Подосокорский

За мультфильм «Белоснежка и семь гномов» (1937 г.) Уолт Дисней получил почетный «Оскар»: статуэтку нормального размера и семь мини-статуэток.

Могила писателя, переводчика, литературного критика Георгия Ивановича Чулкова (1879-1939), автора ряда исследований жизни и творчества Достоевского.

Режиссеру, поэту Жене Беркович и драматургу Светлане Петрийчук продлили арест до 22 октября, решение вынес Второй западный окружной военный суд. Беркович и Петрийчук находятся под стражей с 5 мая 2023 года по делу об оправдании терроризма (205.2 УК РФ). Поводом для их преследования стал спектакль «Финист Ясный Сокол», в котором следствие, по результатам «деструктологической экспертизы», выявило героизацию ИГ («Исламское государство»; запрещенная в РФ террористическая организация). Вину они не признают. Спектакль «Финист Ясный Сокол» построен на повествовании женщин, которых завербовали радикальные исламисты для поездки в Сирию. В 2022 году спектакль победил в двух номинациях крупнейшей в России театральной премии «Золотая маска» за лучшую работу драматурга и лучшую работу художника по костюмам. В защиту Беркович и Петрийчук выступали многие известные общественные и культурные деятели: Олег Меньшиков, Вениамин Смехов, Генриета Яновская, Нюта Федермессер, Константин Райкин, Александр Розенбаум и др.

Илья Кутик: "Вместе с "Поруганием Лукреции" вышел ещё один том моих переводов. Я хотел дождаться, когда он появится на "Озоне". Теперь он там есть. Это "Трагедии" выдающегося драматурга 17 века Томаса Отуэя. Он написал их всего шесть (все они вошли в книгу), четыре из них пользовались невероятным успехом. Многие современники считали Отуэя выше Шекспира. Умер он трагически в 33 с небольшим года от голода, подавившись куском хлеба, который он пытался жадно проглотить. Все пьесы, кроме одной, переведённой еще в 18 веке, но до сцены не дошедшей, появляются на русском впервые".

Татьяна Касаткина. «Станьте солнцем!» — «Преступление и наказание» // Академия журнала «Фома». Таймкоды: 00:10 | «Человек — это дверь» 2:50 | Взгляд Отца 5:06 | Раздать наследство 10:20 | Жертвовать другими или собой? 15:15 | «Станьте солнцем!» 17:54 | Нехватка воздуха 20:51 | Глубина / плоскость 23:55 | Отдать все? 25:33 | Страдать за всех 28:08 | Разбить скорлупу 31:40 | Что такое грех? 34:43 | «Это уже совсем другая история» Смотреть: https://www.youtube.com/watch?v=HgjyNaYFoSs

Еще немного про цензуру: у Янь Лянькэ на английском вышел сборник эссе Sound and Silence: My Experience with China and Literature（《沉默與喘息：我所經歷的中國文學》）, и вот здесь выложили отдельное эссе про цензурные запреты как ключик, открывающий двери к западным издателям (один китайский автор потратил сотни тысяч юаней на взятки, чтобы его книгу запретили). Там лучше целиком читать, но вот для затравки начало:

In China we have a saying that reading a banned book on a snowy night is one of the true joys of life. From this, one can well imagine the kind of satisfaction that reading a banned book may bring—like candy locked up in a cabinet, it releases a sweet fragrance into solitary spaces. Whenever I travel abroad, I am invariably introduced as China’s most controversial and most censored author. I neither agree nor disagree with this characterization—I’m not bothered by it, but neither do I feel particularly honored by it. Authors should be very clear that being banned is not synonymous with artistic success. Sometimes, being banned is equated with courageousness, and we can certainly understand Goethe’s observation that without courage, there would be no art. If we were to extend this logic, we could even say that without courage, there would be no artistic creation. However, many readers view censorship and controversy only at the level of courage—particularly in relation to authors from China, the former Soviet Union, and other so-called third-world countries.

❗️Третья по силе магнитная буря 2024 года происходит в атмосфере Земли, возможны полярные сияния на широтах Москвы и Петербурга — ученые

Путешествия европейских правителей в XVI-XVII веках / Под ред. В. В. Шишкина. - Москва: Издательство "Наука", 2024.

Экс-глава "Роснано" Анатолий Чубайс стал "организатором группы спонсоров" открывшегося в Тель-Авиве "Центра российских исследований" (ЦРС), сообщила пресс-служба Тель-Авивского университета, в котором разместился ЦРС. Согласно сообщению вуза, центр займется изучением новейшей истории России после 1991 года - экономической, политической, социальной и культурной.

И последнее, что я слышу из уст отца, перед тем как дверь за ним захлопнется навсегда: — Слава Богу, наконец-то разберутся… Сейчас, когда, бывает, я проезжаю мимо злосчастного углового дома на Гагаринском, я холодею. Меня не оставляет чувство жути. Сам-то дом, в отличие от своих жильцов, благополучно сохранился. *** Квартиру в Гагаринском и дощатый домик в Загорянке у нас сразу не конфисковали. Это сделали позднее. Мать мытарилась просительницей по приемным НКВД. Родственники причитали. Но в тряпочку. Соседи перестали нас замечать. Дворничиха Варвара гневно молчала. Я же исправно ездила метрополитеном имени еще одного сталинского бандита Кагановича в свою балетную школу. Утром — туда, вечером — обратно. В школе отношение ко мне, к счастью моему, не поменялось. Не на одну меня обрушилось горе. Многие в классе тоже лишились родителей. На тот же милый сталинский манер. Отец Аточки (ласкательно от Артемии) Ивановой расстался с жизнью прилюдно. Он был участником — жертвой — процесса над Зиновьевым. Его фамилия — Иванов, самая распространенная в России, — мелькала в газетных перечнях мнимых заговорщиков в самом конце черного списка. Не без умысла, думаю. Как бы намекая, что заговор массовый и тем особо опасный. Будьте бдительны, советские люди. Отец тезки моей Майи Холщевниковой просто исчез, канул в воду. Тоже ранним предрассветным утром. Отец Гали Прушинской повторил Дантов круг моего отца. Был тоже вызван в Москву, обласкан. «10 лет без права переписки». Так и отвечали матери моей на все ее настырные безнадежные вопросы… Но были в классе ученики, чьи близкие стояли и по другую сторону баррикад. Не те, кого судили, а те, кто судил, кто исполнял приговоры «чрезвычайных троек». Моя однокашница Валя Болотова горделиво оповестила класс, что дядюшка ее прошлой ночью сидел в кузове грузовика на мертвом Пятакове. Поделом ему!.. Трупы расстрелянных под покровом ночи свозили в потаенные кладбищенские ямы. Почему нас оставили в школе? Не выгнали? Отчего позднее приняли в Большой театр, театр императорский? Этот вопрос я не раз задавала самой себе, близким своим. Сверстники мои хорошо помнят, как Сталин в одной из речей возвестил миру, что «сын за отца не отвечает», Дети отвечали, да как! Воспоминания младших Якиров, Тухачевских, Рыковых, Бухариных, Уборевичей, Косиоров теперь известны. Кое от кого из уцелевших я услышала о пережитых муках изустно. Нас, детей фигур не столь заметных оставляли в покое. Не трогали. Оглядывали попристальнее, но не трогали. Все мы были как на ладони. В отделе кадров каждый год, а то и дважды, трижды «освежали» твою анкету. А в анкете уж не спрячешься. Где твой отец, где твоя мать, когда родился, где служит, по какой статье репрессирован, в каком году. Этих анкет я заполнила за свою жизнь — тысячи. Перед каждой поездкой. Перед каждой, читатель. А вопросы все те же — твои отец, твоя мать, когда родился, где служит, по какой статье репрессирован. Но все-таки я благодарна судьбе. Я училась любимому делу. Участвовала во взрослых спектаклях. Выходила на сказочную сцену Большого. Под звуки великолепного оркестра. На меня ставили танцы. У меня была чистая постель. Не голодала. Клеймо дочери «врага народа» не погубило моего жизненного призвания. Я избежала преисподней советского детского дома, куда меня хотели было забрать. Это взаправду заслуга Миты. Я не попала в Воркуту, Освенцим, Магадан. Меня мучили, но не убили. Не сожгли в Дахау… Познание балета шло дальше. Стараюсь вспомнить. Но что было? Каждый день класс, каждый день плие, тандю, рон де жамб, большие батманы, фондю, дребезга пианино, пот, стертые в кровь пальцы… ариф метика, география, заколдованный злыми духами французский, зоология. Будни, будни, будни".