигрени, от которых удалось избавиться с возрастом. Почти удалось. Чего не скажешь про привычку писать по утрам. От нее освободиться не получилось, да и надо ли. Хотя, может, и стоило бы попробовать для разнообразия или пусть даже для того, чтобы переводить себя в вертикальное положение раньше ленча. После неудобно совмещая его с первым завтраком, душем и просмотром ночной лекции о том, как важны во всем баланс и организованность… Да разве можно упорядочить то, что упорядочению не поддается, живет само по себе внутри, горит и варится, то затихает, то выкипает, а ты только успевай снимать пенки.

Я часто пишу в постели, когда еще не до конца проснулась и с трудом примеряюсь к действительности и новому дню (и «с трудом» здесь не для многословия). Это не похоже на утренние страницы, нет, это другое. Пока я не различаю сон и явь, пока прокручиваю в голове странные видения (а они странные всегда, независимо от того, во сколько легла, что ела и пила накануне)… Так вот, пока я в некой полудреме, мысль ложится на бумагу в телефон сама, без моей помощи, как если бы это и не мысль была вовсе, а кто-то маленький, пишущий во мне. Который, кажется, только и ждет, когда открою глаза, потом зажмурюсь от непрошенного света, заставлю себя взглянуть на день за окном и потянутся за остывшим за ночь мобильником, в котором пусть и не вся жизнь, но уж точно ее треть. И треть эта живет в «документах», в «заметках» и «черновиках» и даже между строк в личке с особенными людьми. Где под «особенными» я имею в виду их ненормальность, такую же, какой наделили меня прадеды, которых плохо знала, задний двор школы, которую терпеть не могла, и постоянные мигрени, от которых удалось избавиться с возрастом. Почти удалось. Чего не скажешь про привычку писать по утрам. От нее освободиться не получилось, да и надо ли. Хотя, может, и стоило бы попробовать для разнообразия или пусть даже для того, чтобы переводить себя в вертикальное положение раньше ленча. После неудобно совмещая его с первым завтраком, душем и просмотром ночной лекции о том, как важны во всем баланс и организованность… Да разве можно упорядочить то, что упорядочению не поддается, живет само по себе внутри, горит и варится, то затихает, то выкипает, а ты только успевай снимать пенки.

На «Янтаре» у нас есть рынок: небольшой, частично крытый. Я базары не люблю, стараюсь обходить бочком, но не сегодня. Остановилась и любовалась пионами. Не привозными голландскими, а пышными садовыми. Они смотрели на меня махровыми бутонами, а бабуля пела мне: бери, внучка, такая красота, только утром срезала, недорого. И я купила. А потом мы шли с ними до самого парка и ловили улыбки прохожих, тоже влюбленных в пионы. Зашли в кафе у реки. Саша принесла мне кофе с молоком, а пионам — графин с водой. Мы поставили цветы на барную стойку, но так, чтобы не мешали ни Саше, ни посетителям. Я пила кофе и смотрела в окно на мокрый асфальт, на клочок неба между домами, на темную макушку тополя, на голубей, снующих туда-сюда между уличными столиками, тоже мокрыми. И ни о чем не думала. Старалась не думать. Когда я уходила, Саша пожелала мне хорошего дня и протянула кулек с печеньем. Имбирным. С улицы через окно я видела, как посетители делают заказы, а с прилавка на них глядят тяжелые шапки пионов.

Внезапно. Чуть не улетела в город у моря 🐋 Чемодан собрала зеленый — с ним можно в салон, к тому же он любимый. Мы с ним насмотрелись, напутешествовались в доковидные времена. Перед полетом нервничала — почти четыре года ходила, ездила по островной земле, отвыкла от неба и высоты. Забыла чувство полета и легкого головокружения. Во Владивостоке уже ждали: Янка, танцы, кофе. Билет на пятницу в обед. С погодой угадала. А дальше — чуть. Чуть не хватило смелости, чуть-чуть характера. И как итог: я чуть не улетела. Жалею? Нет. Порой нужно остаться, чтобы начать еще раз.

Гудят подъемники. Тики-тики, тики-тик. Ползут кабинки вверх-вниз, раскачиваются, переговариваются ветром в открытых окнах. Поют. Щурятся на солнце. Веснушки на твоем лице щурятся тоже, а под ними прячутся восторг и вкус пирожного. Того самого: миндального, шершавого, которое нам подали с какао и шариком ванильного. Тики-тики, тики-тик. И вроде день обычный самый. И елки под нами привычно торчат, словно спицы. Зеленые. Тесные. Скользим по воздуху. Мы — птицы. Опережаем колокольный звон и танец облаков. И все же необычный день. Семьи и верности. С праздником.

«Это потому, что она устала», — сказал он, когда сегодня утром разбил мою любимую кружку с лошадкой-качалкой и надписью «hello». Сказал и густо смутился от неожиданности. «Кто? Лошадка?», — уточнила я. «Кружка. Она устала и разбилась». Я представила, как кружка вздыхает и мается у нас на кухне от того, что ей больше не хочется чаю, не хочется кофе. Ей вообще ничего не хочется, даже воды. Она предательски прыгает из его рук, как с обрыва, на каменный пол. Без шансов. Без сожалений. И черные буквы на ее израненном боку в сумятице трагичных событий образуют новую надпись: «goodbye». Доброе утро. Даже если кто-то разбил вашу любимую кружку. Ну и пусть. Пусть. Лошадка и-го-го! Гоу за новой!

Камешек в воду — круги на воде танцуют. Я танцую вместе с ними. Прохожие озираются, пальцем у виска. Смеюсь. Круги на воде. Бабуля в платочке рядом продает редис. Круглые головки с тонкой кожей, бледно-розовые. Беру пучок на салат. Лук, сметана, соль — вкус детства. Гремит трамвай или только кажется? Мы могли бы прокатиться, как раньше. Помнишь? В вагоне тепло — надышали. По второму маршруту, мимо витрин, мимо мокрых собак и торчащих кустов, держась за руки. Ты и я. Я и ты. И наша притихшая в разговоре любовь. Мы могли бы. Круги на воде. Было и прошло. Да пошло оно. Пальцем у виска. Смеюсь. Просто день такой — вспоминаю.

Километры накрученных педалей. Каменная попа — лучше, чем дома на мягком. Неровный загар от часов на запястье. Лень переодеть на правую, да и неудобно в пути. Под коленками расчесы. Зудятся. Пусть. Перед входом в парк лоток с клубникой. Сладкая? Обижаешь. Сколько? Семьсот. Корты плавятся от жары. Ракетки рисуют петли. Удары. Мячи. Горячие лица. Привет, заходи. Будешь пару? Не сегодня. Сегодня я зритель. Скамейка, порыжевшая от солнца, пакет клубники, грустный мопс без поводка. Пришел на ягоду. Хрипит. Не обманул торгаш. Сахаристая, спелая. Делюсь с Аркадием одной, он сопит охотнее. Вкусно. Его уводят силой. Странное имя для собаки. Аркадий. Так звали нашего завкафедрой. Отчества не помню. Синтетический склад ума. Обидчив. Горд. Вот ему такое имя шло. Но мопс. Пакет пустеет также стремительно, как город перед грозой. Хорошо бы дождь. Но на небе пусто. Ни облачка. Ждали лета? Теперь молимся на воду с неба. К выходным обещают. Можно будет отдышаться, пересесть на две свои и гулять под большим зонтом. Жевать батончик, шуршать оберткой и не потеть. Мяч перелетает ограждение и падает рядом. Спина мокрая, и я рада отлепиться от скамьи и перекинуть мяч обратно. Точно не хочешь пару? Вместо ответа протягиваю сквозь прутья клубнику. Это последняя. На обратном пути лоток на месте. Банок как будто стало больше. Людей вокруг них тоже. Сколько? Тысяча. А молодец торгаш. Свое дело знает. Кручу педали. Каменная попа, неровный загар. Хорошо! Лето.

Отметила годовщину канала отправкой рассказа «Ссора» на литературный конкурс от издательской группы «Альпина». Непростая история отношений одной пары. Он любит ее. Она — белые орхидеи. Смогут ли они договориться и жить мирно?

В большой пакет она бросала все, что можно припрятать на ближайшие несколько дней: макароны пятиминутку, пачку коричневого сахара, кофе в зернах, бутылку немолока, льняное масло и листья карри, яблоки, зерновые батончики и даже красный лук. Наспех запихав продукты, она достала из холодильника кастрюльку с отварным рисом, переложила его в банку, туда же отправила маринованный имбирь и полила соевым соусом. Контейнер с ужином и остальные продукты спрятала под столом у себя в комнате. Сверху прикрыла шалью.

Читать рассказ целиком ТУТ

Ровно год назад, 1 июля 2023 года, я завела канал «Оля и медведи». Мне приходилось заводить собак, друзей, знакомства и мужчин, но канал впервые. И впервые я сделала что-то так, как я хочу: без оглядки на стратегии, планы и тренды. За этот год я написала 405 постов. Каждый — кусочек личного, настоящего, моего. Наверное, если соединить все посты в одно целое, получится повесть длиною в жизнь. Непростую, интересную жизнь, в которой пишу. Спасибо, что вы со мной. Читаете, делитесь эмоциями. Без каждого из вас не было бы этого пространства, где слово — больше, чем набор букв. Это целительная музыка. Благодаря которой я здесь.