Сахарный Кремль

— Янусик, раз ты ближе к окну лежишь, ты лучше повернись к нему спиной, чтоб если что, осколки не в лицо прилетели, а в попу, – смеётся волонтёрка О. Сегодня я хочу немного рассказать об О. Это загорелая блондинка, которой чуть больше 40, но на вид 30+. Она одевается в стильную камуфляжную одежду и красит губы в яркий красный цвет. Ко всем обращается «заюш». Увидев её в обычной жизни, я бы подумала, что она клубная чикуля. Наслушавшись историй о некоторых волонтёрках, которые приезжают сюда устраивать личную жизнь или потусить с покатушками на БТР, я думала, что О. одна из них. Ошиблась. О. – жена и мать троих сыновей, все (насколько я поняла) курсанты. О. родилась в Севастополе. Дочь военного, внучка военного, муж тоже военный. Работает в военной части в Питере. Судя по рассказам, семья у неё богатая: у родителей хороший домик на берегу моря, а она с мужем и детьми живёт в Петергофе, у неё шикарная машина, у мужа тоже. Всё своё свободное время она тратит на благотворительность. И в военном госпитале и здесь. Пока мы сидим и пьём игристое на природе, слушая музыку и всякие звуки оружия, ей звонит муж. Он рассказывает ей, как строится дача. Когда разговор оканчивается, она говорит: — Вот он что-то рассказывает про дачу, а мне так пофигу... Мне всё это перестало быть интересно. Друзья тоже делятся какими-то своими делами. Мне стыдно, но мне скучно это слушать. Моя жизнь теперь тут. Наверное, это не очень хорошо. Я её немного понимаю в этом. Но это ложная тропинка. Нельзя на этом замыкаться. Спрашиваю её, как так вышло, что это место затягивает людей. — Да это секта! – смеётся она. — Ну а как ещё назвать? Реально здорово тут. Столько классных людей, такое доброе дело делаем... — А до войны на что время тратила? — Да сыновей на ноги ставила. С сыновьями она тоже часто созванивается. Они так мило общаются, я никогда не слышала таких ласковых разговоров между взрослыми мальчиками и их мамами. Показывает переписку со старшим (ему 22 года). «Мамуля, как ты? Выглядишь уставшей, но всё равно самая красивая». По телефону она спрашивает у одного из сыновей: — В артиллеристы не хочешь? Богом войны стать. Отвечает, что нет. Вроде в лётчики пойдёт. Меня удивляет желание матери отдать сыновей в военные, особенно в такое время, но, в целом, это же ожидаемо от человека, который родился в военной семье. Несмотря на гламурную внешность, она простая и дружелюбная. Всегда подойдёт и предложит передохнуть. Помогает. Работящая. — Наверное, родители гордятся тобой? — Да! А я ими. Они такие патриоты! Рассказывает историю, как тусила в Крыму. Пока муж сидел с другом и пил, она увидела, как «ждуны» (это она использовала этот термин), два здоровых украинца, начали избивать российского военного за то, что он воевал в Украине (но это её версия). — Ну а я полезла в драку, чтобы защитить нашего. — В мужскую драку? Да ты что! — Да это я выгляжу такой, а на деле очень даже боевая. Меня папа учил: «Даже если ты слабее, бейся до конца изо всех сил». Позже: — Я не разбираюсь в политике, в геополитике, у меня, может, образования не хватает, но я знаю одно – я со своими до конца. Меня так воспитывали, у меня это заложено на генетическом уровне. Я русская, я за русских. Мы постоянно слышим какие-то звуки. Не пугаемся, ничего такого, даже смеёмся. Она говорит: — Я своим мальчика наказ дала. Что-то типа завещания. Если меня не станет, то ладно, пусть папа женится. Не надо ему и новой женщине подлянки устраивать. — Ого! — А вообще если вдруг что случится, пусть от меня один педикюр останется. Не надо меня по частям собирать. — Согласна. Наверное, лучше умереть, чем стать инвалидом, – киваю я. Лает собака. О. в шутку называет её «блядской собакой». Потому что та по-дурацки громко лает. — Та иногда лает до сигнала ракетной опасности. Будто чует что-то неладное. Мы идём спать. Душевно посидели. Я очень рада знакомству с ней.

Я настолько профан что касается военной техники, что мне кажется я пишу с логическими ошибками. Прошу прощения. Я бы исправила тексты, но как, если я всё ещё дурочка. 🙈 Будет стимул изучить этот вопрос по приезде. Сегодня местный участковый принёс очередную деталь какого-то снаряда. Я дважды пыталась запомнить название, но я стесняюсь писать, вдруг неправильно запомнила. Как мне сказали, потом все эти сбитые штуки отправят в какой-то музей.

Я настолько профан что касается военной техники, что мне кажется я пишу с логическими ошибками. Прошу прощения. Я бы исправила тексты, но как, если я всё ещё дурочка. 🙈 Будет стимул изучить этот вопрос.

«...Я понял, я принял истину — только любовь есть то конечное и высшее, что оправдывает наше здешнее существование, что может нас возвышать и укреплять! Да, я постигаю смысл того итога, что достигнут человеческой мыслью, поэзией, верой: освобождение — через любовь, в любви! Я теперь знаю, что человек, у которого нет уже ничего на этом свете, может духовно — пусть на мгновение — обладать самым дорогим для себя — образом того, кого любит...» Отрывок из книги «Сказать жизни да!». Книгу написал психолог в концлагере Виктор Франкл: Когда отнято всё… Километр за километром мы с ним идем рядом, то утопая в снегу, то скользя по обледенелым буграм, поддерживая друг друга, слыша брань и понукания. Мы не говорим больше ни слова, но мы знаем: каждый из нас думает сейчас о своей жене. Время от времени я бросаю взгляд на небо: звезды уже бледнеют, и там, вдали, сквозь густые облака начинает пробиваться розовый свет утренней зари. А пред моим духовным взором стоит любимый человек. Моя фантазия сумела воплотить его так живо, так ярко, как это никогда не бывало в моей прежней, нормальной жизни. Я беседую с женой, я задаю вопросы, она отвечает. Я вижу ее улыбку, ее ободряющий взгляд, и — пусть этот взгляд бестелесен — он сияет мне ярче, чем восходящее в эти минуты солнце. И вдруг меня пронзает мысль: ведь сейчас я впервые в жизни понял истинность того, что столь многие мыслители и мудрецы считали своим конечным выводом, что воспевали столь многие поэты: я понял, я принял истину — только любовь есть то конечное и высшее, что оправдывает наше здешнее существование, что может нас возвышать и укреплять! Да, я постигаю смысл того итога, что достигнут человеческой мыслью, поэзией, верой: освобождение — через любовь, в любви! Я теперь знаю, что человек, у которого нет уже ничего на этом свете, может духовно — пусть на мгновение — обладать самым дорогим для себя — образом того, кого любит. В самой тяжелой из всех мыслимо тяжелых ситуаций, когда уже невозможно выразить себя ни в каком действии, когда единственным остается страдание, — в такой ситуации человек может осуществить себя через воссоздание и созерцание образа того, кого он любит. Впервые в жизни я смог понять, что подразумевают, когда говорят, что ангелы счастливы любовным созерцанием бесконечного Господа. …Идущий впереди меня падает, идущие за ним тоже не удерживаются на ногах. Конвоир уже здесь, он уже колотит нас, наводя порядок. За несколько секунд моя внутренняя созерцательная жизнь разрушена. Но душа снова способна воспарить, она снова вырывается из здешнего лагерного существования ввысь, по ту его сторону, и снова начинает диалог с любимой. Она спрашивает — я отвечаю, я спрашиваю — она отвечает. «Стой!» — это мы прибыли на место. «Взять инструмент — кирку и лопату». И мы устремляемся в будку, чтобы успеть ухватить что-либо более сносное. «Быстрей! Быстрей, вы, свиньи! И вот мы уже в котловане, каждый на том месте, где рыл вчера. Промерзшая земля плохо поддается, из-под кирки летят твердые комья, вспыхивают искры. Мы еще не согрелись, все еще молчат. А мой дух снова витает вокруг любимой. Я еще говорю с ней, она еще отвечает мне. И вдруг меня пронзает мысль: а ведь я даже не знаю, жива ли она! Но я знаю теперь другое: чем меньше любовь сосредоточивается на телесном естестве человека, тем глубже она проникает в его духовную суть, тем менее существенным становится его «так-бытие» (как это называют философы), его «здесь-бытие», «здесь-со-мной-присутствие», его телесное существование вообще. Для того, чтобы вызвать сейчас духовный образ моей любимой, мне не надо знать, жива она или нет. Знай я в тот момент, что она умерла, я уверен, что все равно, вопреки этому знанию, вызывал бы ее духовный образ, и мой духовный диалог с ним был бы таким же интенсивным и так же заполнял всего меня. Ибо я чувствовал в тот момент истинность слов Песни Песней: «Положи меня, как печать, на сердце твое… ибо крепка, как смерть, любовь» (8:6).

Около 4 часов ночи. В нашу комнату вбегает кто-то из волонтёров и говорит: — Солдаты пришли! Какие солдаты? Зачем? Спросонья слышу, что надо разгрузить машину. Кто-то да займётся этим. Сплю дальше. Спустя какое-то время начинаются звуки. Похоже на раскаты грома. Уже ближе к 7 утра, когда я наконец встала, умылась, оделась, иду на рабочее место и узнаю, что это было. — Мы тебя разбудить пытались, ты никак. Ну пришлось наших [в смысле наших военных] попросить стрельнуть, – смеётся Л. — Да около меня танк может проехать, я буду спокойно лежать дальше, – со смехом отвечаю я.

Пока я писала этот текст перед сном, раза три прозвучал сигнал ракетной опасности. А сколько было за день? Сбилась считать. Вчера, кстати, ни разу не было. Я даже шутила, что я привезла с собой спокойствие. Всегда думала, кто все эти странные люди, которые снимают на телефон небо во время ракетной опасности и непосредственно прилётов. Здравствуйте, сегодня я тоже занималась этой ерундой. Все что-то вдруг потянулись снимать на телефон, я такая, ну блин, ладно, может, мне тоже надо. На память. Не делайте так как я, ай-ай-ай. В любом случае, я была почти в домике. Сначала прозвучал сигнал, потом бабах (ДАЛЕКО). Как мне и говорили, тут действительно всё слегка подрагивает, как в домике Ниф-Нифа и Наф-Нафа, но не так сильно, как мне описывали (вероятно, это может варьироваться). Увидела в небе белый сгусток... облачка? Мне сказали, что это значит, что ПВО сработало. Не знаю, я в этом не разбираюсь. Мне А. показал фото осколков, которые тут когда-то падали. И тут я в первый раз увидела, что есть осколок на самом деле. Я их представляла иначе, а они так-то огромные. «Девки их зачем-то собирают на память, хранят. А тут как-то донецкие приезжали, сказали, выкидывайте их, это плохая примета» — «Примета?» — «Ну к смерти». Кроме того, мне наконец показали «трубу» [РСЗО], которую тоже когда-то сбили недалеко. Я вчера в тексте скрыла что именно сбили цензурой, потому что не знаю, насколько норм об этом писать. Ну допустим норм. Я же не пишу где именно и когда. «Трубу» я тоже сфотографировала на память. Ни фото, ни видео я не выкладывала и не буду выкладывать сюда или куда-то на широкую аудиторию. Я обещала самой себе, что не буду писать ничего в канал, что могло бы кого-то как-то испугать. Но это такой большой кусок моего настоящего, что было бы странно это скрывать. Со мной всё хорошо сейчас и всё будет хорошо и дальше.

Моё утро началось с того, что я стоя слушала гимн России. Патриотично? На самом деле я просто завтракала на ходу, а кто-то на телефоне решил включить гимн. Работы здесь как будто даже больше, чем было на той точке. Первый раз я присела только ближе к 12 дня (встала в 6). Потом опять работа, работа, работа. Если там легальный способ отдохнуть – это отойти покурить (поэтому я, к сожалению, курила много), то тут некогда сделать и этого. А даже если найдётся время, то тоже на ходу. Здесь легальный способ сесть – это, например, начать чистить картошку, ахахаха. Я и другая волонтёрка О. начистили не 2, не 3 и даже не 5 ведёр, а больше 10! А после начали всё это таскать. Помимо картошки, конечно, куча другой работы. Думаю, нет надобности перечислять всё. Меня, конечно, иногда гоняют, мол, чего села, вставай, работы много, но это не дедовщина, тут все работают наравне. В конце смены было приятно услышать от О.: «Как с тобой хорошо, Янка!» Люблю, когда хвалят (а кто не любит?). Для меня большой минус, что тут я практически не контактирую с военными и редко их вижу. Я и там не вела с ними задушевных бесед, но мне было очень интересно смотреть на них, слушать, пытаться понять, что ими движет, как они себя ведут и так далее. Логистика этого места выстроена так, что я нахожусь от них чуть поодаль. Там же мы и работали рядом, и ели за соседним столом, и какими-то фразами перекидывались. Мне этого не хватает. Здесь мои собеседники – исключительно волонтёры. В целом, люди что тут, что там примерно с одинаковыми взглядами и даже жизненными историями. У многих в семье есть военнослужащие, или знакомые служат. Больше всего мне приглянулась волонтёрка Л. Если на той точке я всё время записывала в заметки цитаты тёти Т. (я её окрестила генеральшей за суровый нрав), то тут именно Л. радует меня забавными фразами. Она военная пенсионерка (не знаю, кем именно она была), у неё трое детей. Старшему сыну 44 года. Он всю жизнь так или иначе был связан с армией, но частенько бросал это дело, говорил, надоело. Когда началась война, пошёл добровольцем. Она показывала мне их совместное фото: он приходил на точку с цветами для мамы. «Спросила его, как дела. Он ответил «норм». Если так пишет, значит, не особо нормально. Ну ладно, отвечает и слава Богу», – сказала как-то она. Младшей дочке – 28 лет. Л. сетует, что та до сих пор не замужем. — Вот сейчас у неё какой-то парень. С серьгой в ухе. И называет себя пацифистом. Ну вы подумайте только! Пацифист! Какой к чёрту пацифист? Война идёт! А дочь мне говорит: «мам, тебя послушать, так ты бы всех в берцы одела!» Почему бы и нет? А то мужики в обычной жизни напялят берцы, наденут камуфляжную форму и на какую-то рыбалку в таком виде идут. Ну не дураки, нет? — Да ладно, ну пацифист и пацифист, что такого? – говорю я. — Не понимаю я этого. Но ещё хуже, когда не хотят вообще про войну слушать. Типа «ой, не надо мне этого, ничего не хочу знать». Бесит ужасно, – отвечает Л. — Ладно, я понимаю, можно сочувствовать, чего-то не понимать... Ну да, Россию втянули в эту войну... – она не договаривает мысль. — Пора просто принять: Россия – это богатая девка [имеет в виду богатая на ресурсы], которую все хотят, в том числе всякие нищеброды. Подобный разговор я застала и позже. Волонтёрка Э. жаловалась, что в семье не все разделяют её взгляды. — С младшим братом не спорю, просто коротко говорю – изучай историю. Она также вздыхала о том, что кто-то ещё в её семье против. «Они как будто зомбированные!» – сказала она. Я слегка усмехнулась. Как удивительно, что и та, и другая часть россиян считают друг друга зомбированными. Никто будто не хочет друг друга понимать. Это горько. А ведь точки соприкосновения можно найти. Я это поняла на своём опыте, в том числе когда попала сюда. Я увидела, что люди с другими взглядами они не сволочи, они тоже по-своему хорошие. Но, к слову, объективно, как раз эти люди (имею в виду консерваторов и в целом сторонников «СВО») меньше способны к принятию других взглядов. Либеральная часть общественности более гибкая в этом плане. Надеюсь, что когда-нибудь мы все станем более дружными.

Едва сошла с поезда (это было где-то в час дня), как голос из динамиков оповестил о ракетной опасности. Люди вели себя спокойно, но аккуратно, кто мог – пошёл в укрытия. Укрытия всё-таки маленькие для привокзальной местности, так что далеко не всем хватило места. Женщина стоящая рядом со мной зачем-то начала разводить панику: «Смотрите! Что-то летит!» и показала на стекло. Да ничего там не летело! Может, ей что-то померещилось и она хотела как лучше, предупредить всех, но ох уж это паникёрство, прям раздражает. Славно, что люди не стали после этих слов создавать толкучку и вообще куда-то спешно бежать. Нормально реагировали. И ничего в итоге не было. Я проводила слепую женщину до автобуса, а затем, когда сигнал отменили, потопала с вещами в военный госпиталь. В Москве было долгое ожидание по оформлению и выходу на смену, здесь тоже не были готовы меня принять прям с порога (это понятно). Я заранее озаботилась тем, чтобы у меня появились контакты нужных людей, кто мог бы меня порекомендовать, так что думала, мне это поможет, но нет, я прождала больше часа, а воз и ныне там. Уехала в Белгородскую область на другое волонтёрство. Я не отчаиваюсь и ожидаю, что после того, как вернусь в Белгород, дело сдвинется с мёртвой точки. Шансы есть. Что касается этого волонтёрства, на которое я изначально и поехала. Это та же организация, что была в первую мою поездку, но другая точка. Как я писала ранее, мне безумно понравилось на той точке, но мне захотелось познакомиться с другим местом и другими людьми. Собственно, я здесь уже была, проездом. Батя привозил меня сюда, мы тогда устроили привал, я ела окрошку и здесь услышала свой первый бабах (простите, я буду выражаться такими глупенькими терминами, да). Здесь красивее, уютнее, чище (о боже, здесь нормальный туалет и душ, без плесени!), дружелюбный коллектив, но всё-таки то место больше запало мне в сердечко. Разные ребята с той точки мне уже и звонили, и писали, мол, ты чего, изменница такая (в шутку), дуй сюда, но я уже договорилась поволонтёрить тут, не буду кидать людей. Ещё я почему-то была уверена, что это место безопаснее, чем то. Я регулярно следила за местным телеграм-каналом в тот раз: что ни день, то какие-то новости о прилётах или сбитых БПЛА. Пусть это было не супер близко к нам, но всё же в нашей местности. При этом мы особо ничего не слышали, включая сигнал ракетной опасности. А про этот посёлок ничего такого особо не писали. Не то чтобы я гналась за безопасностью, но почему-то была прям уверена, что здесь тишь да гладь. — Здесь недавно [цензура] упал. Хочешь покажу, когда светло будет? – весело говорит мне новая знакомая – блондинка О. — А вот там [на той точке] никак не реагируют, когда слышат сигнал ракетной опасности, – делюсь я опытом в другом диалоге. — Ну а здесь сложно не реагировать. Наше место как домик Ниф-Ниф и Наф-Наф, постоянно трясётся в случае чего, – говорит мне Л. — Часто звучит сигнал ракетной опасности, надоело уже бегать туда-сюда. Спать тоже порой приходится в одежде, – добавляет С. В общем, что касается ощущения опасности и всего такого, здесь всё тоже самое, что было там: люди супер спокойные, не пугаются звуков, а это в свою очередь передаётся и мне. Я даже больше скажу, мне вообще здесь спокойнее, чем в Москве. Я не пью здесь успокоительные таблетки, которые дома принимаю горстями. Не знаю, как это работает, но факт. Никаких острых ощущений, адреналина и прочего я не испытываю (может дело времени?). Полная безмятежность (не граничит с безрассудством если что). Может, в том числе поэтому (но не только лишь!) я сюда и приезжаю второй раз за месяц – здесь я головой отдыхаю. Некогда переживать, думать и рефлексировать. P.S. Есть интересные моменты из диалогов и просто мои наблюдения, но снова не успеваю записывать всё. Подъём опять в 6 утра.

Я вновь уехала в Белгород и Белгородскую область. Когда я в прошлый раз вернулась из поездки, выяснилось, что мои близкие сильно за меня переживали. Я была искренне удивлена, ведь я сама оставалась относительно спокойной, пока была там. Мне стало за себя стыдно, ну то есть получается, я заставляю людей беспокоиться, хотя я как раз хотела этого избежать. Лёгкое волнение, безусловно, немного греет душу, типа ого, на меня не всё равно, но излишняя тревога вынуждает чувствовать себя виноватой. Как быть в этот раз, я не знаю. Не писать посты о том, что вижу и слышу? Писать, но без того, из-за чего можно было бы испугаться? Писать всё как есть и будь что будет? Пока думаю, как фильтровать свои заметки. Спасибо всем, кто волнуется за меня, правда-правда, но я стараюсь и буду аккуратной.

В 2022 году после объявления о мобилизации я пошла на концерт поэта Егора Сергеева и рыдала под каждое стихотворение, было много злободневных стихов. На этом концерте, в 2024 году, я не плакала, но иногда меня пробил мороз по коже. Вообще, Сергеева некоторые называют Z-поэтом, но мне без разницы. Хорошие стихи и всё тут. Забавно, что и в тот, и в этот раз самым проникновенным для меня оказался стих про танки (1 видео). Там есть такие строчки: «…На восходе сгореть ли, прыгнуть из пешек в дамки — всё быть может этой весной, и ничто — не точно. За тобою, как дети, всюду следуют танки. В голове твоей эти любящие тебя танки. «Мы хорошие, друг, не бойся нас, друг, не бойся».