йокнапатофа

Редко подобное пишу, здесь не читательский дневник уже давно – но проситься. В руки попал сборник «Мой лучший рассказ» от 1988 года, издательства «Современник». В сборник сами писатели второй половины XX века – Распутин, Есин, Маканин, Екимов, Проханов и многие другие – вносят по одному своему рассказу. Тот, который сами считают у себя лучшим из написанного. От Андрея Битова в книге большой рассказ – или маленькая повесть, не риторика, тут правда сложный случай – под названием «Вкус». И это лучшее, что я читал за год, если не больше. Всё экзистенциальное советское кино – от «Фантазии Фаратьева» до «Парада планет», от «Осени в сентябре» до «Полётов во сне и наяву» – в этом рассказе, в самой плоти повествования. Будто «Скучную историю» Чехова написал Гайто Газданов на пике формы. На уровне сюжета (который пересказывать бесполезно) и условного места действия, «Вкус» напоминает поздние рассказы Юрия Казакова, только у кардинально различны художественные средства двух писателей: герои Казаковы ведут себя как на сцене трагедии, даже утопая в безвоздушном, не способные ничего совершить – разрывы текста, авторский голос являет их как действующих лиц, даже в прошедшем времени; у Андрея Битова же явлена совершенная феноменологическая проза, на той границе чистоты формы, когда труд её чтения ощущается светло и счастливо. Обычно добавляют что-то вроде «сейчас так не пишут», что не совсем так – отдельные страницы «Вкуса» как будто мог написать Александр Терехов, или даже Денис Осокин. Но как целое произведение – рассказ Битова совершенно недостижимый уровень, на уровне любого произведения за всю историю русской литературы. Чистосердечно рекомендую «Вкус» Андрея Битова, если есть возможность – в бумажном варианте: если вы, конечно, не из тех полубогов, способных читать Пруста и, допустим, Гийоту – с экрана телефона или ноутбука. https://libking.ru/books/prose-/prose-contemporary/333662-andrey-bitov-vkus-povest.html

* там винный магазин там вечный дух свободный русский рубль взыскует двух кладя на лацкан пару пальцев грубых и можно жить нарзаном но нельзя кремниста двоеперстия стезя мы за него века горели в срубах в одиннадцать откроется сезам партнёров опозна́ешь по глазам с кем коротать минутную отраду сосчитана посуда и сдана но как стакан надтреснута страна где жили мы по старому обряду ты помнишь пору этих скромных трат сосед по зоне евразийский брат с отрубами в полоске лесопарка стеклянный скит где сталкивало нас изведать быстрой святости экстаз без метрдотеля и без патриарха и разве вся страна обречена чьим знаменьем была не ветчина но не страшась ментовского навета два пальца вознесённых над толпой прилавок тесный где моя с тобой легла орлом счастливая монета Алексей Цветков

22 июня в Бункере на Покровке состоится премьера лекции «Пушкин, как объект рефлексии русской философии». Современники нарекли Пушкина «первым русским поэтом» ещё при жизни – и никогда в русской культуре эта позиция не пересматривалась. Исследованию исторического и интеллектуального пути отечественной философской мысли – XIX века, советской и эмигрантской, современной – в её постижении феномена Пушкина, его художественного мира и роли в культурной матрице России, будет посвящена наша лекция. Лектор - Владислав Крылов - философ, культуролог, публицист. Окончил институт философии и социально-политических наук ЮФУ, а также магистратуру философского факультета МГУ. Публиковался на медиаресурсах «Ваши новости», «Консерватор» и других. Участник Мастерской Захара Прилепина. Бесплатная регистрация: https://redmuseum.timepad.ru/event/2910412/

Ну что, наконец-то можно показать над чем я работал последние пару месяцев. Задумка лекции возникла очень давно, доводить до ума пришлось ещё дольше. Спасибо Маше, что согласилась и, несмотря на все просроченные сроки, решилась выступить организатором этой авантюры. Если вдруг 22 июня вы, находясь в Москве, внезапно почувствуете жгучее желание разобраться, как там наосмысляла Пушкина русская философия в диапазоне от Соловьёва до Лифшица, от Франка до Калинникова — приходите на лекцию! Александру Сергеивичу в этом году 225 лет, как никак

Читаю — готовя один дико разросшийся, вымотавший меня напрочь материал для лекции — статью Эйхенбаума "Пушкин и Толстой": Корни творчества у Пушкина и Льва Толстого иногда так близки, что получается впечатление родства при всей разнице позиций. Не у Гоголя, не у Тургенева, не у Достоевского (при всей его заинтересованности некоторыми темами Пушкина), а именно у Толстого находим мы своего рода дозревание или, вернее, перерождение замыслов, тем и сюжетов Пушкина: «Евгений Онегин» и связанный с ним замысел будущего семейного романа («преданья русского семейства») — и «Война и мир» или «Анна Каренина»; «Рославлев» (отрывок) и «Русский Пелам» Пушкина — и та же «Война и мир»; кавказские поэмы Пушкина, его «Цыганы» — и «Набег» или «Казаки» Толстого; «Арап Петра Великого» — и работа Толстого над романом из петровской эпохи; «Капитанская дочка» — и «Хаджи Мурат», в черновых редакциях которого Толстой недаром вспоминает повесть Пушкина; сказки Пушкина — и народные или азбучные рассказы Толстого; наконец, «Кавказский пленник» Толстого — демонстративное и потому особенно характерное его выступление, показывающее близость или родство корней. Что касается «Анны Карениной», то, как это видно будет ниже, Толстой писал этот роман с ясным ощущением своего литературного родства с Пушкиным. Родство это заложено только в корнях, но установить и осмыслить его очень важно для понимания и Пушкина и Толстого. Они — точно растения, растущие из одного корня, но в противоположных направлениях; Толстой — корнеплод, а Пушкин — цветущее дерево" И сразу вопросы о нужности филологии и всех её штудий, когда можно просто и по делу сказать, что Лев Николаич — картошка. Так и есть, и другие слова уже не больно нужны.

Тут румынский премьер-министр выступил с замечательной речью: "Румыния будет оказывать поддержку Молдавии на ее интеграционном пути, потому что там все являются румынами и никем другим. Нет молдаван, не существует молдавского языка, это румынский язык и это румыны", - сказал Чолаку в среду в ходе теледебатов на канале Digi24. И вспомнилась сразу... нет, не какая-то наглядная политическа аналогия, слишком очевидная, чтобы о ней говорить — и так все давно всё про Европу поняли. А вспомнилась великая сцена из романа "Земля-Воздух-Небо" Германа Садулаева: о приключениях русских наёмниов в Сирии "Барс построил всех в четыре шеренги и для начала отхуесосил ротных, а потом взводных, я уже и не помню за что. Дальше взводных Барс бойцов не хуесосил. Мы были уже взрослые и должны были хуесосить себя сами: ротные – взводных и командиров отделений, взводные – командиров отделений и рядовых бойцов, командиры отделений – рядовых бойцов и иногда взводных, в порядке обратной связи, feedback (...) После прочистки каналов связи и установления атмосферы взаимопонимания Барс задвинул свою телегу. Он, Барс, сказал, что первым делом в военном лагере надо устроить отхожее место. Так делали древние греки, древние римляне, готы, скифы, фашисты и красноармейцы, только не молдаване, потому что молдаване засранцы. Здесь есть молдаване? Шаг вперёд! Молдаван не было. Барс продолжал: – Если в лагере не устроить отхожее место, то бойцы начинают ссать и срать везде. И очень быстро, вы, блядь, не представляете, как быстро, весь лагерь превращается в парк культуры и отдыха после ночи выпускного бала, когда охуевшие выпускники и выпускницы ссут и срут под каждым кустом, а сверху ещё блюют. Нет, они не ебутся. Никто не ебётся на последнем звонке, хотя все мечтают. Все просто нажираются в говно и потом ссут, срут и блюют, а ебаться физически не могут. Но если кто-то всё же ебётся, то в результате получаются вот такие недоноски, такие уроды, как вы. Дети последнего звонка, блядь. Но я вам не позволю повторить ошибки родителей. Вы у меня не будете ни ссать, ни срать где попало, будете только ебаться, и ебаться будете со мной, причём пассивно ебаться, без вариантов. Говно. Если не выкопать туалетные ямы, то говно будет везде. Вы все будете в говне, хотя вы этого не заметите, потому что вы сами говно. Но заметят насекомые. В том числе ядовитые. Птицы, в том числе хищные и опасные. Бактерии и кишечные палочки. Звери. И даже бармалеи могут унюхать ваше говно. Запомните главное правило человеческой жизни: говно надо прятать! Каждый человек на восемьдесят процентов состоит из говна. Но своё говно надо прятать! Тот, кто не прячет своё говно, тот не может называться человеком. Такой ублюдок может быть только молдаванином. Среди вас есть молдаване? Молдаван не было. Барс продолжал: – Где устроить туалет? Это самый важный вопрос при планировании лагеря! Надо изучить розу ветров. Надо устроить туалет так, чтобы ветра выдували миазмы ваших испражнений в сторону от лагеря, а не в лагерь. И надо чтобы туалет находился в максимально защищённом месте, в естественных складках местности и под прикрытием огневых точек, снайперов и пулемётчиков. Туалет должен быть устроен в более безопасном месте, чем штаб, потому что командир боевой части тоже ходит в туалет и он не хочет погибнуть, пока срёт в позе орла, а если ему суждено погибнуть, то лучше пусть его убьют в штабе, над оперативной картой, потому что это красиво и романтично, а не в говне. Потому что только молдаване рады сдохнуть в своём говне, но ваш генерал не молдаванин, и среди вас тоже нет молдаван. Или есть? Молдаван не было" Я к чему — было бы здорово если бы парад унижения молдаван внезапно обернулся экспансионистским взрывом, и презираемые всеми недорумыны попёрли на Запад и Восток смертным боем, как монголы времён Тэмуджина. Великий Молдованский Улус, Гагаузийская орда — вот это всё. А что, всего можно ждать от страны, половина территории которой — виноградники.

Из воспоминаний советского и русского философа Арсения Владимировича Гулыги — из впечатлений о занятом нашей армией Кенинсберге, в апреле 1945 года: Недоучившийся студент-философ, я знал, что здесь похоронен Кант. И я отыскал его могилу. Сред обломков зданий, у стены полуразрушенного собора, стояло строгое надгробие с надписью «Immanuel Kant». Рядом чья-то рука вывела мелом по-русски: «Теперь-то ты видишь, старик, что мир материален». Мне, как и автору озорной эпитафии, было тогда невдомек, что Кант, собственно, и не отрицал материальности мира. В ту пору это было простительно.