lawful neutral

Почему суды присяжных неудобны: «в организационном плане – это ад» Институту присяжных на уровне районных судов уже полтора года, однако на практике остаётся ещё множество содержательных и организационных вопросов. Этот пост основан на наших наблюдениях в городах разной численности в нескольких регионах, интервью с действующими судьями и обобщением аналитики. • Проблема инфраструктуры, или «Ну а куда мне их всех девать?» Многие районные и городские суды по-прежнему остаются технически не готовыми к проведению судов присяжных. Особенно проблема очевидна в малых городах и тех региональных центрах, где суды расположены в старых тесных зданиях, изначально построенных под другие цели. В таких условиях порой не найти ни зала заседания, где бы свободно разместилась скамья присяжных, ни изолированной оборудованной комнаты, в которой коллегия могла бы совещаться – с отдельным туалетом, вентиляцией и, по меньшей мере, достаточным освещением. Присяжные должны быть отрезаны от внешнего мира, но фактически им приходится толкаться в узких коридорах и располагаться в кабинетах у помощников и судей. А если суды делят помещения с другими учреждениями (что актуально для небольших населённых пунктов), то проблема усугубляется. Суды, в производстве у которых присяжных ещё не было, вздыхают с облегчением: «нам просто их здесь негде расположить. Разве что в подвале». • Проблема обучения, или «Что мне с этим делать?» Особого внимания заслуживают страхи и сомнения судей относительно того, как проводить процесс с участием присяжных. Реформе уже исполнилось полтора года, но служителей Фемиды, ни разу не встретившихся с такой формой судопроизводства, остаётся много. Даже судьи, прошедшие соответствующее обучение, при наличии перспективы присяжного дела откровенно говорят о том, что это «страшно и непонятно», «надо разбираться», «все стараются от этого отказаться». А как формировать материалы дела технически – отдельный вопрос. Фактически суды оказываются в ситуации, когда приходится учиться на ходу и попутно советоваться с коллегами, этот этап уже прошедших (кому «не позавидовать»). • Проблема отбора, или «А кто у нас в списках?» Об этом часто пишут в публицистике и научной литературе – вечный спор о том, способны ли обычные граждане, всё же собравшиеся для работы в коллегии, выносить решение по существу уголовного дела. По утверждению самих судей, работа с присяжными подобна «работе с детьми», которые порой очень далеки от азов судоустройства – это «тяжело и процессуально, и содержательно». Помимо этого, трудности вызывает отбор коллегии, а особенно в малых городах и межрайонных судах. Как рассказал один из наших респондентов, чтобы собрать коллегию, изначально необходимо отталкиваться от цифры примерно в 500 человек – и уже потом от неё отнимать не проживающих по месту регистрации, судимых или имеющих судимых родственников, негодных по состоянию здоровья т.д. Общее качество подготовки списков кандидатов в присяжные оставляет желать лучшего. На фоне общей загрузки районных судов – от 300 до 500 уголовных дел в год – такая работа отнимает колоссальное количество времени. Как итог, суды присяжных порой оказываются закрыты для общественности, ради которой они и создавались – вопреки принципу гласности информация о таких процессах не всегда общедоступна, аппарат суда не готов отвечать на вопросы, зрителей не пускают, ссылки на карточки дел заменяются, и даже встречаются случаи замены фамилий участников в открытых источниках. На вопрос «Почему так происходит?» судьи откровенно признаются, что система оказалась не готова к повсеместному введению суда присяжных – ни по форме, ни по содержанию. И в этом смысле внимание со стороны общественности лишь усугубляет ситуацию дискомфорта. Среди судей бытует мнение, что такой огромный административный и денежный механизм, какой направлен на суды присяжных, «не оправдан», особенно учитывая финансовые, логистические и временные затраты на формирование хотя бы одной коллегии. При этом инициатива расширения компетенции суда присяжных звучит всё громче.

https://zakon.ru/blog/2019/12/16/razmery_vozmescheniya_moralnogo_vreda_pri_polnom_paraliche_vseh_konechnostej_v_rf_i_za_rubezhom_srav Продолжая тему размера компенсаций морального вреда: пост Артёма Карапетова с уточнённой сравнительной таблицей по странам.

Роман Бевзенко напоминает, что ещё совсем недавно в одной из редакций популярного учебника по гражданскому праву было прямо написано, что россиянам не нужны никакие деньги и аморальным паралитикам хорошо бы платить не более 5 МРОТ.

https://m-logos.ru/mlogos_publication/nauchno-prakticheskij-blagotvoritelnyj-kruglyj-stol-opredelenie-razmera-kompensaczii-moralnogo-vreda/ Буквально позавчера юристы из "М-Логос" провели круглый стол по проблеме размера сумм компенсаций за причинённый моральный вред. Интересен (и вполне очевиден) один из основных проблемных тезисов -- размер подобной компенсации в РФ издевательски мал. В одной из справок по ссылке сравниваются суммы, присуждаемые в качестве компенсаций лицам, у которых вследствие травм наступил полный паралич (наиболее тяжкий вред здоровью из возможных) -- в России это от ~300 тысяч до 1 миллиона рублей. В Германии -- от 400 до 750 тысяч евро; в Италии -- от 1 до 2 миллионов евро.

Любопытное наблюдение - в Лондоне XVII-XVIII веков одним из излюбленных у воров объектов кражи были кружки. Я наткнулся на подозрительно много упоминаний о краже кружек в отчётах о судебных разбирательства в суде в Олд-Бэйли, а факт того, что в известной иронично-поучительной серии гравюр "Industry and Idleness" Уильяма Хогарта, выпущенной в 1747 году и адресованной подмастерьям, изначально планировалось изобразить, как деградирующий работник ворует кружку у своей матери, убедил меня в том, что, наряду с носовыми платками, кружка воспринималась современниками как типичный предмет посягательства такого рода. Кажется, что кража кружек - дело несерьёзное, но один из отчётов о деле, слушавшемся в Олд-Бэйли в декабре 1678 года, упоминает, что серебряная кружка, которую подсудимый украл у своего господина, стоила целых пять фунтов; в это время годовой денежный доход обычного домашнего слуги был примерно в два раза меньше. В другом деле упоминается кружка стоимостью 6 фунтов; ещё в одном - 10. Почти во всех случаях такая кража расценивалась как наказуемое смертной казнью хищение в крупном размере (grand larceny), и, если подсудимый не избегал смертного приговора в силу, например, привилегии духовенства (которая в то время распространялась примерно на всех лиц, способных прочитать miserere на латыни), то его действительно вешали в Тайберне. Нельзя не заметить, кстати, что современные видеоигры, действительно плохо в среднем отражая системы цен, характерные для Средних Веков и раннего Нового Времени, недооценивают и кружки - например, в The Elder Scrolls IV: Oblivion дефолтная цена серебряной кружки (2 монеты) была точно такой же, как и цена бутылки пива. Возможно, геймерам стоит задуматься и написать Тодду Говарду письмо, попросив пересмотреть цены на кружки в новой версии TES V, выходящей на пылесосы.

По теме диссертации приходится много читать об уголовных процессах и работе разнообразных правоохранителей в Англии XVI-XVIII веков. Некоторые из уже попавшихся мне историй просто безумны, некоторые могли бы с лёгкостью лечь в основу сюжета неплохого детектива, а некоторые сами по себе напоминают хороший шпионский роман. Буду по мере накопления выкладывать их иногда сюда, а пока оставайтесь на связи!

Сходил в усадьбу Муравьёвых-Апостолов на первую лекцию из цикла, читаемого центром Res Publica при ЕУСПб и посвящённого, как не сложно догадаться, республиканизму. В прошлый раз я писал про республиканизм таким, каким его видит Филипп Петтит — про большую идеологию, рассчитанную на политику уровня национальных государств, и соперничающую с таким гигантами политической мысли, как ролзовский либерализм. Сегодняшний лектор, Олег Хархордин, представил его с другой позиции. По его мнению, необходимым для поддержания республиканского режима институтам (прежде всего, магистратурам, заполняемым по жребию) не находится места в современных больших государствах с сильно профессионализированной политикой. В силу этого сейчас республиканские практики успешно реализуемы лишь на уровне ниже — например, городов — и на уровне выше — механизмов некоторых международных соглашений. В качестве примера первых Хархордин привёл партиципаторное бюджетирование, практику привлечения активных граждан (не активистов!) к непосредственному определению направлений трат муниципальных финансов, реализуемую во многих городах России, в частности, в Череповце, где с участием Хархордина такой эксперимент проводился применительно к распределению трат на водоснабжение, и в нескольких районах Петербурга. Я бы сказал, продолжая эту мысль, что республиканизм вообще очень хорошо может показать себя как практика управления городами — во-первых, как мы знаем, европейские города формируются как коммуны, имея в своей основе некоторые материальные вещи в качестве объекта общей, публичной заботы (о том, какие вещи могут претендовать на статус "градских" в среднем российском городе, а именно в вышеупомянутом Череповце можно, например, посмотреть эту статью Ольги Калачёвой: http://www.intelros.ru/readroom/nz/nz_55/1626-olga_ka..), во-вторых, город является достаточно масштабной единицей, чтобы создать мощную коллективную идентичность, способную хранить и воспроизводить личные истории как стимулирующие примеры гражданственности. В конце концов, именно в античных городах возникает республиканское представление о свободе, и именно с итальянскими городами связано возрождение категории libertas в Средние Века. Республиканская терминология вообще неизбежно связана с городской жизнью — например, в русской традиции cам термин res publica часто переводился как "градская вещь". Помимо партиципаторного бюджетирования, вполне успешной городской практикой могло бы стать партиципаторное градопланирование, подразумевающее участие местных сообществ в выработке и обсуждении проектов застройки. Достаточно просто представить и создание замещаемых по жребию должностей для решения некоторых вполне конкретных городских вопросов, например, согласования митингов, размещения экологически опасных предприятий, летних кафе, ларьков с шаурмой, и т.д. Всё это может стать неплохим шансом для того, чтобы активный горожанин мог реализовать себя в качестве активного и добродетельного гражданина, заботящегося об общем благе, и вернуть забытый с XVIII века дух античности в современное политическое поле путём таких вот малых политически, но важных дел.

https://t.me/rumka_ipp/277 https://t.me/rumka_ipp/278 В целом интересные размышления сотрудников ИПП о рисках, с которыми сопряжена уголовная ответственность юридических лиц. К постам, однако, закономерно возникают вопросы. 1) Какое отношение к этому всему имеет ограничение ответственности -- институт частного права? Напоминаю, что речь в данном случае идёт об ограничении ответственности по частно-правовым обязательствам юридического лица, а не об ограничении какой-то ответственности по публичному праву (это касается и понятия "прокалывание корпоративной вуали", кстати). 2) Почему, если уж автор поста считает опасным "прокалыванием корпоративной вуали" привлечение к ответственности материнской компании в условиях наличия уголовной ответственности ЮЛ, таким "прокалыванием" не является привлечение к ответственности контролирующих компанию физических лиц в условиях отсутствия уголовной ответственности ЮЛ? В чём принципиальная разница между этими двумя случаями? 3) Уже сейчас в российском праве имеется институт квазиуголовной (с точки зрения ЕСПЧ - вполне себе уголовной) ответственности юрлиц - по КоАП или по НК; соответственно, и компаниям уже сейчас выгодно подстраивать корпоративную структуру под возможные риски. Что принципиально поменяется?

А пока новый большой пост всё ещё пишется, настало время поговорить о присяжных. Каждая уважающая себя политическая сила в России провозглашает цель: добиться права на суд присяжных по всем уголовным делам. Кажется, что это вполне разумно — суд присяжных подразумевает высочайший уровень защиты от произвола, не всегда доступный профессиональному суду. Каждый российский школьник знает, что учреждение суда присяжных Уставом уголовного судопроизводства 1864 года было одним из величайших достижений имперского правительства — и это действительно так. Расхваливать достоинства суда присяжных можно долго — это и мудрое разделение функций юридической оценки обстоятельств дела и оценки фактов, и, как кажется, более тщательное внимание к доказательствам, и возможность оправдания нарушителя закона, в действиях которого, однако, не наблюдается моральной упрёчности. Стоит, однако, озаботиться интересным фактом. Российская Федерация и Испания — единственные страны в континентальной Европе, в которых сейчас существует более-менее классический суд присяжных, состоящий из разделённых профессионального и народного элемента, последний из которых выбирается для разрешения конкретного дела, в том числе из участием сторон. Ни одна другая страна, в том числе такие процессуальные гиганты, как Франция или Германия, в настоящее время не имеет ничего подобного — хотя, как известно, ещё в 1860х годах русские реформаторы следовали в построении суда присяжных французскому образцу. На протяжении всего ХХ века присяжные постепенно исчезали из европейских кодексов, заменяясь куда менее "надёжными" формами народного участия — судом ассизов, как во Франции, или шеффенами, как в Германии. Почему же этот прогрессивный путь оказался не так привлекательным? На этот вопрос можно дать множество ответов — исторически сильный корпус профессиональных судей на континенте, тонкости классической модели пересмотра судебных решений, ужесточение социального контроля в первой половине ХХ века... Но один из ответов интересен особенно - и очень прост: суд присяжных просто-напросто затратен. Речь в данном случае идёт не столько о затратах бюджета, сколько о затратах ресурсов конкретного судьи, прокурора и защитника, вынужденных участвовать в долгой процедуре формирования скамьи и усложнённом судебном разбирательстве. Само по себе это навряд ли является проблемой — сомнительно, что подобные интересы стоят ухудшения системы правосудия. Проблемой, скорее, является то, во что выливается стремление судей сэкономить. В прикреплённой (и подготовленной когда-то для семинара в МГУ) заметке я реферативно разбираю одну из основных проблем современного американского правосудия — проблему сделок с прокурором о признании вины, ставшую ответом уголовной юстиции на сложный и ресурсозатрный для неё суд присяжных. Известно, что в Соединённых Штатах присяжные рассматривают примерно 3% всех уголовных дел в год — ничтожно малое число; остальные дела разрешаются благодаря признанию вины. Во многом это является следствием того, что торг о вине, вопреки всем традициям старого английского правосудия, стал возможен, доступен, а затем и признан, и именно риск получить тотальное упрощенчество при попытке повысить уровень гарантий и является основной причиной современного континентального недоверия к суду присяжных. Нежелание европейцев сталкиваться с целым клубком проблем вполне понятно; при этом очевидно, что ни французы, ни немцы, обладающие судейским корпусом высочайшего уровня, ничего не выиграют от судов присяжных.