Словесnik

Студентом я упивался текстами Хемингуэя. "Прощай, оружие!", "Снега Килиманджаро", "Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера", "Кошка под дождем", "Там, где чисто и светло", "Старик и море", "Праздник, который всегда с тобой" - все это многократно перечитано. От Хемингуэя остались не только его шедевры , но и знаменитая писательская формула, связанная с символическим образом плывущего айсберга: "Если писатель хорошо знает, о чем пишет, он может многое опустить из того, что знает, и, если он пишет правдиво, читатель почувствует все его скрытые ощущения так же сильно, как если бы писатель поведал о них сам. Величавость движения айсберга в том, что он только на одну восьмую возвышается над поверхностью воды." В любом кафе или баре мне вспоминается хрестоматийный рассказ Хемингуэя "Там, где чисто и светло", герой которого невзлюбил бары и погребки: "У стойки бара с достоинством не постоишь. А вот чистое, ярко освещенное кафе - совсем другое дело. Главное, конечно, свет, но нужно, чтобы и чисто было и опрятно. Музыка ни к чему. Конечно, музыка ни к чему..." А дальше устами героя говорил сам автор: "Ничто - и оно ему так знакомо. Всё - ничто, да и сам человек - ничто. Вот в чем дело, и ничего, кроме света не надо, да еще чистоты и порядка. Некоторые живут и никогда этого не чувствуют, а он-то знает, что всё это ничто и снова ничто, ничто и снова ничто. Отче ничто, да святится ничто твое, да приидет ничто твое, да будет ничто твое, яко в ничто и в ничто..." Этот щемящий нигилистический рассказ - о старике-самоубийце. Уже в этой короткой и поэтической миниатюре все тревожные и болезненные ощущения израненной жизненными драмами и коллизиями души были выражены с такой силой, что было ясно: это Хем предрек свою гибель, отрекаясь от самого ценного дара. С каждым годом читать его хочется все меньше

Второй после Экзюпери писатель, как воздух необходимый детворе, это - Сергей Козлов. Кроме гениального «Ежика в тумане» и текстов знаменитых песен из мультфильмов («Мимо белого яблока луны…» - чудо какое!), он писал потрясающие стихи. Ежик, конечно, в них присутствует: Спящих ёжиков в ночи Не старайся, не ищи. У костра сидим мы ночью — Три ежихи, два ежа, Убеждаемся воочью, До чего же хороша Ночь туманная… И тихо, Потихоньку Впятером — Два ежа и три ежихи — На два голоса поём: — Ходит ёжик без дорожек, Ах, колюченький ты мой!.. Он к утру идти не может — Всё же тащится домой. Это было стихотворение «Ежик». А теперь, конечно, «Туман»: Я быка нарисовал, Но — в тумане бык пропал. Речка было заискрилась… И она в тумане скрылась. Стал лисицу рисовать, И — лисицы не видать. Даже ели хоть темны — За туманом не видны. Изрисована страница — Ни быка и ни лисицы, И ни елей, ни реки. Только слышно, как, горланя, Петухи поют в тумане, Где-то близко, у реки, Раскричались петухи. Это что же, всё обман? Нет, друзья, Такой туман. Надо вводить детей в пространство тумана, захлопывая двери логики, потому что они должны учиться делать осторожные шаги, всегда помня о самом дорогом. Козлов сказал гениальную фразу: «Между словами должен сквознячок пробегать». Это про запах веяния счастья. Читайте Сергея Козлова и будьте счастливы!

У Антуана де Сент-Экзюпери с Консуэло происходили весьма бурные сцены выяснения отношений, что как мучило писателя, так одновременно тянуло к ней. Именно под влиянием всех этих переживаний и родилась на свет одна из величайших книг человечества – сказка «Маленький принц». Всего лишь 12 цитат из книги "Маленький принц": 1. Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь. 2. Себя судить куда труднее, чем других. Если ты сумеешь правильно судить себя, значит, ты поистине мудр. 3. Когда даёшь себя приручить, потом случается и плакать. 4. Таким был прежде мой Лис. Он ничем не отличался от ста тысяч других лисиц. Но я с ним подружился, и теперь он — единственный в целом свете. 5. А если ты приходишь всякий раз в другое время, я не знаю, к какому часу готовить свое сердце... 6. И когда ты утешишься (в конце концов, всегда утешаешься), ты будешь рад, что знал меня когда-то. Ты всегда будешь мне другом. Тебе захочется посмеяться со мною. Иной раз ты вот так распахнёшь окно, и тебе будет приятно... И твои друзья станут удивляться, что ты смеёшься, глядя на небо. А ты им скажешь: "Да, да, я всегда смеюсь, глядя на звёзды!" И они подумают, что ты сошёл с ума. Вот какую злую шутку я с тобой сыграю... 7. Вы красивые - но пустые. Ради вас не хочется умереть. 8. Твоя роза так дорога тебе, потому что ты отдавал ей всю душу. 9. - А где же люди? - Вновь заговорил наконец маленький принц. - В пустыне все-таки одиноко... - Среди людей тоже одиноко, - заметила змея. 10. У каждого человека свои звезды. 11. Я боюсь стать таким, как взрослые, которым ничто не интересно, кроме цифр. 12. Ведь тщеславные люди воображают, что все ими восхищаются. Как это нам не дано предугадать, как слово наше отзовется? Когда ученики то и дело дарят что-то связанное с Маленьким принцем, это - что? В кабинете - целая полка и папка рисунков. И даже значок с надписью - «Единственному». Чувствую себя летчиком в пустыне, а надо бы стать змееловом

Организовал литературный клуб в центре «Московское долголетие» на Бабушкинской. Что привело пенсионеров? Внуки не читают. «Маленький принц» 10-летнему ребенку не зашел. Вот и поговорили. Во-первых, 10 лет - это рано. Во-вторых, надо начинать с себя так же, как Экзюпери начал книгу: с детских воспоминаний. Во-вторых, надо понимать, что Маленький принц - это сам автор, белокурый в детстве, которого домашние назвали «Король Солнце». Свою главную книгу Экзюпери намеревался посвятить своей жене Консуэло. Та отговорила. Сказку для взрослых следовало посвятить другу. После смерти мужа Консуэло напишет книгу «Воспоминания розы». Роза - это она, конечно. Это - три. И четвертое. В Марокко Экзюпери приручил лисенка-фЕнека. Того самого, пустынного, с большими ушами. Очаровательное, но дикое создание, рычащее, как лев. В то же время, по словам очевидцев, нью-йоркский друг летчика-писателя Сильвия Рейнхард произнесла фразу «Человек четко видит только сердцем». В одном из писем Сильвии Экзюпери написал: «Я предан тебе гораздо сильнее, чем ты думаешь. Это сложно понять из-за трудностей, которые я всегда испытываю в любви: это моя загадка, мучительная и терзающая меня. Любовь никогда не заставляет меня говорить, в любви я замолкаю. Она не освобождает меня, а запирает... Любовь ужасно смущает меня. Я часто исчезаю, я противоречив... Все твои упреки, без малейшего исключения, справедливы. И тем не менее моя нежность к тебе безгранична. Когда я кладу руку на твой лоб, мне хочется открыть для тебя звезды…» Вместе с тем его самого всегда звала Консуэло: «Когда я вижу вдалеке огоньки, я знаю, что это зовет меня моя Консуэло». Душа Маленького принца вернулась к розе. Книга Консуэло «Воспоминания розы» - свидетельство того, что душа Экзюпери была с ней рядом до кончины. Закончил я историей о том, как в 1998 марсельский рыбак Жан-Клод Бьянко выловил браслет. На нем были выгравированы адрес издательства и два имени: «Antoine» и «Consuelo». Одна из слушательниц после встречи сказала: «Начну с этой истории». Может быть… Все начинается с точки. Точки интереса и удивления. В четверг продолжим. Прогулки с Бродским будут

«Я полагаю, что ни в каком учебном заведении образованным человеком стать нельзя. Но во всяком хорошо поставленном учебном заведении можно стать дисциплинированным человеком и приобрести навык, который пригодится в будущем, когда человек вне стен учебного заведения станет образовывать сам себя». Что-то Лев Толстой, изрекший эти слова, особо дисциплинированным так и не стал. А систему воспитания попытался создать. Видимо, потому что «Воспитание имеет приоритет над образованием. Создает человека воспитание». Но это не граф сказал, а другой аристократ - Антуан де Сент-Экзюпери. Еще глубже проник Януш Корчак: «Одна из грубейших ошибок считать, что педагогика является наукой о ребенке, а не о человеке». Классика - это, по определению Марины Цветаевой, - «круговая порука человечности». Вычеркивать кого-либо из списков - бесчеловечно, но, с другой стороны, ко всем бедами, что страна претерпела, надо отнести и обязательное школьное чтение. И вообще: «Чем ниже духовный уровень воспитателя, бесцветнее его моральный облик, больше забот о своем покое и удобствах, тем больше он издает приказов и запретов, диктуемых якобы заботой о благе детей». Тоже Януш Корчак. Кто радел о детях более него?

В июле 1919 в Доме искусств на Поварской Марина Цветаева читала фрагмент из своей пьесы «Фортуна». В эпилоге книги «Мои службы» потом напишет: «Меня встретили хорошо, из всех читавших — одну — рукоплесканиями. (Оценка не меня, а публики). Читали, кроме меня: Луначарский — из швейцарского поэта Карла Мюллера, переводы; некий Дир Туманный — свое собственное, т. е. Маяковского, — много Диров Туманных и сплошь Маяковский! Луначарского я видела в первый раз. Веселый, румяный, равномерно и в меру выпирающий из щеголеватого фрэнча. Лицо средне–интеллигентское: невозможность зла. Фигура довольно круглая, но «легкой полнотой» (как Анна Каренина). Весь налегке». Пьесу Цветаева выбрала из-за монолога в конце: И я, Лозэн, рукой белей чем снег, Я подымал за чернь бокал заздравный! И я, Лозэн, вещал, что полноправны Под солнцем — дворянин и дровосек! «Так ответственно, - вспоминала Цветаева, - я никогда не дышала. (Ответственность! Ответственность! Какая услада сравнится с тобой! И какая слава?! Монолог дворянина — в лицо комиссару, — вот это жизнь! Жаль только, что Луначарскому, а не … хотела написать Ленину, но Ленин бы ничего не понял, — а не всей Лубянке, 2!). Чтению я предпослала некое введение: кем был Лозэн, чем стал и от чего погиб». Она еще не знала, какую роль сыграет Лубянка в ее жизни. Спустя год напишет стихотворение «Чужому»: Твои знамёна — не мои! Врозь наши головы. Не изменить в тисках Змеи Мне Духу — Голубю. Не ринусь в красный хоровод Вкруг древа майского. Превыше всех земных ворот — Врата мне — райские. Твои победы — не мои! Иные грезились! Мы не на двух концах земли — На двух созвездиях! Ревнители двух разных звёзд — Так что же делаю — Я, перекидывая мост Рукою смелою?! Есть у меня моих икон Ценней — сокровище. Послушай: есть другой закон, Законы — кроющий. Пред ним — все клонятся клинки, Все меркнут — яхонты. Закон протянутой руки, Души распахнутой. И будем мы судимы — знай — Одною мерою. И будет нам обоим — Рай, В который — верую. Москва, 28 ноября 1920 В автографе вместо заглавия - «А. Луначарскому».

«Все мы ведем себя в жизни таким образом, как будто кто-то когда-то где-то сказал нам, что жизнь будет хорошей, что мы можем рассчитывать на гармонию, на Рай на земле. Я хочу сказать, что для души – для человеческой души — есть нечто оскорбительное в проповеди Рая на земле. И нет ничего хуже для человеческого сознания замены метафизических категорий категориями прагматическими, этическими и социальными. Но даже оставаясь на уровне прагматическом, если мы постараемся вспомнить, кто и когда говорил нам что-либо подобное, то в нашем сознании всплывут либо родители в тот момент, когда мы больны и лежим в постели, нянюшка, учительница в школе, газетный заголовок или просто реклама газировки. На самом деле если кто и говорил что-то человеку, так это Господь Бог – Адаму о том, как он будет зарабатывать свой хлеб и чем будут для него дни и ночи. И это больше похоже на правду, и надо еще благодарить Творца за то, что время от времени Он дает нам передышку. Жизнь – так, как она есть, – не борьба между Плохим и Хорошим, но между Плохим и Ужасным. И человеческий выбор на сегодняшний день лежит не между Добром и Злом, а скорее между Злом и Ужасом. Человеческая задача сегодня сводится к тому, чтоб остаться добрым в царстве Зла, а не стать самому его, Зла, носителем. Условия жизни на земле чрезвычайно быстро усложнились, и человек, не будучи, видимо, к столь стремительной перемене достаточно – даже биологически – подготовлен, сейчас расположен более к истерике, чем к нормальному мужеству. Но если уж не к вере, то именно к этому и следует его призывать – к личному мужеству, а не к надежде, что кто-то (другой режим, другой президент) облегчит его задачу». Это было письмо Иосифа Бродского «Писатель — одинокий путешественник» в газету «Нью-Йорк Таймс». Это - одна позиция. Есть другая - Экхарта Толле. Писатель вроде. Самый влиятельный в мире духовный наставник, говорят. Про всякого рода ожидания он говорит, как про состояние ума. Хотим будущего - стало быть не хотим настоящего. Еще проще: не хотим того, что есть, хотим того, чего нет. В состоянии ожидания происходит бессознательное создание внутреннего конфликта: между нет нежеланием ЗДЕСЬ сейчас находиться и тем будущим, в которое так страстно хочется попасть. В итоге обесценивается жизнь - та, которая достигнута немалым трудом. А как только переступили порог будущего - тут и вывод, что жизнь не задалась. Вот и надо - по Толле и всем психиатрам вместе взятым - бороться с привычкой ожидать, предвкушая мнимое. Нужно наслаждаться текущим. Бродский - про другое. Есть, казалось бы, три варианта: быть мужественным, биться в истерике или, что проявляется чаще всего, быть пофигистом. У Бродского есть еще вот что: «Люди вышли из того возраста, когда прав был сильный. Для этого на свете слишком много слабых. Единственная правота — доброта. От зла, от гнева, от ненависти — пусть именуемых праведными — никто не выигрывает. Условия существования слишком тяжелы, чтобы их еще усложнять». Так вот: мужество сильного состоит в том, чтобы поддерживать слабого до конца. Даже если для этого придется стать его костылем

БЕЛАЯ БАЛЛАДА Снегом времени нас заносит - все больше белеем. Многих и вовсе в этом снегу погребли. Один за другим приближаемся к своим юбилеям, белые, словно парусные корабли. И не трубы, не марши, не речи, не почести пышные. И не флаги расцвечиванья, не фейерверки вслед. Пятидесяти орудий залпы неслышные. Пятидесяти невидимых молний свет. И три, навсегда растянувшиеся, минуты молчанья. И вечным прощеньем пахнущая трава. ...Море Терпенья. Берег Забвенья. Бухта Отчаянья. Последней Надежды туманные острова. И снова подводные рифы и скалы опасные. И снова к глазам подступает белая мгла. Ну, что ж, наше дело такое - плывите, парусные! Может, еще и вправду земля кругла. И снова нас треплет качка осатанелая. И оста и веста попеременна прыть. ...В белом снегу, как в белом тумане, флотилия белая. Неведомо, сколько кому остается плыть. Белые хлопья вьются над нами, чайки летают. След за кормою, тоненькая полоса. В белом снегу, как в белом тумане, медленно тают попутного ветра не ждущие паруса. ЮРИЙ ЛЕВИТАНСКИЙ

Включил в полночь «Подкаст. Лаб» на Первом. «Обязательно к прочтению» с Аглаей Набатниковой то и Дмитрием Баком. Возможно, хороший режиссер и популярный директор музея В. Даля пригласили Елену Щапову де Карли. Это о ней писал Лимонов: «Она сволочь, стерва, эгоистка, гадина, животное, но я любил ее». Гость Первого канала. Давным-давно была телепередача «Слово Андроникова». Могучий бас и очаровательная улыбка, чистая речь и блистательная эрудиция человека, помнившего Тынянова о Пушкине, Чуковского — о Некрасове. Такого качества устной речи давно уже не достигают письменные тексты, артистизм забыт напрочь, монологи Андроникова выглядят сейчас едва ли не сеансами магии. И никому в голову не приходило позвать в студию Лилю Брик - рассказать о Маяковском и прочих ее шалостях. А тут позвали постаревшую куртизанку, в активе которой Энди Уорхол, Ромен Гари… и теперь эта особа в подкасте «Обязательно к прочтению». Два года назад Лариса Гузеева читала любовные письма известных людей. С Гузеевой все ясно. А тандем Набатниковой и Бака меня удивил. Помню высказывание Аглаи: «Удивительно странен факт, что трансляторы русской идеи зачастую вещают откуда-то из андеграунда, будто партизаны в собственной стране». Если Лимонов ей интересен как транслятор идеи, то в каком качестве интересно творчество ночной гостьи? Что было в ней для Бака? Арсений Тарковский, творчеством которого он много занимался, это столь высокая планка, что мне трудно определить точку удивления профессора, погрузившегося в творчество вдовы итальянского аристократа. Если бы на месте Бака был его сын, не менее известный для телезрителей - Дмитрий Борисов, я бы не удивился. Елена Щапова де Карли, роман «Это я - Елена» с рекомендациями от Набатниковой и Бака на Первом канале в первый час 22 июня - это что транслятор каких идей?

«У настоящих поэтов есть только год рождения. Года смерти у настоящих поэтов нет», - это из записной книжки Роберта Рождественского. Лев Аннинский назвал мир его творчества «звенящим, светлым, кристально-ясным». Это - самое точное определение. Алене Мы совпали с тобой, совпали в день, запомнившийся навсегда. Как слова совпадают с губами. С пересохшим горлом — вода. Мы совпали, как птицы с небом. Как земля с долгожданным снегом совпадает в начале зимы, так с тобою совпали мы. Мы совпали, еще не зная ничего о зле и добре. И навечно совпало с нами это время в календаре. А вот письма Алене - Алле Киреевой: «Милая, родная Алёнушка! Впервые за сорок лет посылаю тебе письмо со второго этажа нашей дачи на первый этаж. Значит, настало такое время. Я долго думал, чего бы тебе подарить к этому – (до сих пор не верю!) – общему нашему юбилею. А потом увидел стоящий на полке трехтомник и даже засмеялся от радости и благодарности к тебе. Целое утро делал закладки к стихам, которые (аж с 51 года!) так или иначе имеют к тебе отношение. Их там так много, что даже страшно и радостно. Поэтому я сделал ещё одну – общую, большую закладку в конце 3-го тома. Ты – соавтор практически всего, что я написал. А вот – то самое, самое новое. Сорок долгих лет И мгновенных лет Ты – моя судьба, Мой всегдашний свет. Есть в душе твоей Вечность высоты. В мире и во мне Существуешь ты! Так что без тебя – (знай наверняка), Я бы не прожил Этих сорока» И прощальные слова - Алене и дочерям: «Я люблю вас, девочки» Роберт Рождественский. Родился 20 июня 1932. Жив