Все пропустил

Я пишу эти строки острым пёрышком, которое тщательно прячу в подоле моей белой ночной рубашки, и чернилами — их я храню под деревянными досками пола. Пишу на листках бумаги, которые ношу на теле, за поясом, сшитым специально для случаев, когда приходится брать их с собой, и кладу ближе к сердцу, под серую тунику, такую, как прежде носили жившие здесь мужчины. Мы считаем, что это были священники, монахи, люди религиозные. Мужчины-аскеты, решившие существовать как в средние века. Они уже мертвецы, хотя некоторые утверждают, что их можно заметить краем глаза в темноте. Говорят, что, когда они явились с выжженной земли, из рухнувшего мира, ни Он, ни Сестра-Настоятельница не смогли найти у них ни мобильных телефонов, ни ноутбуков. Роман «Нечестивицы» Агустины Бастеррики (Inspiria) – одной из самых знаменитых аргентинских писательниц – производит сильное впечатление. Это очень короткий, очень плотный текст, который, кажется, написан как будто одним куском, одним большим усилием. Бастеррика рассказывает о мире, пережившем апокалипсис, и здесь все понятно – города уничтожены, техника не работает, на дворе Средневековье, а вернее, все еще хуже. Но что отличается от привычного набора, так это конкретное место действия. Писательница рассказывает о жизни монастыря, где живут последовательницы нового (и жестокого, конечно) религиозного культа. Монастырем, в котором находятся только женщины, заправляет Сестра-Настоятельница. Она носит в руке хлыст и, не тратя время на долгие прелюдии, любит сразу переходить к делу, то есть к наказаниям. Главнее (да и страшнее) мучительницы только Он – то есть новоявленный Бог, который живет в потайных комнатах монастыря. Его никто не видел, зато все регулярно слышат – на частых проповедях, тема которых примерно одна и та же: Бог объясняет обитательницам монастыря, почему все они «нечестивицы», и еще как они должны быть благодарны ему за кров. И, действительно, есть за что благодарить: хлеб из сверчковой муки по праздникам и регулярные мучения на завтрак, обед и ужин без перерывов и выходных. Само общество «нечестивец», при этом, разделено на классы: есть служанки, которых никто не считает за людей из-за «уродств», есть условно «средний класс», а есть «знать» – те, у кого обнаружили какой-нибудь странный дар и кому все завидуют. Правда, радоваться попаданию в первые ряды лично я бы не стал – плюсов почти никаких, зато пыток еще больше. Обо всем этом мире нам рассказывает в своем дневнике главная героиня романа. Мы точно не понимаем ни сколько ей лет, ни как она выглядит. И еще мы не до конца уверены, не сошла ли она с ума в этом ужасном месте – и, соответственно, не большая ли часть описанного попросту выдумано? При этом наша героиня – одна из немногих в монастыре, кто умеет читать и писать (этому ее научила давно умершая мать) и, собственно, сам акт ведения дневника становится для нее вызовом и Сестре-Настоятельнице, и всевидящему Богу, и даже самой смерти. Целые дни мы провели на крыше нашего дома в ожидании, когда утихнет стихия, мы плакали при виде наших друзей, проплывающих мимо в грязной воде: Лиспектор, Моррисон, Окампо, Саер, Вульф, Дюра, О’Коннор на напитавшихся влагой бесполезных картонках. Но слова застревали во мне, те самые слова, которые мама настойчиво призывала меня любить, хотя я их не понимала; происходили сдвиги грунта; приближались торнадо; скорость ветра превышала сто километров в час; падали деревья; животные необъяснимо бродили кругами целые недели и месяцы, пока не сходили с ума от истощения и не умирали; город разрушился; град камней размером с фрукты падал с неба с грохотом бомб, ледяные снаряды пробивали хрупкую завесу цивилизации, посевы гибли; установилась невыносимая жара, и рыбы заживо варились в кипящем море, а в пересохших реках погибали от жажды.

Вообще, роман одновременно пугает – и завораживает. В нем очень много страха – на котором и держится весь этот монастырь и этот Бог вместе с Сестрой-Настоятельницей – и очень много любви: к слову, через которое героиня осознает себя, к дикой кошке Цирцее, наконец, к другому человеку. И, конечно, любовь в романе Бастеррики – не та, сказочная, что победит смерть и отменит апокалипсис – хотя… кто знает, может быть даже и так. Для меня две самые мощные универсальные энергии, — говорит Агустина Бастеррика в одном из интервью, — это страх и любовь. Страх, если вдуматься, — это первичное, атавистическое чувство, которое тоже нам необходимо. Потому что, не знаю, если ты не боишься, то просто позволишь себя съесть какой-нибудь пантере... [смеется]. Но от страха возникают и многие интуитивные негативные чувства. Скажем, насилие – это страх потерять контроль, зависть – это страх не иметь того, что есть у другого. В некоторых случаях вы можете думать об этом так. С другой стороны, любовь предстает [в романе] как жизненная энергия, а не просто как романтическое чувство. Я верю, что любовь объединяет и индивидуализирует, а ненависть разделяет и обобщает. Ну, что к этому добавить. Все правильно говорите, Агустина.

Но вот что в книге действительно хорошо - так это обложка. И описания еды, конечно. Здесь у меня никаких претензий к роману нет.

Дочитал, наконец, роман «Масло» Асако Юдзуки (Рипол), на который я потратил непростительно много времени – все же идеальный размер книги для меня страниц 300, а тут целых 480. Начну с сюжета. Писательница рассказывает историю японки средних лет. Рика работает журналисткой в довольно популярном издании и решает написать серию статей о деле Манако Кадзии. Самоуверенная пухленькая преступница (простите за эпитеты, но это важные для сюжета вещи) оказалась в тюрьме потому, что ее подозревают в убийстве нескольких своих любовников преклонных лет. Внимание общественности приковано к делу именно из-за несоответствия ожиданий и реальности: ну разве может вот такая женщина соблазнить мужчину? Да не одного, а целый косяк мужчин! Вызывающая убежденность Манако в собственной привлекательности дополнительно провоцируют публику обсуждать процесс. А еще Манако – настоящая гурманка и отлично умеет готовить. Собственно, через еду – то есть через желудок – она и завоевывала мужчин. Ну и любовью потакать своим избранникам, уверенностью в том, что роль (и счастье) женщины не в соперничестве с «сильным полом», а в умелом дополнении своего партнера. Рика так увлекается делом, что не только добивается интервью с Манако, но и постепенно входит в ее доверие, с одной стороны, а с другой, сама попадает под ее странное обаяние. Она, вечно следящая за своим весом и прикладывающая столько усилий для соответствия ожиданиям общества, меняется в ходе расследования. Начинает много и вкусно готовить, хотя никогда этого не делала, пересматривает отношения с давним любовником, старается разобраться в одинокой смерти своего отца, брак которого с ее матерью давно распался. Эти сюжетные и смысловые линии Юдзуки использует еще и для того, чтобы рассказать о несправедливом положении женщины в Японии, о неравноправии и изнуряющей требовательности общества к девочкам, девушкам, женам и матерям. В принципе, все это звучит многообещающе, а в паре с очень красивой обложкой (прикреплю ниже) буквально таки заставляет скорее взять книгу в руки и читать, читать, читать. Однако, на мой взгляд, книга скорее пригодится не читателям, желающим получить от романа удовольствие, а преподавателям курсов писательского мастерства. Текст так и хочется разобрать на составные части, чтобы показать, как и почему развешенные ружья нигде не стреляют, а начищенные до блеска механизмы, которые должны бы работать, не работают, а просто стоят красивенько на сцене. На подобный разбор я сейчас не замахнусь, но обращу внимание на пару вещей. Асако Юдзуки совершает довольно частую писательскую ошибку: по себе знаю, порой кажется, будто для психологической достоверности, для того, чтобы показать путь формирования того или иного героя, хочется рассказать о нем вообще все. Пройтись по всем важным вехам в жизни, чтобы ни одного кусочка пазла не осталось за пределами романа. И вот ты начинаешь выдумывать ключевые моменты, начинаешь плодить «важные» сцены из жизни, надеясь объяснить буквально все в поведении персонажа. Но на деле это так не работает (или работает очень редко), потому что художественное произведение и выдуманный герой живут по одним законам, а человек в реальной жизни – по другим. Именно поэтому если ты опубликуешь подробную стенограмму своей жизни, то – при всей фактической точности – из нее о настоящем тебе читатели почти ничего не поймут. Эта ситуация повторяется в книге примерно со всеми персонажами, в той или иной степени. Сколько бы ни рассказывала Юдзуки о Манако, о друзьях Рики, яснее, четче и правдоподобнее они от этого не становятся, только книжка пухнет (к моему несчастью). Персонажи вместо целостного образа получают набор кадров, которые никак не хотят склеиваться в полный метр. Пожалуй, только главная героиня выходит более или менее убедительной, но на фоне остальных недостатков романа – удивительный случай: в истории едва ли можно найти кульминацию как таковую, а единственный твист ближе к концу книги повисает буквально в воздухе, бессмысленно и беспощадно – это утешение не слишком сильное.

Подозреваю, отчасти все это случилось из-за амбициозной писательской задачи. Асако Юдзуки хотела соединить сюжет, в основе которого лежит журналистское расследование, с тонким психологическим анализом героев и разговором на важные социальные темы. Но написать куда сложнее, чем просто захотеть (а жаль!). Уверен, если бы писательница убрала расследование, мог бы получиться неплохой роман в духе горячо мной любимой «Госпожи Ким Чжи Ен, рожденной в 1982 году». Или, если бы она не так сильно погружалась в социальные проблемы, а докрутила детективную часть, мог бы выйти добротный жанровый представитель азиатской литературы. Но нет, но нет. Как говорится, за двумя зайцами погонишься – лоб о какое-нибудь дерево расшибешь.

Очень интересно - к вопросу о равенстве. И это еще если исключить вариант, что брак к пенсии распался.

Недавно узнал, что в Аргентине есть свой собственный фильм «для приготовления оливье» - то есть кино, которое здесь могут пересматривать снова и снова и желательно в окружении семьи. В России, наверное, это «Иван Васильевич меняет профессию» или «Москва слеза не верит» (никогда, к своему стыду, не смотрел), а в Аргентине это Esperando la carroza («В ожидании перевозки»). Фильм 1985 года мне велела посмотреть моя преподавательница: «да-да, я люблю этот фильм – то есть, конечно же, я люблю этот фильм, я же аргентинка!». Это такая камерная комедия, все действие которой происходит практически в одном доме, а ее главные героини – четыре женщины. По сюжету, всем мешающая бабушка («мама Кара») живет в семье старшего сына. Ее невестка недавно родила, так что в тесной квартирке творится бог знает что, и старушка в этом хаосе – дополнительный катализатор, наравне с младенцем. Бедная невестка не выдерживает, бежит вместе с мужем в дом другого сына мамы Кары, умоляя, чтобы тот взял старушку пожить к себе. Как и ожидалось, средний сын предложению не рад, а еще больше не рада предложению его жена с завивкой на голове. В процессе скандала в дом к среднему брату приезжает и брат младший – вместе со своей женой-стрекозой (удивительно похожей на Гурченко!). Он, конечно, тоже не собирается никак участвовать в решении проблемы. Мама Кара тем временем ушла из дома и, никого не предупредив, остается пожить в гостях – пока она то дремлет, то развлекает рассказами чужого ребенка, ее собственная семья в ужасе от пропажи старушки. Что делать, как быть и, наконец, кто виноват в случившемся? Семейные дрязги лезут наружу, в морге обнаруживается труп в туфлях точь-в-точь как у матушки, может это она и есть?! Семья устраивает похороны, собираются гости со всего района, престарелые подружки приезжают проститься с почившей… В общем, для меня это слишком шумное кино – серьезно, кричат много и примерно все – но оно по-своему обаятельно. Колоритные женские типажи, интересный мир большой и не слишком дружной южной семьи. В сети фильм можно найти с русскими субтитрами, ну а те, кто хочет хардкорной практики испанского – милости прошу, если вы поймете все, можно считать, что у вас уже есть С2. На фан-странице в социальных сетях есть множество отрывков из фильма – скажем так, для начала тренироки.

Иногда мне кажется, что я проклят. И дом, в котором я живу, тоже проклят. И так как дом, в отличие от меня, новый, то, скорее всего, это мое проклятие передалось ему, а не наоборот. Иначе мне трудно объяснить происходящее. Вот, например, лифт. После нашего заезда – то есть за год – он ломался столько раз, что запоминаться стали лишь самые эпичные случаи. Как, например, когда я после свадьбы застрял в нем с гостями, поехав их провожать. Свет выключился, лифт опустился ниже уровня первого этажа, так что когда каким-то чудом его расколдовали, я спотыкнулся об образовавшийся порог и рухнул прямо в ноги нашему соседу – бородатому юристу – со словами буэнос ночес, сеньор. Потом все в том же лифте (как ни странно) мы с Сережей застряли, возвращаясь домой с новостями про мой правый глаз. И когда мы на следующий день ехали на операцию мы тоже в нем застряли, потому что ну а как иначе: с 8 этажа до первого мне лучше было не прыгать по лестнице в том состоянии. В это воскресенье он сломался опять. За пару дней на лифт приходило посмотреть 3 (три!) разные ремонтные бригады. Последняя из них так упорно кряхтела под моей дверью и звенела инструментами, часов эдак пять, что я уже хотел выйти и сказать – послушайте, бросьте это дело, нашему лифту не ремонтники нужны, а, не знаю, священник там какой или экзорцист. Человеческая магия здесь бессильна, сдайтесь, оставь надежду всяк входящий. Или вот стена прямо в нашей спальне. Я не знаю, из чего конкретно здесь строят дома, но бывает, что из чего-то не очень хорошего. И поэтому после длительных дождей в определенном месте в спальне у нас образовалось пятно – аккурат по центру стены. Даже не то что пятно, а такой как бы темный бублик, знаете, как символ в «Звонке». Образовалось пятно еще в прошлом сентябре, мы до сих пор не умерли, так что до конца предсказанье пока не сработало, но от темного бублика избавиться все равно хочется. Краска, конечно, не помогает - пятно всегда к нам возвращается после дождичка в четверг. Так или иначе, мы писали в нашу Управляющую Компанию. Сейчас вот май, то есть прошло уже Очень Много Месяцев. В нашей переписке с Лукасом – это наш куратор в УК – было все. Ласки, мольбы, угрозы, обвинения. От «Буэнос диас, Лукас, комо естас», мы перешли к «Лукас, пятно на месте, решите проблему инмедиатаменте». То есть до крайних грубостей по местным меркам. И не сказать, что Лукас ничего не делает. Иногда он отвечает на письма. А иногда присылает к нам домой «архитекторов» посмотреть на пятно, потому что, вероятно, проблема в какой-нибудь трещине снаружи или еще в чем-то, что мы не можем устранить сами. За прошедшие месяцы архитекторов было четыре. Последний, как и все предыдущие, тоже зашел к нам в спальню посмотреть на пятно. - Пятно, - говорит он. - Пятно, - говорю я. Как ни странно, слова эти ничему не помогли, хотя казалось бы. Но мы получили заверения, что непременно с нашей проблемой разберутся. В какой-то момент мы так осмелели, что прямо пошли в офис УК поговорить с Шефом Лукаса – не питая, впрочем, никаких иллюзий. И почти не ошиблись: так как не отвечать на наши вопросы Шеф не мог – в отличие от ситуации между Лукасом и нашими письмами – ему пришлось вести с нами диалог. - Пятно, - говорю я, тыкая в фотографию на телефоне. - Пятно, - говорит Шеф. Пауза. - Но, с другой стороны, оно и не такое уж большое, - вдруг находит что сказать Шеф. - Но, с другой стороны, оно и не такое маленькое, - нахожу что сказать я. - Но и не такое большое, - уточняет Шеф. Тишина, он смотрит на меня. - ДА ЕГО ТАМ ВООБЩЕ. НЕ ДОЛЖНО. БЫТЬ, - делаю я ход конем. Шах и мат, скажете вы. Пятно на месте, скажу я.