παραχαράττειν τὸ νόμισμα

15 лет студенчества VI 12. Сдать нужно было русский, историю и обществознание. По русскому и обществознанию я не готовился, по истории почитал учебник, почему-то сконцентрировавшись в первую очередь на XIX и XX веке. По всем трем предметам порешал тестовые варианты, которые рассылаются по школам. На каждый экзамен меня прикрепили к школам в разных концах города, в некоторых районах я никогда не бывал, поэтому ездил туда с каким-то приключенческим настроем. В классе нужно было сидеть, нацепив на бороду маску (как я тогда выглядел, видно на фотографии второго студенческого). На всех трех экзаменах школьники были так нервированы происходящим, что на меня обращали внимание в последнюю очередь. Я сдал русский на 80 баллов, обществознание на 64, историю, в которой попалось множество вопросов по Смутному времени и другим периодам, дат и лиц которых я не помнил совершенно, на позорные 44. Тем не менее этого хватило для того, чтобы поступить на платное заочное отделение, а большего мне и не надо было. 13. Таким образом, осенью 2021 года я оказался вновь на 1 курсе бакалавриата философского факультета РГГУ. Часть дисциплин, сданных в предыдущие разы, мне зачли сразу, другую часть сказали перезачесть, третью предстояло сдать впервые. Сразу экстерн мне не дали, поскольку предметов было слишком много. Первые два курса я двигался вместе со своей группой, параллельно досдавая некоторые другие дисциплины, пока прошлым летом не почувствовал, что пора ускориться, чтобы уже этим летом иметь возможность сдать вступительные экзамены в магистратуру — ждать еще два года совсем не хотелось (у заочников обучение 4,5 года, т.е. выпуск в зимой 2026-го). После некоторых бюрократических проволочек в конце прошлого года мне утвердили экстерн с защитой 21 июня, для допуска к которой до конца апреля надо было сдать порядка 20 предметов. За остальным вы могли наблюдать в этом канале — о подготовке к некоторым экзаменам я писал. Так много философии, от Бэкона до Гуссерля, в такие сжатые сроки, как в минувшие полгода, я не читал никогда, и у меня до сих пор в голове какая-то каша из рефератов по Ясперсу, хайдеггеровских интерпретаций Аристотеля и разновидностей сложных идей у Локка. Если сравнивать философский факультет РГГУ конца нулевых и середины двадцатых, то мне в первую очередь бросались в глаза новые молодые и весьма толковые преподаватели примерно моего возраста. Больше всего я бы выделил Людмилу Эдуардовну Крыштоп, которой сдавал английскую философию Нового времени. К ее экзамену было подготовиться сложнее всего, а сдавать его — весьма приятно. 14. Я ни разу не пожалел, что в 2009 году в результате своих метаний по университетам поступил на философский факультет. На мой взгляд, философия — это одна из самых интересных областей человеческого знания и деятельности, я счастлив быть причастным к ней хоть как-то, и философский факультет РГГУ — отличное место для этого с выдающимися преподавателями. Не жалею я и о том, что не получил образование вовремя, переключившись на работу. Работа корреспондентом и редактором свела меня со множеством замечательных людей, подарила массу запоминающихся историй и позволяла заниматься разнообразными и увлекательными вещами, которые, надеюсь, не только развлекали аудиторию, но и были небесполезны. Не имей я за спиной журналистского опыта, в который окунулся очень рано, я никогда бы не смог делать, переводить и редактировать такие интервью с философами и учеными, какими периодически стараюсь вас радовать. 15. Ну а теперь пора сделать полный круг и вернуться в ИВКА.

15 лет студенчества V 11. Летом 2020 я пришел на свой факультет с просьбой о восстановлении. Мне сказали, что официально зачислят меня в конце семестра, когда будет заседать комиссия по восстановлениям, а пока я могу досдавать свои долги. В конце года обнаружилось, что в деканате все напутали и восстановить меня не могут, поскольку с моего отчисления прошло больше пяти лет. К этому моменту я уже успел сдать пару-тройку предметов и настолько опешил, что раздосадованный пожаловался своему другу К., имевшему связи в РГГУ. Он добился для меня аудиенции у ректора А. Безбородова. Аудиенция проходила темным декабрьским вечером, РГГУ стоял заваленный сугробами, Москва еще не оправилась от ковида. Ректор и проректор в масках сели с одной стороны длинного стола, я в маске с противоположной и попытался разжевать свою историю: учился в 2009-2015, уже тогда отчислялся и восстанавливался, родился ребенок, много работал, было не до учебы, увлекся древними языками, хочу в магистратуру по филологии, для этого нужен диплом бакалавра, восстановите, пожалуйста. Ректор помолчал и спросил: — А вы точно тот, за кого себя выдаете? Я опешил еще больше и сказал, что могу показать паспорт. — Да нет, не нужно, спасибо. Просто история у вас больно странная. Жили себе без образования, а тут потребовалось вдруг! Мы некоторое время пообсуждали мои ошибки молодости, как я докатился до жизни такой и почему не пришел раньше. Кто-то из них, разумеется, посетовал: «Философский факультет — чего с них взять!» Наконец, сказали, что не знают, что со мной делать — надо посоветоваться с юристами. На следующей встрече с проректором юристы достали какие-то университетские или минобровские талмуды и объяснили, что если прошло больше пяти лет, то восстановить невозможно ни под каким предлогом. Мой путь в классическую филологию преградило непреодолимое бюрократическое препятствие. — Что же делать? — спросил я. — Сдавайте ЕГЭ и поступайте заново! Так в 32 года я записался на ЕГЭ.

15 лет студенчества IV 10. Древнегреческий и латынь я впервые начал учить на факультете философии где-то в 2010 году. К своему огромному стыду, я не помню имени своей первой преподавательницы — почему-то мне кажется, что она была из ПСТГУ, но я могу ошибаться. Латынь вел Златинский, из лекций которого я вынес, что самое главное в латинском — это таблицы склонений и спряжений, таблицы, таблицы, чем больше в тетради таблиц, тем лучше! Учить язык после этих занятий не хотелось абсолютно — возможно, отсюда все мои последующие проблемы с латынью, которые я преодолеваю до сих пор. С преподавательницей мы успели пройти самое начало Вольфа (в РГГУ у философов на древние языки отводится какое-то ничтожное количество часов), но мне это настолько понравилось, что все последующие годы я периодически порывался вернуться к его изучению самостоятельно по тому же Вольфу и Козаржевскому, которые, пока я метался из одной редакции в другую, могли месяцами пылиться у меня на столе, своей оранжевостью напоминая о том, на что в жизни действительно стоит тратить время. Прогресс от этой самодеятельности, понятно, стремился к нулю. Все изменилось в 2019 году, когда (в результате череды довольно тяжелых жизненных обстоятельств, о которых как-нибудь в следующий раз) я решил поступить на магистерскую программу по истории и культуре Античности в Университет Дмитрия Пожарского, за рассылкой которого следил, потому что делал до этого какие-то материалы про их книги (про Валлерстайна, если память не изменяет). Этот выбор сильно повлиял на мою последующую жизнь. Я видел немало людей, ругавших УДП и даже призывавших его прикрыть, — по-видимому, они слабо себе представляли, что там происходит. У нас вели занятия преподаватели по большей части с классической кафедры МГУ, но также из РГГУ и Вышки: А. И. Солопов — греко-римские древности, С. А. Харламова — греческий (в моей группе, в другой — И. Р. Гимадеев), Е. В. Антонец — латинскую палеографию, С. А. Зинченко — античное искусство, О. Л. Габелко — историю эллинизма, введение в филологию — А.И. Любжин, с которым мы также почитали на втором курсе «Киропедию», и т.д. Почти вся учебная программа была великолепной. Из-за работы многое мне, к сожалению, пришлось пропустить или слушать в записи, но на греческий я отходил до конца, в мае 2021-го почитав на экзамене с листа фрагмент из второй книги «Анабасиса». Посещая занятия, я понял, что мне надо окончить бакалавриат, чтобы поступить не в этот замечательный филиал московской классической кафедры (УДП при всех своих плюсах не давал государственного диплома), а в настоящую магистратуру по классической филологии. К тому моменту я уже послушал какое-то немерянное количество записей семинаров А.В. Лебедева и был полностью согласен с ним в том, что настоящий историк античной философии может быть только кентавром, одновременно философом и филологом — а значит, путь в античную философию лежит через классическую филологию.

15 лет студенчества III 8. За годы пребывания в РГГУ в качестве студента я сменил более полудюжины основных мест работы и с десяток дополнительных, большая часть которых была связана с теле-, радио-, печатной и прочей журналистикой. В 2008 я работал корреспондентом утреннего эфира НТВ. Это была моя первая полноценная журналистская работа, которую я по знакомству получил вскоре после школы, — одновременно очень веселая, сложная и страшная. Я часто не справлялся с задачами и, само собой, больше любил бездельничать, выпивать и читать, но всякий раз, когда я шел по широкому холлу останкинского телецентра, блуждал по его бесконечным коридорам в поисках монтажной или отправлялся с командой интервьюировать какого-нибудь шишку (например, Садовничего в его гигантском кабинете в ГЗ), я недоумевал, каким образом какого-то 19-летнего молокососа угораздило во всем этом принимать участие. Это был очень большой опыт, во многом определивший мою последующую журналистскую карьеру. В 2010-2012 я работал в государственном иновещательном пропагандистском радио «Голос России», застрявшем, казалось, в брежневской эпохе. Во время протестов 2011 года часть сотрудников после работы спускались с 11 этажа Дома радио и шли на находящуюся неподалеку Болотную. Из «Голоса России» я перешел в лучшее (на мой взгляд) общественное-политическое медиа начала 2010-х «Русская планета». Там я многому научился от старших коллег, это была классная разносторонняя редакция, пока не начались известные события. В 2016 году мы придумали и запустили с коллегами «Горький», ставший главным медиа о книгах в России. Это было одно из моих самых любимых мест работы и самая дружная редакция, большая часть участников которой остаются моими ближайшими друзьями по сей день. В 2018-2019 в издательстве Individuum я научился редактировать тексты совсем других объемов. В самом «Индивидууме», как и во многих других местах, я проработал недолго, но этот опыт позволил мне начать сотрудничать со многими другими издательствами, чем я промышляю до сих пор. Последние три года я также работаю редактором в «Ноже». Этот список можно было бы значительно расширить, и меня тянет повспоминать о многих из этих и других мест и о встреченных там людях, но тогда он превратится в curriculum vitae, что не входит в задачи этого поста. 9. Когда я в 2006 году провалил вступительные экзамены в Литинститут, родители, как и полагается любым родителям, стращали меня тем, что без диплома меня не возьмут ни на какую работу. Некоторое время эти страхи преследовали меня, и я уверен, что они преследует всякого, кто после нашей школы оказывается в растерянном положении, не понимая, что делать со своей жизнью (а я этого совершенно не понимал, и моей ближайшей ролевой моделью было что-то среднее между «В дороге» Керуака и «Почтамтом» Буковски). Однако за годы работы при трудоустройстве у меня ни разу не спросили диплома, хотя я работал и в государственных учреждениях, и в крупных холдингах вроде РБК. Да, у меня был стартовый социальный капитал при устройстве на первую работу, и в «Голос России» я перешел вслед за своим начальником. Однако все свои последующие работы я находил в соцсетях, среди друзей и в конечном счете за счет стажа — на самом деле только он имеет значение. Сама работа, таким образом, стала для меня школой — и я до сих пор убежден, что журналистскому и редакторскому ремеслу можно обучиться только так. Примеры множества моих талантливых друзей и коллег, никогда не учившихся на журфаке и пришедших в профессию из самых разных областей, это подтверждают. Что же делать в самом начале пути тем, у кого нет опыта? Fortes fortuna adiuvat!

15 лет студенчества II 1. Я поступил в ИВКА РГГУ в 2008 году на китаистику. Школу окончил в 2006, так что до этого уже успел поучиться в нескольких вузах и поработать. Синологию выбрал отчасти из-за того, что учился в младшей школе с китайским языком. В университете быстро понял, что это не мое, хотя запал Ольги Михайловны Мазо хорошо помню до сих пор. 2. В 2009 из-за увлечения Фуко и античной философией я перевелся на философский факультет РГГУ, где с переменным успехом проучился до 2015 года, когда был отчислен из-за академической неуспеваемости. Из-за несколько затянувшейся юношеской дурости ожидания мои, связанные с философией, не соответствовали реальности факультета, поэтому довольно много предметов я просто игнорировал. Срок в шесть лет обусловлен академами и переводами: сначала со специалитета, где была восточная философия, на бакалавриат по европейской, потом с очного отделения на заочное. Несмотря на долги, каким-то образом меня допустили сдать госы, которые принимал будущий ректор РГГУ Е.Н. Ивахненко. Билет выпал по Ницше и полемике западников и славянофилов, по второму вопросу сказать мне было, помимо общешкольных знаний, нечего. Меня отчитали за то, что я не знаю своей традиции в виде Общества любомудрия и «Былого и дум». Это было справедливо, но тогда вызвало у меня только раздражение. 3. Позже свое недовольство факультетом я излил в посте в соцсетях, по мотивам которого одно гуманитарное медиа написало новость в духе «На факультете философии РГГУ не умеют преподавать философию: откровения студента». Тогда меня это позабавило; спустя несколько лет я вспомнил про эту новость и написал главреду с просьбой дополнить материал новым комментарием, в котором выразил благодарность факультету в целом и отдельным преподавателям. 4. Эти преподаватели в первую очередь — Сергей Анатольевич Мельников и Алексей Николаевич Круглов, чьих лекций я старался не пропускать. Впечатлял также Виктор Игоревич Молчанов, но сколько я его ни слушал, понять, о чем он говорит, я не мог. О моем недавнем примирении с феноменологией я писал здесь, найти можно по тегу #phänomenologie. Были и другие, по-своему занимательные — например, курс Сергея Дмитриевича Серебряного по индийской философии или довольно безумное введение в философию от Анатолия Валериановича Ахутина, после которого первокурсники, кажется, окончательно переставали понимать, чем им здесь предстоит заниматься. Но по-настоящему зацепили меня только Мельников и Круглов. 5. Мельников начинал свой курс по античной философии с Гомера. Когда Сергей Анатольевич допытывался на экзамене, читали ли мы «Илиаду», кто-то поднялся и ответил: «Нет, но я сам пишу стихи гекзаметром, давайте зачитаю». 6. Запись от 24 марта 2014-го: «„В википедии есть жуткие клеветнические реплики в адрес Гегеля!“, — жутко вскричал обычно тишайший Круглов и даже приподнялся со стула». В этом году я с удовольствием вновь послушал лекции Круглова по немецкой классической философии, хотя она у меня была давно сдана. 7. Мои сложности с обучением отчасти были связаны с семейными обстоятельствами — в 2011 году у меня родилась дочка, пришлось больше думать о работе, учеба отошла на второй план. Сейчас Софье уже 13 лет, мы обмениваемся рассказами о своей университетской и школьной жизни, периодически читаем и обсуждаем одни и те же книжки (недавно таким образом перечитал «Кондуит и Швамбранию» и «Остров сокровищ», и это было настолько же классно, как 20 лет назад), на это лето подкинул ей «Пир» Платона. Душа ее, впрочем, пока что больше лежит не к Античности, а к Китаю, куда она недавно ездила. Этим летом каждый начал учить новый язык: я — немецкий, Соня — китайский (по-видимому, какое-то родовое проклятье).

15 лет студенчества Защитился на отлично. Спасибо всем участникам экзаменационной комиссии, моему оппоненту Резниченко Анне Игоревне, очень верно уловившей не только историко-философскую, но и невысказанную экзистенциальную направленность диплома, и научной руководительнице Марии Анатольевне Солоповой, благодаря правкам которой текст приобрел более приличный вид. Спасибо также сотрудникам деканата, которые вели мой индивидуальный план и помогали разбираться с досдачами. В честь этого маленького с формальной точки зрения, но большого для меня лично события я составил список из 15 фактов, имеющих то или иное отношение к моей учебе. Ровно 15 лет прошло с лета 2009 года, когда я поступил на философский факультет РГГУ.

Мы разобрали с вами основные темы выпускной квалификационной работы, которую я завтра представляю к защите. Как я уже говорил, текст этот писался в спешке и особой глубиной анализа не отличается, многое следовало бы продумать и написать гораздо тщательнее. Но, как говорится в меме, it ain't much, but it's honest work — надеюсь, это было небесполезно. Мы обсудили: 💥зачем вообще изучать явление упражнений в античной философии; 🧐можем ли мы полагаться на Ксенофонта как на источник по учению Сократа; 🤘роль самообладания в философии Сократа и Антисфена; 🐶концепцию двойного упражнения Диогена-киника; 📚разновидности упражнений в ксенофонтовских «Меморабилиях»; 🌈роль упражнений в кинической традиции и у Музония Руфа; 🗿киническую заботу о себе и заботу о других; Пишите в комментариях, если у вас возникли какие-то вопросы по прочитанному — с радостью обсужу их, возможно, в формате какого-нибудь стрима. Пишите также, если у вас есть желание почитать «Меморабилии» на греческом с прицелом на сократовские рассуждения о воздержании и упражнениях — я с удовольствием бы почитал этот замечательное произведение Ксенофонта внимательнее. Присоединяйтесь также к посвященному Ксенофонту курсу @leucomustaceus, который как раз только что начался.

Не меньшей славой среди сограждан пользовался ученик Диогена и учитель Зенона Кратет, которому дали прозвище Всех-дверей-открыватель «за его обычай входить во всякий дом и начинать поучения». Согласно логографу эллинистической эпохи Гиппоботу, другой киник III в. до н.э., Менедем, «расхаживал, одетый Эринией, и говорил, что вышел из Аида к дозору (ἐπίσκοπος) за грешниками, чтобы потом вновь сойти под землю и доложить о том преисподним божествам». В более поздний период тема кинического «епископата» получит триумфальное развитие в диатрибе Эпиктета «О киническом образе жизни», в которой киник — «вестник, лазутчик (κατάσκοπον) и глашатай богов», надзирающий за человечеством, «родитель всех людей, мужчины – его сыновья, женщины – его дочери: он обращается так ко всем, так он печется обо всех. Или ты думаешь, что он по назойливости бранится с встречными? Он делает это как отец, как брат и как служитель общего отца, Зевса». У такого киника и тело должно быть соответствующее, ибо «если является чахоточный, тощий и бледный, его свидетельство (ἡ μαρτυρία) уже не имеет той значимости. Ведь он должен не только проявлением качеств души представлять профанам, что возможно быть добродетельным человеком без всего того, чем они дорожат, но и телом выказывать, что простая и неприхотливая жизнь под открытым небом и на тело не влияет пагубно: „Вот и тому свидетель я и тело мое“. Как Диоген делал. Он ведь ходил блещущий здоровьем». Некоторые исследователи говорили про «идеальный образ киника» Эпиктета — отчасти это, конечно, верно, в силу тех невероятно высоких стандартов кинической жизни, которые намеренно задает Эпиктет, однако я не вижу в этом тексте ничего, чего уже не было бы в предшествующей кинической традиции, в которой хорошо засвидетельствованы темы выдержки и воздержности, телесной крепости, попечения о других. Эпиктет, хорошо знакомый как с ксенофонтовским и платоновским Сократом, так и с легендами про Диогена, свел все эти темы воедино. Итак, рассмотренные нами кинические упражнения, служащие средством заботы о себе, в конечном счете увенчиваются заботой о других. Этот мотив мы уже видели у ксенофонтовского Сократа, который благодаря постоянной работе над собой, самообладанию и твердости не ищет лишних «благ», легко переносит любые злоключения, всегда готов к полезным трудам и, самое главное, обладает большей σχολή — как для философии, так и для заботы о ближних, которая в конечном счете тоже выражается в философии. Киники в большей степени, чем любая другая сократическая школа, унаследовали от Сократа эту заботу о себе и одновременном о других. В этом жертвовании собой ради других, пожалуй, и состоит главный урок кинизма, в свете которого получают значение все те аскетические упражнения, которые мы проанализировали. Выдержка и воздержность, закаленное тело и твердый дух нужны не сами по себе и не ради того, чтобы, укрыться за своей автаркией, словно за стеной, от шквального ветра и бурь эллинистической эпохи, однако чтобы явить смертным представление о самодостаточной жизни и легчайший жизненный путь, как гласила эпитафия на надгробном памятнике Диогена Синопского. У Эпиктета мотив публичного примера выражен словом «свидетельство», ἡ μαρτυρία. Этот мотив свидетельства можно проследить вплоть до самых истоков кинизма. Как говорит Диоген Лаэртий, резюмируя текст, который мы рассматривали, Диоген-киник не просто рассуждал об упражнениях, добродетельных поступках и презрении к удовольствию, но явным образом сам поступая в соответствии со своими словами, на собственном примере показывал всякому встречному, что есть настоящее благо, а что кажущееся, о чем человеку следует заботиться, если только он хочет жить счастливо, не размениваясь на мелкие удовольствия, а чем придется пренебречь, какие труды достойны человеческого удела, а какие не принесут пользы ни трудящемуся, ни всем остальным. #thesis

Забота о себе и забота о других Для того, что Адо и Фуко анализировали как духовные упражнения и технологии себя, у нас есть хорошее греческое словосочетание — ἐπιμέλεια ἑαυτοῦ, забота о себе. Здесь не место разбирать его богатую историю, растянувшуюся на всю Античность и за ее пределы. Впервые оно начинает приобретать черты философского термина в текстах Платона и Ксенофонта — в первую очередь в платоновской «Апологии», где Сократ в 29e1 призывает афинян заботится не о деньгах и славе, но о разумности, истине и душе. Как отмечает Э. де Страйкер, забота о душе и забота о себе — это то же самое, что забота о добродетели. Божественная миссия Сократа состоит в том, чтобы ходить и убеждать «каждого из вас, молодого и старого, заботиться раньше и сильнее не о телах ваших или о деньгах, но о душе, чтобы она была как можно лучше». При этом испытание, которому Сократ подвергает других, в то же самое время направлено на него: «Меня поставил сам бог, для того, думаю, чтобы мне жить, занимаясь философией, и испытывать самого себя и других». Де Страйкер подчеркивает, что испытание, которому Сократ подвергает других, в то же самое время направлено на него самого, а его философская деятельность несет пользу как для него, так и для его собеседников. Эта позиция Сократа, которая ярко выражена в «Апологии», но прослеживается во многих других текстах как Платона, так и Ксенофонта, лежит в основании слов Адо о том, что в сократической философии забота о себе неотделима от заботы от других. Киники унаследовали эту двоякую сократовскую заботу и лишь по недоразумению в прежние времена они (как и стоики) могли считаться главными индивидуалистами Античности. Как пишет Э. Лонг, в многочисленных «анекдотах и афоризмах Диоген предстает не более одинокой фигурой, незаинтересованной в общественной жизни, чем Сократ». И в самом деле, Диоген всегда в гуще толпы, даже когда бродит с фонарем в поисках человека: да, он исходил язвительными насмешками и нарушал общественные конвенции, но также наставлял молодежь, любил дискутировать с другими философами и снискал уважение сограждан, которые возвели на его могиле памятник (который еще во II в. н. э. видел Павсаний) с надписью:

Пусть состарится медь под властью времени — все же Переживет века слава твоя, Диоген: Ты нас учил, как жить, довольствуясь тем, что имеешь, Ты указал нам путь, легче которого нет (пер. М. Гаспарова).

На илл. горельеф эллинистического периода, изображающий встречу Диогена и Александра. #thesis

Внимательное прочтение тех мест «Меморабилий», где Сократ рассуждает об упражнении, о телесной крепости, о трудах души, о воздержности и выдержке, об удовольствии и добродетели показывает их близость рассуждению об упражнении Диогена Синопского. Вслед за Дональдом Дадли мы считаем этот пассаж отражающим учение самого Диогена и его круга, то есть киническую философию как таковую. Если строгий читатель задаст правомерный вопрос, есть ли какие-либо признаки учения об упражнениях в киническом корпусе помимо этого отрывка, нас не затруднит указать ему на множество рассеянных тут и там следов. Мы уже говорили о том, как Диоген обнимал зимой холодные статуи с тем, чтобы закалить себя (ἑαυτὸν συνασκῶν). Статуи — полезный контрагент в кинических упражнениях, Диоген также просил у них подаяние: «Чтобы приучить себя (μελετῶ) к отказам». Ученик Диогена однажды попросил почитать что-нибудь из его сочинений: «Дурак ты, Гегесий, — сказал Диоген, — нарисованным фигам ты предпочитаешь настоящие, а живого урока (τὴν ἀληθινὴν ἄσκησιν) не замечаешь и требуешь писаных правил» (Диоген Лаэртий, VI 48-49). Другой ученик Диогена, Онесикрит, участвовавший в походе Александра, познакомился в Индии с гимнософистами, чье учение его впечатлило: «Самое лучшее учение — то, которое избавляет душу от радости и печали. Печаль и страдание различны, так как первая вредна для человека, а последнее любезно ему. Люди приучают (ἀσκοῦσι) свои тела к труду, чтобы укрепить духовные силы» (Страбон, XV I, 65). Сюда же примыкает и кинические настроения ранних стоиков, согласно которым «мудрец будет заниматься упражнениями, чтобы укрепить телесную выносливость» (Диоген Лаэртий, VII 123). Не забудем и стоическое определение самой философии — «упражнение в искусстве полезного» (SVF II 35). В этом кратком перечне, который можно было бы продолжить, мы ограничились только свидетельствами a) относящимися к эллинистической эпохе; b) содержащими определенную лексику, связанную с упражнениями (ἄσκησις, ἀσκέω, μελετάω, ῥώννυμι и т.п.). Если раздвинуть эти рамки, обратившись к хриям и апофтегмам в целом (составляющим большую часть VI книги Лаэртия), а также к авторам римского периода (скажем, апокрифическим речам Диогена у Хрисостома), мы сможем составить гораздо более полное впечатление о том, что киники понимали под упражнением и какие упражнения практиковали. Наша работа лишь задает ориентиры для такого исследования. <...> С понятием упражнения связан проанализированный нами фрагмент из Диогена Лаэртия VI 70-71. В нем последовательно говорится о структуре упражнения, добродетели, разновидностях трудов, разновидностях удовольствий, перечеканке ценностей и свободе. Этим он заметно выделяется на фоне всего остального раздела VI книги, посвященного Диогену Синопскому и содержащего преимущественно хрии и апофтегмы, а не рассуждения теоретического характера. Вслед за Д. Дадли и Э. Лонгом мы признали этот фрагмент как аутентичный и относящийся к Диогену Синопскому либо его ближнему кругу учеников. Таким образом, если мы правы, перед нами самый ранний текст, отражающий киническую этику в ее связи с упражнением. Сравнение этого текста с многочисленными отрывками «Воспоминаний о Сократе», связанными с темой упражнения, показывает значимые параллели. И Диоген Синопский, и ксенофонтовский Сократ (и отчасти Антисфен) говорят о 1) необходимости заботиться о крепости тела; 2) важности крепости не только для тела, но и для души; 3) приоритете полезных трудов над бесполезными; 4) удовольствии от полезных трудов; 5) наконец, самое главное — о развитии добродетели упражнением. Анекдоты о Диогене, который заставлял учеников заучивать свои трактаты, тоже имеют аналог в «Воспоминаниях», где Ксенофонт и от своего лица, и устами Сократа говорит о заучивании рассуждений учителей и запоминании изученного. Совокупность этих и других параллелей позволяет нам назвать концепцию упражнений одним из основных сократовских истоков кинической философии. На илл. средневековая миниатюра, изображающая встречу Александра с гимнософистами. Historia de proelis, c. 1420. #thesis