пророк футуризма

встань на слабые ноги, обопрись на косяк; хоть для тебя это много, для других - лишь пустяк. подними же глаза, взгляд там, за окном? впивается словно лоза, встаёт словно ком чтож эта нечисть разивает свой рот? о чём, накренившись, так жутко поёт? чуть приглядевшись,не поверишь глазам, кругом не окна, одни зеркала, себя душишь холодом презренный ты сам; не бойся бесов и ведьм, страшись же себя @larrydrarry

слова застревают в глотке, сбиваются в липкие комки, забивают горло как плёнки при дифтерийном крупе, они скрипят на зубах мокрым сахаром, их хочется соскоблить с языка и зубов и прополоскать рот, но ни туда, ни сюда, слов становится слишком много, пёстрые и яркие, мягкие и болезненные, хочется выплюнуть их все разом, но я без понятия с чего начать, за какое потянуть первым, поэтому просто молчу. молчать в таких ситуациях подобно маленькой смерти или взрыву водородной бомбы, но я и правда не знаю, с чего и как именно начать. какое отвратительное слово – «начать».

я была заперта в твоей шкатулке в форме сердца неделями, ты душила меня своей любовью. меня предупреждали, что почти все женщины, принадлежавшие к высшему кругу, были нравственными уродами. в агнессах таились мелузины;днём они были женщинами, а ночью упырями. они ходили к месту казни и целовали только что отрубленные головы, насаженные на железные колья. Маргарита Валуа, родоначальница всех жеманниц, носила у пояса юбки пришитые к корсажу закрывавшиеся на замок жестяные коробочки, в которых хранились сердца умерших её возлюбленных .под этой и необъятной юбкой прятался Генрих IV. в те времена нравилось безобразие, в особенности женщинам .стоит ли быть красавицей, если у тебя нет урода? стоит ли быть Королевой, если нет какого-нибудь смешного пугала, который говорит тебе "ты"?

как смириться с тем, что я худший в том, что делаю лучше всего

жизнь слишком коротка, чтоб тратить её на письма с приглашениями.

горячий шоколад и портреты карандашом на моих стенах. мятая белоснежная постель укутывает осенним спокойствием и теплом я сижу на подоконнике, смотря вдаль. изумрудноглазая кошка трётся о мои ноги а мыслями я всё ещё в старой питерской хрущёвке. беспорядок на полу, трещины на стенах, противный липкий запах одиночества, осевшего в лёгких комом рака; слишком громкая тишина, такой приставучий холод, лезущий укутать в смертельные объятия; поношенная футболка, ощущающаяся на теле непосильным грузом. мысли о том самом страшном, запираемом на дне черепной коробки - эти мысли невыносимая тяжесть. тяжесть, придавливающая голову к пропахшей сыростью подушке. тяжесть, притесняющая всякое светлое. тяжесть, вынуждают выживать. тяжесть, не позволяющая встать с постели. тяжесть, давящая на тело и не дающая даже поесть.     иногда кажется, что это тяжесть не эфемерных мыслей, а земли, в шести футах под которой меня хоронят раньше времени.      "нет, мы не хороним заживо. мы делаем одолжение бездушной туше" город засыпает, просыпается самокопание. да здравствует ночь!